Ныло плечо она ударилась о стену, неудачно повернув за угол, когда сбежала по эскалатору и помчалась по платформе «Марбл Арч». Опоздала всего на несколько секунд и теперь злилась, что понапрасну заработала синяк. В следующий раз будет проворнее.
Поезд подъехал к «Ливерпуль стрит». Толпа на платформе с нетерпением ожидала, пока откроются двери.
Пульс Келли участился.
Там, среди людей, едва различимый в своей куртке с капюшоном, бейсболке и широких джинсах, стоял Карл. Келли мгновенно его узнала и как бы отчаянно ни хотелось ей домой не могла дать ему уйти. Судя по спешке, с которой Карл растворился в толпе, стало ясно, что он заметил Келли на долю секунды раньше и был так же не рад их встрече. Придется действовать быстро.
Едва она выскочила из вагона, двери с шипением захлопнулись. Сперва Келли решила, что упустила Карла, но затем заметила ярдах в десяти от себя знакомую бейсболку. Карл не бежал, но довольно проворно пробирался сквозь толпу пассажиров. Если за последние десять лет подземка и научила Келли чему-то, так это тому, что вежливостью ничего не добьешься.
Поберегись! крикнула она, протискиваясь между двумя пожилыми туристами с чемоданами, и рванула вперед. С дороги!
Утром она уже упустила Карла, заработав при этом ушиб плеча, но второй раз не позволит ему уйти. Келли мельком подумала об ужине, который надеялась застать дома, и прикинула, что смена удлинится по крайней мере часа на два. Но выбора не оставалось. По пути с работы она всегда может перехватить кебаб.
Карл поднимался по эскалатору. «Ошибка новичка», отметила Келли и бросилась к лестнице. Там и туристов меньше, и не такая нагрузка на голени, как на тряском эскалаторе. И все же, когда Келли поравнялась с Карлом, ее ноги отваливались. Добравшись до верха, парень бросил короткий взгляд через левое плечо, а затем свернул направо. «Черт возьми, Карл, подумала Келли, мне уже пора сдавать смену».
Последний рывок, и она настигла его, готового перепрыгнуть через турникет, вцепилась в куртку и заломила руку за спину. Карл без особого энтузиазма попытался вырваться и толкнул ее. Форменный «котелок» слетел на землю. Келли заметила, что его кто-то поднял, и понадеялась, что доброжелатель не сбежит со своей добычей. Хватило неприятностей из-за потерянной в потасовке дубинки, без нового выговора от отдела снабжения можно и обойтись.
На тебя выписан ордер за неявку в суд, приятель, произнесла Келли, которой никак не удавалось отдышаться в тесном бронежилете, затем потянулась к поясу, расстегнула наручники и ловко защелкнула их на запястьях Карла. Ты арестован.
* * *
Я тебя вижу. А ты меня нет. Ты поглощена книгой. На мягкой обложке девушка в красном платье. Не вижу названия, но это не имеет значения все эти книжки одинаковые. Либо парень встречает девушку, либо парень преследует девушку. И убивает.
Есть в этом ирония.
На следующей остановке, пользуясь потоком пассажиров, я подбираюсь ближе к тебе. Ты цепляешься за поручень в середине вагона, сжимая в свободной руке книгу, и натренированно переворачиваешь страницы большим пальцем. Теперь мы совсем рядом, наши пальто соприкасаются, и я чувствую ванильную нотку твоих духов. Аромат, который выветривается задолго до того, как ты уходишь с работы. Некоторые женщины в обеденный перерыв исчезают в туалете, чтобы подправить макияж, обновить духи. Но только не ты. Когда я вижу тебя после работы, твои темно-серые тени уже осыпались и следами усталости лежат под нижними веками, а губная помада смазалась о бесчисленные чашки кофе.
Но ты прелестна даже в конце долгого дня. Это очень важно для меня. Дело ведь не всегда в красоте, иногда в необычной внешности, большой груди или длинных ногах. Порой в стиле и элегантности сшитых на заказ темно-синих брюках и бежевых туфельках, а порой в бесстыдстве и пошлости. Даже распутстве. Важно разнообразие. И самый вкусный стейк наскучит, если заказывать его постоянно.
Твоя сумка больше обычной. Как правило, ты носишь ее на плече, но когда поезд набит до отказа совсем как сейчас, ставишь на пол, между ногами. Сумка раскрыта, и я могу заглянуть внутрь. Коричневый кошелек мягкая телячья кожа и позолоченный замочек. Расческа, между зубцами остались светлые волоски. Свернутая в аккуратный шарик хозяйственная торба. Пара кожаных перчаток. Два или три коричневых конверта распечатанных и засунутых в сумку вместе с их содержимым. Почту ты прихватила после завтрака с коврика у двери и вскрыла на платформе, пока ждала свой первый поезд. Я вытягиваю шею и читаю надпись на конверте.
Теперь мне известно твое имя.
Не то чтобы это имело значение для наших с тобой отношений имена не нужны.
Я достаю телефон, провожу вверх по экрану, чтобы включить камеру, затем поворачиваюсь к тебе. Большим и указательным пальцем увеличиваю изображение, пока в кадре не остается лишь твое лицо. Если меня кто-то заметит, то просто решит, что я загружаю пост в инстаграм или твиттер. Хештег «селфи».
Тихий щелчок и ты моя.
Поезд поворачивает, ты отпускаешь поручень и наклоняешься за сумкой, по-прежнему погруженная в книгу. Тот, кто знает тебя хуже, чем я, решил бы, что ты заметила мой интерес и решила убрать свои вещи подальше. Но это не так. Просто после поворота будет твоя остановка.
Книга полностью захватила тебя. Обычно ты прекращаешь читать гораздо раньше: добираешься до конца главы и засовываешь между страницами открытку, которую используешь вместо закладки. Но сегодня ты продолжаешь читать, даже подъехав к станции. Даже протискиваясь к дверям и дюжину раз повторяя «Простите» и «Извините». Даже пока идешь к выходу из метро. И лишь мельком поглядываешь вперед, чтобы ни на кого не наткнуться.
Ты по-прежнему читаешь.
А я по-прежнему слежу за тобой.
3
«Кристал Пэлас» конечная станция. Если бы не это, я, наверное, так и сидела бы на месте, уставившись на объявление и надеясь понять его смысл. А так я схожу. Последней.
Дождь сменила изморось, но едва я выбираюсь из метро, как газета промокает, и на пальцах остаются следы типографской краски. Уже стемнело, однако Анерли-роуд освещают уличные фонари и неоновые вывески бесконечных забегаловок и салонов сотовой связи. С каждого столба свисают яркие гирлянды, предвещая телевизионные выступления полузабытых знаменитостей в эти выходные. Но для меня этого слишком мало и слишком рано, чтобы задуматься о Рождестве.
По дороге домой я разглядываю объявление, не обращая внимания на дождь, из-за которого челка липнет ко лбу. Возможно, на снимке вовсе не я. Возможно, у меня есть двойник. Вряд ли меня выбрали бы для рекламы секса по телефону. Могли бы найти кого-нибудь моложе и привлекательней. Не женщину средних лет с двумя взрослыми детьми и легким жирком на талии. Едва не начинаю смеяться вслух. Я знаю, что вкусы бывают разные, но это уж совсем на редкого любителя.
Между польским супермаркетом и мастерской по изготовлению ключей примостилось кафе Мелиссы. «Одно из ее кафе», напоминаю себе. Второе находится в переулке Ковент-Гарден. Там завсегдатаи знают: чтобы избежать очереди, нужно заранее позвонить и заказать сэндвичи, а туристы топчутся у дверей, решая, стоит ли им ждать панини. Можно подумать, что заведение в Ковент-Гарден просто станок для печатания денег, а на самом деле оно пять лет бьется за то, чтобы получить хоть какую-то прибыль. А вот здешнее заведение с облупившимися стенами и сомнительными соседями настоящая золотая жила. Оно стояло тут задолго до того, как Мелисса его выкупила и повесила над дверью собственную вывеску, и всегда приносило хорошие деньги. Эдакое место для посвященных, которое иногда мелькает в путеводителях. «Лучшие завтраки в Южном Лондоне», можно прочесть в ксерокопии статьи, прилепленной скотчем к двери.
Некоторое время я стою на противоположной стороне улицы и незаметно наблюдаю за происходящим в кафе. Витрины чуть запотели по краям и напоминают размытые фотографии восьмидесятых. Сквозь центральную видны стойка и бармен, который протирает стеллаж из плексигласа. В фартуке, завязанном не на шее, а на талии в стиле парижских официантов, черной футболке и с темными, взъерошенными, словно он только выбрался из постели, волосами парень выглядит слишком крутым для работы в кафе. Красавчик ли он? Знаю, что пристрастна, но считаю, что да.
Водитель автобуса машет рукой, пропуская меня, и я перехожу через дорогу, опасливо высматривая велосипедистов. Звякает колокольчик над дверью кафе. Джастин поднимает голову.
Привет, мам.
Привет, дорогой. Я оглядываюсь в поисках Мелиссы. Ты один?
Мелисса в Ковент-Гардене. Там управляющая заболела, и меня оставили здесь за главного.
Он говорит об этом небрежно, и я стараюсь отвечать так же, но все же чувствую прилив гордости. Всегда знала, что Джастин хороший мальчик, ему просто нужно дать шанс проявить себя.
Если подождешь минут пять, произносит он, полоская тряпку в стальной мойке, вместе пойдем домой.
Я собиралась купить что-нибудь навынос к ужину. Фритюрницу ты, наверное, уже выключил?
Только что. Могу снова включить и быстренько нажарить картошки. Еще осталось несколько сосисок. Если не съесть их сегодня, то завтра все равно придется выбрасывать, так что можем забрать, Мелисса возражать не будет.
Я за них заплачу. Мне не хочется, чтобы Джастин увлекся своими временными полномочиями.
Она не будет возражать.
Я заплачу, твердо произношу я и достаю кошелек. Затем смотрю в меню на доске и высчитываю стоимость четырех порций сосисок с жареной картошкой. Джастин прав, Мелисса отдала бы их даром, но ее здесь нет, а в нашей семье принято платить за себя.
Чем дальше мы уходим от станции, тем меньше вокруг магазинов и офисов. Их сменяют ряды таунхаусов. В некоторых окна закрыты серыми металлическими ставнями, что означает изъятие за неуплату ипотеки. Двери таких домов разукрашены красными и оранжевыми фейерверками граффити. Наша сторона улицы ничуть не лучше в третьем от нас доме не хватает черепицы, а окна забиты толстыми листами фанеры. По засоренным водостокам и заляпанным кирпичным стенам можно сразу вычислить съемное жилье. В конце квартала стоят два дома, в которых живут сами владельцы: наш и Мелиссы с Нилом, прямо по соседству, на заветном торце.
Джастин роется в рюкзаке в поисках ключей, а я стою на тротуаре перед оградой, которая огибает то, что громко зовется нашим палисадником. Сквозь мокрый гравий пробиваются сорняки, а единственное украшение лампа на солнечных батареях в форме старинного фонаря тускло мерцает желтым светом.
Сад Мелиссы тоже посыпан гравием, но сорняков там не видно, а по обе стороны от входной двери стоят два ухоженных самшита, подстриженных в форме спиралей. Кусок кирпичной кладки под окном гостиной чуть светлее остальной стены там Нил оттирал граффити. В Южном Лондоне все еще находятся узколобые противники смешанных браков.
Шторы в нашей гостиной никто не потрудился задернуть, и я вижу, как Кэти красит ногти за обеденным столом. Раньше я настаивала, чтобы мы все вместе за ним ужинали. Мне нравилось наверстывать с детьми то время, которое они проводили в школе. Сразу после переезда это была единственная возможность почувствовать, что нам и без Мэтта хорошо. Только мы втроем, маленькой семьей садимся за стол в шесть вечера.
Сквозь оконное стекло, покрытое вездесущей грязью, которая непременно появляется, если живешь возле оживленной дороги, я замечаю, что ради маникюрного набора Кэти сдвинула в сторону журналы, стопку счетов и корзину для грязного белья. Последняя неведомым образом обосновалась на столе, словно тот для нее естественная среда обитания. Иногда я разгребаю бардак, чтобы вся семья могла собраться на воскресный ужин, но довольно скоро неспешный прилив из бумаг и забытых пакетов выталкивает нас к телевизору, перед которым мы и едим, поставив тарелки прямо на колени.
Джастин открывает дверь, а я вспоминаю те времена, когда дети были маленькими и мчались встречать меня, будто их мама пропадала несколько месяцев, а не восемь часов раскладывала товар в «Теско». Потом они подросли, и мне пришлось обратиться за помощью к соседям. К счастью, Мелисса согласилась присматривать за детьми после школы. Они, конечно, считали себя слишком взрослыми для подобного, но втайне им нравилось.
Привет-привет! окликаю я.
Из кухни появляется Саймон, протягивает мне бокал вина и целует в губы. Его рука скользит по моей талии и притягивает ближе. Я вручаю ему пакет из кафе Мелиссы.
Эй, снимите себе номер. Кэти выходит из гостиной, подняв вверх ладони и растопырив пальцы. Что у нас к чаю?
Саймон отпускает меня и уносит пакет на кухню.
Сосиски с жареной картошкой.
Она морщит нос, и я заранее прерываю поток стонов о лишних калориях:
В холодильнике есть латук, можешь нарезать себе салат.
Это тебя не спасет от толстых лодыжек, говорит Джастин и после безуспешной попытки увернуться от тычка сестры убегает вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.
Повзрослейте уже.
Кэти девятнадцать, у нее восьмой размер одежды и ни намека на детскую пухлость, которая была всего несколько лет назад. С лодыжками тоже все в порядке. Я тянусь ее обнять, но вспоминаю о накрашенных ногтях и просто целую в щеку.
Прости, дорогая, но я без сил. Случайный перекус тебе ведь не повредит, верно? Если в меру.
Как прошел день, милая? спрашивает Саймон.
Он идет за мной в гостиную, я падаю на диван, на мгновение закрываю глаза и расслабленно выдыхаю.
Нормально. Вот только Грэхем заставил меня разбирать документацию.
Это не твоя работа, замечает Кэти.
Как и мыть уборную, но угадай, что он вчера заставил меня сделать?
Фу. Этот тип просто козел.
Ты не должна с этим мириться. Саймон садится рядом со мной. Нужно пожаловаться.
Кому? Это его фирма.
Грэхем Хэллоу принадлежит к той породе людей, которые тешат свое самолюбие, принижая окружающих. Я это знаю и не обращаю внимания. По большей части.
Чтобы сменить тему разговора, беру «Лондон Газетт» с кофейного столика, на который ее бросила. Страницы все еще влажные, и часть текста расплылась, но я складываю газету пополам и показываю рекламу секса по телефону и эскорт-услуг.
Мам! Это-то тебе зачем? со смехом спрашивает Кэти.
Она заканчивает наносить на ногти слой геля, аккуратно закручивает крышечку и возвращается к столу, чтобы сунуть руки под ультрафиолетовую лампу для просушки.
Может, она решила сменить Саймона на модель поновее, произносит Джастин, входя в гостиную.
Сын сменил рабочие джинсы и черную футболку на серые спортивные штаны и толстовку. Обуваться не стал. В одной руке у него телефон, в другой тарелка с сосисками и картошкой.
Не смешно, отзывается Саймон и берет у меня газету. А если серьезно, зачем ты разглядываешь объявления «Разговоров для взрослых»?
Он хмурит брови, по его лицу пробегает тень. Я замечаю это и сверлю Джастина взглядом. Саймон старше меня на четырнадцать лет, хотя иногда я смотрю в зеркало и думаю, что уже догоняю его. Вокруг глаз залегли морщинки, которых у меня не было в тридцать, да и кожа на шее начала увядать. Я никогда не обращала внимания на нашу разницу в возрасте, но Саймон довольно часто о ней упоминает. И, знаю, беспокоится по этому поводу. Джастину тоже об этом известно, и он пользуется любой возможностью вставить шпильку. Даже не знаю, кого пытается вывести из себя Саймона или меня.