Твит это форма искусства, убеждала я ее. Как скульптура или исполнение национального гимна подмышкой.
Это не искусство, когда в нем есть зло, утверждала она.
Только тогда это и становится искусством, мам.
Но в итоге именно эти интернет-торчки каким-то образом объединились и собрали для нас нужную сумму менее чем за двенадцать часов. Без юмора не обошлось. Переводы в размере $4.2, $6.66 и $69.69 делали люди под никами «пушка_рыгушка» и «ТВОЙ СЛАДКИЙ ОТЧИМ». Донаты сопровождались не менее бесценными шуточками. Переводили деньги все, и бедные, и богатые: и человек, написавший сценарий для тв-шоу про остров, и стриптизерша по прозвищу «Пузырёк», переславшая нам все свои чаевые за прошлую ночь, и комик, нагрудные волосы которого напоминали трех выдр, слившихся в неторопливой оргии по пути к его шее. Я знала этих людей и в то же время не знала. Это было так неожиданно и потрясающе, что мне было тяжело смотреть на непрерывно обновляющийся счетчик, как на источник слепящего света, словно сама Щедрость вдруг выпрыгнула передо мной и распахнула свой плащ. А на утро Джейсон разбудил меня и сказал, что пора закрывать фандрайзинг [15] мы собрали достаточно. Это был его тридцатый день рождения. В тот день он плакал.
Как только хаос немного поутих, моя мама приехала нас навестить.
Я примчалась, как только смогла, сказала она, заключив нас в такие крепкие объятия, словно пыталась оказать первую помощь при удушье. Она приехала спасти нас.
Мам, ты, наверное, жутко устала, сказала я, хотя это была чистая формальность. Моя матушка напоминала сверхъестественного монстра, который не спал тысячу лет, все время питался мощными энергетиками, а по его венам бежал чистый кофеин. Она провела за рулем десять часов. Удивительно, как она еще на ногах держалась.
Нет, я вовсе НЕ УСТАЛА. Я наглоталась антигистаминных, заявила она. На улице сгущались сумерки, и сладкая парочка с орлиным зрением остановилась неподалеку, с интересом нас разглядывая. Мы шли в «Старенький Розовый Дом», подвальный паб, где всегда играл джаз, чтобы поесть крабовый суп с хересом и черным перцем. Они на меня всегда действуют так, что я чувствую себя бодрой и полной энергии!
Зачем тебе антигистаминные? спросила я.
Наш врач считает, что у меня АЛЛЕРГИЯ на твоего ОТЦА, сказала она, и эти слова эхом отбились от каждой лавки в живописной аллее. Ха-ха-ха! Так ему и надо.
От одного взгляда на мою мать зрение Джейсона улучшилось. А она повернулась к нему и с озабоченностью чуть-чуть съехавшей медсестры сказала:
Расскажи мне про свой недуг.
Он попытался максимально просто донести до нее суть операции. Мы решили не посвящать ее в самые щепетильные и кровавые подробности, чтобы она потом не принялась накручивать себя.
Хирург просто вскроет поверхность моего глаза, возьмет такой, ну знаете, отбойный молоток, разобьет старую линзу и вставит новую.
«Отбойный молоток?» одними губами переспросила я. Действительно, почему бы не вложить в голову моей матушки картину, на которой ему в глаз засовывают булаву?
Вы знаете, у миссис Форд было такое, вспомнила моя матушка, но теперь никаких проблем, она опять может спокойно читать рецепты пирогов.
Миссис Форд была подругой моих родителей, жила на острове и ей было около восьмидесяти лет. Ее муж был отставным генералом, уличенным в посещении католических служб, а еще он постоянно пытался уговорить моего отца съездить с ним на юг половить креветок. Этот генерал был источником многочисленных поразительных цитат. Однажды он здорово испугал Джейсона, когда вдруг ни с того ни с сего положил ему на плечо свою железную лапу и прошептал: «Я никогда не чувствовал себя ближе к Богу, чем в польской церкви!» А в другой раз он рассказал нам историю о самолетном ангаре в «чернокожем городе», в который во время урагана Эндрю набились перепуганные мартышки. История была длинной и запутанной и каким-то образом включала участие Национальной гвардии, а в конце он посмотрел на нас со странным триумфом во взгляде и выдал совершенно неожиданную кульминацию: «И знаете что? Все эти мартышки до одной оказались заражены СПИДом!»
Триша, ты сможешь довезти его домой из больницы? Ведь у него будет повязка на глазах, и он будет отходить от наркоза.
Я и сама задавалась тем же вопросом. Во времена беззаботной юности меня так травмировали уроки вождения моей матери, которая обычно вынуждала меня ползать по кладбищенским дорогам и визгливо умоляла не врезаться в чью-нибудь могилу и не убить ее владельца во второй раз, что теперь я водила машину лишь в крайних и неотложных случаях.
Я попробую. Тут всего две мили ехать, за две мили ничего не должно случиться, верно?
Ну, я теперь прекрасно обхожусь без сна, так что, если понадоблюсь только скажи, буду у вас через десять часов. Нет, девять. Нет, восемь!
В этот момент она как раз проходила мимо какой-то темной фигуры на краю тротуара и взвизгнула:
Боже правый, там человек без ног!
Мам, это урна для мусора.
А
Мы спустились по каменным ступенькам и заказали выпивку. Тотчас какой-то мужик, сидящий у другого конца барной стойки, стал кидать на мою мать похотливые взгляды. Я слегка подтолкнула маму локтем.
Мам, только резко не оборачивайся, но мне кажется вон тот мужик на тебя запал.
Она отбросила волосы за спину, ни дать, ни взять Юная Мисс Техас.
Вечная история, Триш. Им нравятся женщины в самом соку.
А что ты будешь делать, если он подойдет?
Ну, тогда его помидоркам явно не поздоровится! Вырву с корнем, она вскинула перед собой руки, как каратистка. Несмотря на то, что Джейсон, скажем так, увидел только верхушку айсберга, который представляла собой моя матушка, он уже готов был рухнуть от восхищения. Моя мать в очередной раз доказала, что с ней и в разведку не страшно. Она была из тех, кто добровольно спускается в самое пекло, а потом выбирается оттуда, не замарав ни единого перышка.
* * *
Три недели спустя я сидела в прохладном зале ожидания, листая один из тех журналов, которые постоянно печатают советы в духе «Как удивить мужчину во время секса». Ну да, все же знают, что, когда на тебя взбирается снедаемый страстью самец, он прямо-таки жаждет встретить внутри неожиданный сюрприз. На странице с рекламой духов происходило нечто загадочное восхитительный белый конь пытался заняться любовью с женщиной на пляже. Прекрасное искусство повсюду, куда ни глянь. А что, если у хирурга рука дрогнет и Джейсон ослепнет? Тогда мне придется описывать ему подобные картинки, также, как Лора Инглз рассказывала своей слепой сестренке Мэри, как выглядят прерии [16]. Я пристальнее вгляделась в рекламу и решила попрактиковаться. Конь, словно эротический лунный свет, летит по бескрайнему берегу. В приступе страсти он ласкает своими лошадиными губами шею женщины. От нее так хорошо пахнет, что конь думает, будто он человек. Он хочет зачать с ней жемчужину и увидеть, как она родит ее в пене морской. Блин, а я хороша. Но что, если мне придется описывать ему не эфирных лошадей, а что-нибудь посерьезнее, что ему действительно захочется увидеть? О боже, неужели мне придется научиться разбираться в футболе?
Перед операцией они так накачали Джейсона обезболивающими, что ему начало казаться, будто «президенты ведут мирные переговоры прямо у него внутри». Но во время самой операции он должен был проснуться и этот факт здорово пугал нас обоих. В тот момент, когда ему начали удалять линзы, он видел разбитый калейдоскоп, брызжущий свет, витражи и розовые окна, и когда его вывезли из операционной, его разум расширился до немыслимых горизонтов, и возврата назад уже не было. Из-за глазных капель зрачки у него были размером с планеты, и он улыбался, как ребенок, достигший внезапного просветления.
Я гоняю на паровозике! радостно восклицал он, пока я помогала ему подняться по лестнице в нашу квартиру, гордая тем, что умудрилась не угробить нас по пути домой.
Скорее уж, ты гоняешь по вене, усмехнулась я, укладывая на диван его тяжеленные ноги.
Мне нужно, чтобы ты передала кое-что пробормотал он, когда я укутала его пледом и подоткнула со всех сторон. Передай Джеки Чану что он четкий перец.
А затем он торжественно, точь-в-точь Дракула, сложил руки на груди, сомкнул черные ресницы и впервые за долгое время погрузился в спокойный сон.
Хотелось бы мне сказать, что на этом вся эта история и закончилась, но вскоре стало ясно, что первая операция прошла неудачно. Когда Джейсон проснулся и наркоз рассеялся, мы узнали, что его правый глаз, как бы это сказать, открыл портал в Зазеркалье. Расстояния произвольно сворачивались, разворачивались и закручивались кольцами, а бывало, и застревали где-то на полпути словом, с ними творилось что-то невразумительное. Цвета тоже стали другими, каждый предмет теперь окружал ореол. Город превратился для него в картину тех времен, когда художники еще ничего не знали о перспективе. Газеты, лежащие перед ним, отдалялись и становились реальными предметами, только когда он протягивал руку и дотрагивался до одной из них. Заголовки таяли. Даже когда я сидела напротив него за столом, он уже не видел меня. А я вспоминала секси-старичков из брошюры и то, как они читали друг другу меню в полумраке, да еще и с таким видом, будто чтение это прелюдия. Мое лицо в его глазах теряло телесные черты и превращалось в сгусток улыбающегося, говорящего тумана. Он уже не видел меня.
Джейсон пытался описать мне, как теперь видит мир. Для него он стал похож на воду, которая неумолимо утекает все дальше и дальше и замирает, лишь наткнувшись на плотину. Ему становилось немного легче лишь на крышах высоких зданий, где вид простирался на много миль вокруг и где он мог дать взгляду разгуляться и скользить по этим милям, впадая в конце в реку Саванны.
Врач сказал, что-то не так либо с самими линзами, либо с мозгом, который отказывается их принять. Он удалил их и заменил другими, получше, но разница между его прежним зрением и новым была слишком велика. Это было все равно, что проснуться однажды утром и узнать, что все правила в языке перемешались или что все хорошенькие женщины теперь выглядят так, будто сошли с картин Пикассо. Это не было даже отдаленно забавно, в отличие от подавляющего большинства событий, которые с нами происходили. Если сравнивать с другими, нам повезло конечно же, нам повезло. Но теперь между ним и остальным миром как будто пролегла пропасть и я никак не могла помочь ему перейти ее.
Никогда прежде я не ходила столько, сколько в те дни. Проходя мимо дома Фланнери ОКоннор, я задумывалась о перипетиях ее жизни, поэтике гротеска, а также об истоках милосердия в ее произведениях. Ее творения были безжалостными, почти такими же, как сама жизнь, но и в них нашлось место милосердию. А потом я подумала: «Так ведь эти истоки в нас самих, мы источники этого милосердия; она лишь показывает нам язвы этого мира, а саднят и кровоточат они уже внутри нас». Не самое подходящее время для размышлений о литературе, но что поделаешь. Колокола по ту сторону дороги все не умолкали, словно пытались мне что-то сказать, и у меня в голове вдруг всплыли старые, совершенно бессмысленные слова:
«И сказал им Иисус в ответ: пойдите, скажите Иоанну, что слышите и видите: слепые прозревают и хромые ходят, прокаженные очищаются и глухие слышат, мертвые воскресают и нищие благовествуют; и блажен, кто не соблазнится о Мне» [17].
Эти слова не были бессмысленными для меня, потому что так уж меня воспитали. Ведь это были рудиментарные органы религии: голос гласящий и рука, что тянется удержать.
* * *
Сначала Джейсон взял на работе отпуск, а затем и вовсе уволился. Мы думали, что через несколько месяцев все наладится и безработица закончится, но этого так и не произошло. Мама и старшая сестра присылали нам деньги. Приличные продукты мы себе позволить не могли, поэтому наши друзья-поэты готовили нам овощную пиццу и куриные ножки и пили с нами в парке дешевое красное вино, по вкусу напоминавшее покрытый ржавчиной гвоздь. Мы часто сидели в угрюмой тишине, которую поэты находили весьма приятной, и отмахивались от невидимых мошек. Но, несмотря на все это, наша прежняя жизнь в том городе была давно и безнадежно потеряна и стремительно превращалась в точку на горизонте. Мы понимали, что нам придется покинуть это место. Мы всегда приезжаем откуда-нибудь и в конце концов всегда туда возвращаемся. Это и есть наша Родина.
На нашем счету в банке осталось всего несколько сотен долларов горстка стремительно сокращавшихся нулей, которых нам не хватило бы и на месяц.
Возвращайтесь домой, сказала нам мама по телефону. Папа не против, можете оставаться сколько угодно. Возвращайтесь домой.
3. Младенцы в чистилище
Ты в курсе, что перед свадьбой твой отец позвал меня во двор и сказал, что ты чокнутая и мне придется заботиться о тебе до конца жизни? спрашивает меня Джейсон.
Мы едем прочь из Саванны сквозь дубовую рощу, заросшую мхом. Тонкое кружево из света и тени скользит по лобовому стеклу и коробкам, снова сваленным в кучу на заднем сидении. Кошачья переноска стиснута между моих ног на полу и время от времени мяукает, спрашивая, куда мы едем. Рядом с ней лежит стопка моих книг и карты таро не знаю, зачем я взяла их с собой, учитывая, что в последнее время мне не выпадает ничего, кроме Отшельника и Дьявола. Мне пришлось оставить львиную долю моих сокровищ, включая коллекцию лечебных кристаллов. Но теперь, когда все позади и сам город стремительно уменьшается в зеркале заднего вида, Джейсону стало заметно легче. Теперь он сможет разгрузить голову от насущных проблем на месяц-другой и приспособиться к новому видению мира, картонным деревьям, уличным фонарям в ореолах и моему далекому лицу, а затем начать искать новую работу. Слишком долго он нес это тяжелое бремя. Теперь можно распрямить плечи. Влажный климат Саванны все еще клубится вокруг нас в салоне автомобиля, но я уверена, что он рассеется, как только мы выйдем наружу.
Я прыскаю от смеха.
Нет, но, если он так и сказал, считай тебе повезло. Перед тем, как мой шурин женился на моей сестре, отец позвал его на ужин в хороший ресторан и рассказал про свой синдром горящей простаты. Позже мы пытались найти, что это такое, но оказалось, такой болезни не существует.
Никогда этого не забуду. Мы тогда ждали тебя на парковке у церкви после мессы ты, кажется, в тот день пела в хоре как вдруг он положил руку мне на плечо, вздохнул и такой: «Она будет твоим вечным альбатросом, Джей» [18].
Я снова усмехаюсь, но уже про себя. Ох уж эти папины перлы, мы уже целую коллекцию насобирали и трепетно бережем каждый экземпляр. В постоянных пересказах они натерлись до безумного блеска.
Ну, в чем-то он был прав. У меня и правда немного крыша поехала, когда я сбежала из дома. Я часто ложилась на пол рядом с бумбоксом и представляла, что слушаю сердцебиение музыкального плода в его утробе.
О, это я помню, говорит он и выдает долгий низкий свист но не тот, который обычно издают вслед красотке, а тот, который вырывается у вас, когда некая дама вдруг срывает парик, чтобы показать вам дырку у себя в голове.
Я бы тебя нисколечко не винила, если бы скажи, ты когда-нибудь думал о том, что на мне не стоит жениться?
Ну конечно, говорит он, и я чувствую внутренний толчок так бывает, когда сталкиваешься с альтернативной вселенной, которая обычно незримо следует параллельно твоей и тут вдруг выпрыгивает у тебя перед носом, как дельфин из темных глубин. Когда вдруг понимаешь, что твоя жизнь могла сложиться совершенно иначе.