Да, все хорошо. Но в этой довольно обычной сентиментальной истории есть одна не вполне ясная деталь, которая в общей логике моего повествования чрезвычайно важна и, видимо, информативно нагружена: откуда взялась машина, в которую мой будущий отец пригласил свою будущую жену? Попробую понять но, видимо, не вдруг.
Отец умер еще не старым, в 66 лет. После его смерти мама жила одиноко в скромной двушке в Сокольниках, оставшейся им с отцом после семейного размена (нам с женой была выделена прекрасная однокомнатная квартира на Преображенке). В своем последнем жилище отец спал на раскладном диване в проходной комнате. На этом диване он и умер во сне, как умирают праведники или просто уставшие жить старики.
Я навещал маму, конечно, много реже, чем следовало, неуклюже оправдываясь собственными семейными заботами, частыми журналистскими разъездами и прочей дребеденью. Мама была фельдшером и хоть уже получала пенсию, но все равно, как и многие предыдущие годы, ездила на работу в поликлинику на Бронной. Но дома поговорить ей было не с кем, младшая сестра жила в Ленинграде, с невесткой дружба не очень состоялась, сын но где он этот сын. Понятно, когда я приезжал, маме хотелось поговорить, порасспросить но и порассказать тоже. Впрочем, если речь заходила о прошлом, рассказывала в основном о жизни своих родичей Тимофеевых об эвакуации, о моем детстве, о сестре Елене. Об Иониных говорить не любила: мне казалось (да и теперь я так думаю), она чувствовала себя чужой в той семье На кухне мы пили чай, беседовали и посматривали на включенный телевизор. И вот однажды то ли в новостях, то ли в каком-то зарубежном репортаже показывали свадебный кортеж на ретроавтомобилях. «Ой, сказала вдруг мама, вот же автомобиль, в каком твой отец охмурял меня, девочку. Ну точно, точно такой же». Молодожены на другом континенте после венчания в церкви садились в древний, но отлично сохранившийся Buick 32-90 (хорошо знаю этот автомобиль, с него был скопирован советский ЗИС-101, и я что-то когда-то писал об этом). Тогда у мамы я поцокал языком, покачал головой и мы заговорили о чем-то другом. Но вот теперь, когда наконец у меня дошли руки до бумаг отца, возник вопрос: почему об этом «бьюике» нигде ни единого слова?
Действительно, вот автобиография:
«В 1927 году большее время был безработным и работал на временных работах в автохозяйствах в порядке посылок биржи труда г. Ленинграда.
В 1928 году поступил на работу в Госремпром в г. Ленинграде шофером, где проработал до 1930 года, и уволился в связи с переходом на последний курс рабфака с отрывом от производства.
В 1930 году окончил рабфак и был зачислен в Ленинградский автодорожный институт, где проучился до 1933 года с отрывом от производства.
В 1933 году был послан институтом на практику в автобазу НКВД Л. О., где после практики мне предложили остаться работать, что я и сделал, т. е. остался работать в автобазе НКВД в г. Ленинграде, а учиться был переведен на вечерний факультет без отрыва от производства».
Сноски
1
В начале 60-х меня, тогда уже офицера запаса (после института), призвали в армию. Поскольку я жил и работал на Дальнем Востоке, там и служить должен был. Отец в то время слег с первым инфарктом, я нужен был ему поблизости, и он написал письмо Чуйкову, тогда заместителю министра обороны. Напомнив о той военной поры встрече, он просил определить меня служить куда-то поближе к Москве. Чуйков распорядился, и я проходил службу в Рязани.
2
Уже написав этот абзац, я, страхуясь от ошибок памяти, набрал в поисковике: картина «Послание Пушкина в Сибирь» и с изумлением прочитал: вот прямо сейчас за 350 000 рублей продается авторский список с картины (оригинал в Центральном музее А. С. Пушкина в Санкт-Петербурге). И далее некоторая атрибуция: «Своей картиной Вера Александровна Дрезнина спасла своего мужа, известного (в узких кругах) физика, из заключения в сталинской шарашке Представленная картина прибыла из области и мест заключения ее мужа и вполне может быть авторским повтором для начальника лагеря или прокурора, так как картина была ну очень популярна в 1951 году (открытки, журнал Огонек, школьные учебники и т. д.)». Оставим на совести галерейщиков предположение, что картиной можно было выкупить зэка из заключения. Но так или иначе, память меня не обманула: проблема была, и мой отец, видимо, принимал какое-то участие в спасении мужа художницы. Но мало того. Мой сын Антон Козлов, еще в семидесятых годах уехавший с матерью в США, прочитав мою рукопись, поделился этой историей со своим нью-йоркским другом Сергеем Дрезниным, успешным композитором, сыном художницы Веры Дрезниной. И оказалось, что Дрезнины дальние родственники Иониных Что ж, тогда обращение Веры за помощью к Михаилу, «который многое может», тем более вероятно и резонно.
3
Специальная благодарность моей дочери Софье Тимофеевой, специалисту-профессионалу в генеалогии, много помогавшей мне в этих изысканиях.