Возможно, они узнали про брандеры от нас, предположил Хорнблауэр.
Думаете, мы сами «перо взрастили для стрелы смертельной»?[26]
Возможно, сэр.
Какой же ледяной выдержкой надо обладать, чтобы цитировать Байрона и обсуждать военно-морскую диспозицию, следуя в испанский плен под угрозой обнаженной стали. «Ледяной» в данном случае может быть понято и буквально Хорнблауэр весь дрожал в мокрой одежде под пронизывающим ночным ветром. После всех сегодняшних волнений он ощущал себя слабым и разбитым.
Эй, на лодке! раздалось над водой: в ночи возник темный силуэт.
Испанец, сидевший на корме, резко повернул румпель, направляя лодку в противоположную сторону. Гребцы с удвоенной силой налегли на весла.
Караульная шлюпка, сказал Фостер, но осекся, вновь увидев лезвие ножа.
Конечно, с северного края стоянки должна нести дозор караульная шлюпка; они могли бы об этом подумать.
Эй, на лодке! послышался новый окрик. Суши весла, не то стреляю.
Испанцы не отвечали, и через секунду последовали вспышка и звук ружейного выстрела. Пули они не слышали, но выстрел всполошит флот, к которому они сейчас двигались. Однако испанцы не собирались сдаваться. Они отчаянно гребли.
Эй, на лодке!
Кричали уже с другой лодки, впереди. Испанцы в отчаянии опустили весла, но окрик рулевого заставил их вновь приняться за работу. Хорнблауэр видел вторую лодку она была прямо перед ними и слышал новый окрик с нее. По команде рулевого-испанца загребной налег на весло, лодка развернулась; новая команда, и оба гребца рванули на себя весла. Лодка пошла на таран. Если им удастся опрокинуть находящуюся на пути шлюпку, второй лодке придется задержаться, чтоб подобрать товарищей; тогда испанцы успеют уйти.
Все смешалось, каждый, казалось, орал что есть мочи. Лодки с треском столкнулись, нос испанской лодки прошел по английской шлюпке, но опрокинуть ее не удалось. Кто-то выстрелил, потом караульная шлюпка оказалась рядом, команда запрыгнула к испанцам. Кто-то навалился на Хорнблауэра и принялся его душить. Хорнблауэр услышал протестующие крики Фостера, через мгновение нападавший ослабил хватку, и Хорнблауэр услышал, как мичман караульной шлюпки извиняется за грубое обращение с капитаном Королевского флота. Кто-то открыл лодочный фонарь, и в его свете появился Фостер, грязный и оборванный. Фонарь осветил молчащих пленников.
Эй, на лодке! послышался крик, и еще одна лодка возникла из темноты.
Капитан Хэммонд, если не ошибаюсь. В голосе Фостера звучали зловещие нотки.
Благодарение Небу! послышался голос Хэммонда.
Вас-то благодарить не за что, горько произнес Фостер.
После того как брандер миновал «Санта-Барбару», порыв ветра понес вас так быстро, что мы отстали, объяснил Харви.
Мы двигались так быстро, как только могли заставить грести этих прибрежных скорпионов, добавил Хэммонд.
И все же, если б не испанцы, мы бы утонули, фыркнул Фостер. Я считал, что могу положиться на двух братьев-капитанов.
На что вы намекаете, сэр? огрызнулся Хэммонд.
Я ни на что не намекаю, но другие могут прочесть намек в простом перечислении событий.
Я считаю ваши слова оскорблением, сэр, сказал Харви, адресованным как мне, так и капитану Хэммонду.
Такая проницательность делает вам честь, отвечал Фостер.
Что ж, сказал Харви, мы не можем продолжать разговор в присутствии этих людей. Я пришлю вам своего друга.
Буду очень рад.
В таком случае желаю вам доброй ночи, сэр.
И я тоже, сказал Хэммонд. Весла на воду.
Лодка выскользнула из освещенного пространства, оставив невольных свидетелей с открытым ртом дивиться причудам людской натуры. Человек, только что спасенный сначала от смерти, потом от плена, вновь бесцельно рискует жизнью. Фостер провожал лодку взглядом; возможно, он уже раскаивался в своем истерическом всплеске.
Мне многое предстоит сделать за ночь, сказал он скорее самому себе, потом обратился к мичману караульной шлюпки: Вы, сэр, займетесь пленными и отвезете меня на мой корабль.
Есть, сэр.
Кто-нибудь тут говорит по-испански? Объясните, что я отправлю их в Картахену по картелю, без обмена. Они спасли нам жизнь, и это наименьшее, что мы можем для них сделать. Последняя фраза была адресована Хорнблауэру.
Я думаю, так будет справедливо, сэр.
Теперь вы, мой огнедышащий друг. Позвольте выразить вам мою благодарность. Вы молодец. Если я переживу сегодняшнее утро, то постараюсь, чтобы начальство узнало о вашем поведении.
Благодарю вас, сэр. Вопрос застрял у Хорнблауэра в горле, и потребовалась некоторая решимость, чтобы его выговорить: А мой экзамен, сэр? Мои характеристики?
Фостер тряхнул головой:
Боюсь, в таком составе эта комиссия уже не соберется. Вам придется подождать другого случая.
Есть, сэр, с нескрываемым отчаянием произнес Хорнблауэр.
Послушайте-ка, мистер Хорнблауэр, сказал Фостер, поворачиваясь к нему. Насколько я помню, вы находились с обстененным парусом на ветре от Дуврских скал. Еще минута, и вы бы пошли ко дну. Вас спас только предупредительный выстрел. Разве не так?
Так, сэр.
Тогда благодарите судьбу за маленькие подарки. А тем более за большие.
Глава девятая
Ноев ковчег
Исполняющий обязанности лейтенанта Горацио Хорнблауэр стоял на корме баркаса вместе с мистером Таплингом из дипломатической службы. У их ног лежали мешки с золотом. Вокруг поднимались крутые склоны Оранского залива. Перед ними в ярких лучах солнца белел город, похожий на россыпь мраморных кубиков, небрежно раскиданных по склонам холмов. Шлюпка плыла по легкой зыби, гребцы ритмично налегали на весла, пеня изумрудно-зеленую воду. Средиземное море позади них было небесно-голубым.
Издали вид премилый, сказал Таплинг, глядя на приближающийся город, но при ближайшем рассмотрении вы обнаружите, что зрение ваше обманулось. А тем более обоняние. В запах правоверных, право, не поверишь. Подведите баркас к причалу вот сюда, мистер Хорнблауэр, за эти шебеки.
Есть, сэр, отозвался на соответствующий приказ Хорнблауэра рулевой.
Вон часовой на батарее, заметил Таплинг, внимательно осматриваясь, и даже не совсем спит. Обратите внимание на эти пушки. Двадцатидвухфунтовые, не меньше. Каменные ядра сложены наготове. Каменное ядро, разлетевшись на куски, причиняет ущерб, несопоставимый с его размерами. И стены очень даже прочные. Боюсь, Оран не просто взять coup de main[27]. Если его туземное высочество бей решит перерезать нам глотки и забрать золото, за нас не скоро отомстят, мистер Хорнблауэр.
Не думаю, чтоб отмщение меня сильно утешило, сказал Хорнблауэр.
Тоже верно. Но без сомнения, его туземное высочество нас на сей раз пощадит. Мы гусыня, которая несет золотые яйца. Полная лодка золота каждый месяц радужная перспектива для пиратского бея в наши дни, когда торговые суда хорошо охраняются.
Шабаш! крикнул рулевой.
Лодка плавно скользнула к причалу и аккуратно пришвартовалась. На берегу сидели в тени несколько человек они сразу повернули головы и принялись разглядывать англичан. На палубах шебек появились темнолицые мавры и тоже принялись глазеть. Один или двое что-то выкрикнули.
Без сомнения, они перечисляют родословные неверных, сказал Таплинг. Брань на вороту не виснет, особенно если я ее не понимаю. И добавил, глядя из-под руки: Где же он?
Никого не видно, кто бы походил на христианина, сказал Хорнблауэр.
Он не христианин, сказал Таплинг. Белый, но не христианин. Белый благодаря смеси французской, арабской и мавританской кровей, консул его британского величества в Оране pro tem[28] и мусульманин из соображений удобства. Кстати, в положении правоверного есть серьезные минусы. Зачем мне четыре жены, если в благодарность за это сомнительное удовольствие я должен воздерживаться от спиртного?
Таплинг спрыгнул на причал, Хорнблауэр последовал за ним. Внизу умиротворяюще плескалась легкая зыбь. От каменных плит, по которым они ступали, отражался ослепительный жар полуденного солнца. Далеко в заливе стояли на якоре два корабля транспортное судно «Каролина» и фрегат его величества «Неустанный». Они были дивно хороши на синей морской глади, искрящейся серебром.
И все-таки я предпочел бы «Друри-Лейн» в субботнюю ночь, сказал Таплинг.
Он снова повернулся к городской стене, защищающей Оран с моря. Узкие ворота, обрамленные бастионами, выходили прямо к причалу. Сверху стояли часовые в красных кафтанах. В густой тени под проемом ворот что-то двигалось, но ослепленные солнцем глаза не могли ничего различить. Наконец на свет вышла небольшая группа: полуголый негр вел осла, на котором боком, ближе к крупу, располагалась массивная фигура в синем одеянии.
Пойдем навстречу консулу его британского величества? спросил Таплинг. Нет. Пусть сам к нам идет.
Негр остановил осла, всадник спешился и вразвалку подошел к ним. То был высокий грузный человек в длинном одеянии. Землистого цвета лицо украшали жидкие усики и бородка, большую голову венчал белый тюрбан.
К вашим услугам, господин Дюра, сказал Таплинг. Позвольте представить вам мистера Горацио Хорнблауэра, исполняющего обязанности лейтенанта с фрегата «Неустанный».
Господин Дюра кивнул. Его лоб покрывала испарина.
Деньги привезли? спросил он утробным голосом.
Прошло несколько минут, пока Хорнблауэр привык к его французскому и начал понимать.
Семь тысяч золотых гиней, отвечал Таплинг на сносном французском языке.
Хорошо, произнес Дюра с явным облегчением. Они в шлюпке?
В шлюпке, ответил Таплинг. Там они пока и останутся. Помните условия? Четыре сотни упитанных бычков, пять тысяч фанег[29] ячменя. Когда я увижу, что все это погружено на лихтеры, а лихтеры подошли к судам в заливе, я вручу вам деньги. Когда припасы будут готовы?
Скоро.
Так я и знал. Когда?
Скоро очень скоро.
Таплинг состроил недовольную мину:
Тогда мы возвращаемся на корабль. Завтра или, может быть, послезавтра мы вернемся с золотом.
На потном лице Дюра проступил испуг.
Нет-нет, не надо, сказал он поспешно. Вы не знаете его высочество бея. Нрав его переменчив. Если он будет знать, что золото здесь, он велит пригнать скот. Увезете золото, и он не шевельнет пальцем. И и он разгневается на меня.
Ira prinsipis mors est, произнес Таплинг и, видя непонимающее лицо Дюра, снизошел до перевода: Гнев князя означает смерть. Так ведь?
Да, отвечал Дюра и, в свою очередь, произнес несколько слов на незнакомом языке, сопроводив их резким непонятным жестом, потом перевел: Да не будет этого.
Конечно, мы надеемся, что этого не будет, с обезоруживающей сердечностью согласился Таплинг. Шнурок для удушения, крюк, даже битье по пяткам все так неприятно. Посему отправляйтесь-ка лучше к бею и постарайтесь, чтоб он распорядился насчет скота и ячменя. Иначе мы отчалим с наступлением ночи.
Желая подчеркнуть, что надо торопиться, Таплинг взглянул на солнце.
Я поеду. Дюра примиряюще развел руками. Я поеду. Но умоляю вас, не отчаливайте. Быть может, его высочество в гареме. В таком случае никому не дозволяется его беспокоить. Но я попытаюсь. Зерно уже здесь, в касбе[30]. Нужно только пригнать скот. Прошу вас, не беспокойтесь. Умоляю вас. Его высочество не привык торговать, тем более торговать по обычаю франков.
Дюра подолом вытер потное лицо.
Простите меня, сказал он. Я плохо себя чувствую. Но я отправлюсь к его высочеству. Умоляю, подождите меня.
До заката, непреклонно отвечал Таплинг.
Дюра окликнул слугу-негра тот скрючился под ослиным животом, прячась от солнца, и с усилием взгромоздил жирное тело на ослиный круп. Снова вытерев лицо, он в некотором замешательстве взглянул на англичан.
Ждите меня, были его последние слова.
Ослик затрусил обратно к городским воротам.
Он боится бея, сказал Таплинг, провожая консула взглядом. По мне, лучше двадцать беев, чем один разъяренный адмирал сэр Джон Джервис[31]. Что он скажет о новой задержке, когда флот и так на голодном пайке? Он мне кишки выпустит.
От мавров пунктуальности ждать не приходится, произнес Хорнблауэр с беспечностью человека, который сам ни за что не отвечает.
Но подумал он о британском флоте, который без друзей, без союзников, ценой отчаянных усилий поддерживает блокаду враждебной Европы перед лицом превосходящих сил противника, штормов, болезней, а теперь еще и голода.
Посмотрите-ка! вдруг сказал Таплинг.
В пересохшей сточной канаве появилась большая серая крыса. Она села и принялась осматриваться, не обращая внимания на яркий солнечный свет. Таплинг топнул на нее ногой, но и тогда крыса не особо встревожилась. Он снова топнул, она попыталась спрятаться обратно в водосток, оступилась, упала, немного подергалась, потом поднялась на лапки и исчезла в темноте.
Старая крыса, сказал Таплинг. Наверное, из ума выжила. Может, даже слепая.
Ни слепые, ни зрячие крысы Хорнблауэра не волновали. Он пошел к баркасу, дипломат следовал за ним.
Максвелл, разверни-ка грот, чтобы он давал нам немного тени, сказал Хорнблауэр. Мы останемся здесь до вечера.
Как все-таки хорошо в мусульманском порту, сказал Таплинг, усаживаясь на швартовую тумбу рядом со шлюпкой. Не надо волноваться, что матросы сбегут. Не надо волноваться, что они напьются. Всех-то и забот что бычки да ячмень. И как поджечь трут.
Он вынул из кармана трубку, продул и собрался набивать. Грот затенял теперь шлюпку, и матросы уселись на носу, переговариваясь вполголоса, другие поудобнее расположились на корме. Шлюпка мерно покачивалась на легкой зыби. Ритмичное поскрипывание кранцев между шлюпкой и причалом убаюкивало, город и порт дремали в послеполуденный зной. Однако живой натуре Хорнблауэра тяжело было сносить длительное бездействие. Молодой человек взобрался на пристань, прошелся туда-сюда, чтобы размять ноги. Мавр в белом одеянии и тюрбане нетвердой походкой вышел на солнечный свет у края воды. Его качало, и он широко расставлял ноги, пытаясь сохранить равновесие.
Вы говорили, сэр, что мусульманам запрещено употреблять спиртное? спросил Хорнблауэр сидевшего на корме Таплинга.
Не то чтоб совсем запрещено, осторожно ответил Таплинг, но спиртное предано анафеме, поставлено вне закона, и его трудно достать.
Кое-кто ухитрился его достать, сэр, заметил Хорнблауэр.
Дайте-ка глянуть, сказал Таплинг, вставая.
Матросы, наскучившие ожиданием и всегда интересующиеся насчет выпивки, тоже перелезли на пристань.
Похож на пьяного, согласился Таплинг.
Набрался до краев, сказал Максвелл, когда мавр пошел полукругом.
В конце полукруга мавр упал ничком, из-под длинной одежды высунулась коричневая нога и тут же втянулась обратно. Теперь он лежал без движения, положив голову на руки. Упавший на землю тюрбан обнажил бритую голову с прядью волос на макушке.
Лишился мачт, сказал Хорнблауэр.
И сел на мель, закончил Таплинг.
Мавр лежал, ни на что не обращая внимания.
А вот и Дюра, сказал Хорнблауэр.
Из ворот вновь появилась массивная фигура на осле. Следом, тоже на осле, ехал другой дородный мавр. Обоих осликов вели слуги-негры. Сзади шли человек десять темных личностей, чьи мушкеты и подобие формы выдавали солдат.
Казначей его высочества, представил Дюра, когда оба спешились. Явился получить золото.
Дородный мавр высокомерно посмотрел на англичан. Солнце палило. Дюра по-прежнему обливался потом.
Золото здесь. Таплинг указал на шлюпку. Оно на корме баркаса. Вы его увидите, когда мы увидим припасы, которые собираемся купить.