Ну, давай! крикнул Хорнблауэр.
Не важно, что в решающий момент он заговорил по-английски, его поняли и так. Лодка продвинулась вперед, а потерпевшие, распутав веревки, которыми привязались в своем укрытии, поползли вниз по палубе. Хорнблауэра поразило, что их всего четверо, человек двадцать-тридцать смыло за борт, когда корабль налетел на риф. По команде рулевого гребцы подняли весла. Один из потерпевших собрался с духом и прыгнул на нос лодки. Еще одно усилие гребцов, и лодка снова продвинулась вперед, еще один потерпевший прыгнул в нее. Тут Хорнблауэр, следивший за морем, увидел, как новый вал вздымается над рифом. По его сигналу лодка отошла в безопасное относительно безопасное место, а два оставшихся на палубе матроса вскарабкались обратно к полуюту. Волна прокатилась с грохотом и ревом, пена шипела, брызги стучали, лодка вновь придвинулась к остову. Третий потерпевший приготовился прыгать, не рассчитал и упал в море. Больше его никто не видел. Обессиленный от холода и усталости, он камнем пошел на дно, но печалиться было некогда. Четвертый потерпевший ждал своей очереди. Как только лодка подошла, он прыгнул и счастливо приземлился на носу.
Есть кто еще? крикнул Хорнблауэр и получил отрицательный ответ.
Они спасли три жизни, рискуя восемью.
Вперед, сказал Хорнблауэр, но рулевой не нуждался в его словах.
Он уже позволил ветру отнести лодку подальше от погибшего корабля, подальше от скал и дальше от берега. Достаточно было лишь изредка налегать на весла, чтобы держать ее носом к ветру и волне. Хорнблауэр посмотрел на потерпевших, без чувств лежащих на дне лодки. По ним прокатывалась вода. Он наклонился и затряс их, приводя в сознание, потом с трудом сунул черпаки в их занемевшие руки. Они должны двигаться, иначе умрут. С изумлением он увидел, что уже темнеет. Надо немедленно решать, что делать дальше. Гребцы явно не могли больше грести; если попытаться вернуться в песчаную бухточку, откуда они начали свой путь, ночь застанет их, обессиленных, меж предательских прибрежных камней. Хорнблауэр сел рядом с капитаном-галисийцем, который, не спуская глаз с набегающих волн, лаконично изложил свои соображения:
Темнеет. Он поглядел на небо. Камни. Люди устали.
Лучше не возвращаться, сказал Хорнблауэр.
Да.
Тогда надо выйти в открытое море.
Годы блокадной службы приучили Хорнблауэра держаться подальше от подветренного берега.
Да, сказал капитан и добавил несколько слов, которые Хорнблауэр не разобрал из-за ветра и плохого знания языка.
Капитан повторил свои слова громче, сопровождая их выразительными жестами. Показывать ему приходилось одной рукой, другая была занята рулевым веслом.
«Плавучий якорь, решил про себя Хорнблауэр. Совершенно верно».
Он оглядел исчезающий из виду берег, прикинул направление ветра. Вроде бы он стал поюжнее. Если ветер не переменится, они смогут дрейфовать на плавучем якоре всю ночь, не опасаясь быть выброшенными на берег.
Хорошо, сказал Хорнблауэр вслух.
Он тоже прибег к пантомиме, и капитан одобрительно кивнул, потом приказал двум баковым гребцам вынуть весла и сделать плавучий якорь привязать весла к длинному фалиню, пропущенному под носом лодки. При таком напоре ветра лодка будет сильно тянуть плавучий якорь, а значит разворачиваться носом к открытому морю. Хорнблауэр наблюдал, как плавучий якорь устанавливается в воде.
Хорошо, сказал он снова.
Хорошо, повторил капитан, кладя в лодку рулевое весло.
Хорнблауэр только сейчас понял, что все это время, мокрый до нитки, стоял на пронизывающем зимнем ветру. У его ног без чувств лежал один из потерпевших, двое других вычерпали почти всю воду и благодаря своим усилиям были живы и в сознании. Гребцы валились от усталости. Капитан-галисиец уже опустился на дно лодки и обхватил бесчувственное тело. Повинуясь общему импульсу, все сгрудились на дне лодки, под банками, подальше от ревущего ветра.
Так наступила ночь. Хорнблауэр почувствовал, что прикосновение человеческих тел согревает его, почувствовал на спине чью-то руку и сам кого-то обнял. Под ними на дне лодки плескались остатки воды, сверху яростно завывал ветер. Лодка кренилась то на нос, то на корму и, взбираясь на волну, резко вздрагивала, стопорясь плавучим якорем. Каждую секунду новая порция брызг обрушивалась на съежившиеся от холода тела; через короткое время на дне набралось столько воды, что пришлось расцепиться, сесть и на ощупь в темноте вычерпывать воду. Потом снова можно было сгрудиться под банками.
Посреди этого ночного кошмара, когда они в третий раз собрались вычерпывать воду, Хорнблауэр обнаружил, что тело, на котором лежала его рука, неестественно застыло. Матрос, которого капитан пытался привести в сознание, так и умер, лежа между ним и Хорнблауэром. Капитан в темноте оттащил тело на корму. Ночь продолжалась: холодный ветер, холодные брызги, качка; садись, вычерпывай воду, ложись, съеживайся, дрожи. Мучения были невыносимые Хорнблауэр не мог поверить своим глазам, когда увидел наконец первые признаки наступающего утра. Постепенно забрезжила заря, и надо было думать, что делать дальше. Но вот окончательно рассвело, и все проблемы решились сами собой. Один из рыбаков, встав на ноги, хрипло закричал, указывая на север. Там отчетливо вырисовывался корабль, дрейфующий под штормовыми парусами. Капитан с первого взгляда узнал его.
Английский фрегат, сказал он.
Видимо, за ночь фрегат снесло на то же расстояние, что и дрейфующую на плавучем якоре лодку.
Сигнальте ему, сказал Хорнблауэр.
Никто не возразил.
В лодке не оказалось ничего белого, кроме рубашки Хорнблауэра, и тот снял ее, дрожа от холода; рубашку привязали к веслу и подняли на мачту. Капитан увидел, что Хорнблауэр надевает на голое тело мокрый сюртук, одним движением стянул через голову толстую вязаную фуфайку и протянул ему.
Спасибо, не надо, запротестовал Хорнблауэр, но капитан настаивал; с широкой ухмылкой он показал на застывшее тело, лежащее на корме, и объяснил, что переоденется в фуфайку мертвеца.
Спор был прерван новым криком одного из рыбаков. Фрегат привелся к ветру. Под взятыми в три рифа фор- и грот-марселями он двинулся к ним, подгоняемый слабеющим ветром. Хорнблауэр смотрел на корабль, потом, оглянувшись, увидел бледнеющие на горизонте галисийские горы. Впереди были тепло, свобода, товарищи, позади одиночество и плен.
С подветренного борта фрегата любопытные лица смотрели на бешено плясавшую лодку. Англичане спустили шлюпку, и двое проворных матросов перепрыгнули с нее к рыбакам. С фрегата в лодку перебросили канат, на конце его был спасательный круг со штанами. Английские матросы помогали окоченевшим испанцам по очереди забираться в штаны и придерживали, пока тех поднимали на палубу.
Я пойду последним, сказал Хорнблауэр, когда они повернулись к нему. Я королевский офицер.
Разрази меня гром! только и мог выговорить матрос.
Тело тоже отправьте наверх, велел Хорнблауэр. Его надо будет похоронить как положено.
Труп гротескно закачался в воздухе. Капитан-галисиец начал было препираться с Хорнблауэром, кому принадлежит честь последним покинуть лодку, но Хорнблауэра было не переспорить. Наконец матрос помог ему сунуть ноги в штаны спасательного круга и обвязал страховочным концом. Хорнблауэр взмыл вверх, раскачиваясь вместе с кораблем. Полдюжины сильных рук подхватили его и аккуратно положили на палубу.
Ну вот, моя радость, ты и здесь, целый и невредимый, произнес бородатый матрос.
Я королевский офицер, сказал Хорнблауэр. Где вахтенный?
Вскоре Хорнблауэр, облаченный в невероятно сухую одежду, попивал горячий грог в каюте Крома, капитана фрегата его величества «Сиртис». Кром был с виду бледен и угрюм, но Хорнблауэр слышал о нем как о первоклассном офицере.
Галисийцы отличные моряки, сказал Кром. Я не могу их завербовать, но, может, кто из них предпочтет стать добровольцем, чем отправляться в плавучую тюрьму.
Сэр начал Хорнблауэр и замялся. Негоже младшему лейтенанту спорить с капитаном.
Да?
Они вышли в море спасать потерпевших. Они не подлежат взятию в плен.
Серые глаза Крома стали ледяными. Хорнблауэр был прав, негоже младшему лейтенанту спорить с капитаном.
Вы будете меня учить, сэр? спросил Кром.
Упаси меня бог, поспешно отвечал Хорнблауэр. Я давно не читал Адмиралтейские инструкции и боюсь, что память меня подвела.
Адмиралтейские инструкции? переспросил Кром несколько другим тоном.
Наверное, я ошибаюсь, сэр, сказал Хорнблауэр, но мне казалось, что та же инструкция касалась и двух других, потерпевших кораблекрушение.
Даже капитан не волен нарушать Адмиралтейские инструкции.
Я приму это во внимание, сказал Кром.
Я отправил покойника на корабль, сэр, продолжал Хорнблауэр, в надежде, что вы, быть может, разрешите похоронить его как следует. Эти галисийцы рисковали жизнью, чтобы его спасти, и, думаю, сэр, будут чрезвычайно вам признательны.
Папистские похороны? Я распоряжусь, пусть делают что хотят.
Спасибо, сэр, сказал Хорнблауэр.
Теперь касательно вас. Вы сказали, что имеете чин лейтенанта. Вы можете служить на этом корабле до встречи с адмиралом. Тогда он решит. Я не слышал, чтобы «Неустанный» списывал команду, так что формально вы можете числиться в его списках.
Вот тут-то, когда Хорнблауэр еще раз глотнул горячего грога, дьявол и попытался его искусить. Юноша до боли радовался тому, что вновь очутился на королевском корабле. Снова есть солонину и сухари, а нут и фасоль никогда. Ступать по корабельной палубе, говорить по-английски. Быть свободным. Свободным! Очень маловероятно, что он еще когда-нибудь попадет в руки к испанцам. Хорнблауэр с мучительной ясностью вспомнил беспросветную тоску плена. И все, что от него требуется, день или два подержать язык за зубами. Но дьявол недолго искушал его. Хорнблауэр еще раз отхлебнул горячего грога, отогнал искусителя и посмотрел Крому прямо в глаза:
Мне очень жаль, сэр.
В чем дело?
Я здесь под честное слово. Я дал слово, прежде чем покинуть берег.
Вот как? Это меняет дело. Здесь вы, конечно, в своем праве.
То, что британского офицера отпустили под честное слово, было настолько обычно, что не вызывало расспросов.
Вы дали слово в обычной форме? спросил Кром. Что не попытаетесь бежать?
Да, сэр.
И что же вы решили?
Кром, конечно, и думать не мог повлиять на джентльмена в таком личном деле, как честное слово.
Я должен вернуться, сэр, сказал Хорнблауэр. При первой возможности.
Он оглядел уютную каюту. Сердце его разрывалось.
По крайней мере, вы сможете пообедать и переночевать на борту, сказал Кром. Я не рискну приближаться к берегу, пока ветер не уляжется. При первой возможности я отправлю вас в Корунью под белым флагом. И я посмотрю, что говорят инструкции об этих пленных.
Было солнечное утро, когда часовой форта Сан-Антон в бухте Корунья доложил офицеру, что британское судно обогнуло мыс, легло в дрейф вне досягаемости пушек и спустило шлюпку. На этом ответственность часового кончалась, и он праздно наблюдал, как офицер разглядывает тендер, плавно идущий под парусами, и белый флаг на нем. Тендер лег в дрейф на расстоянии чуть больше ружейного выстрела. К изумлению часового, на окрик офицера кто-то встал в лодке и отвечал на чистейшем галисийском диалекте. Подойдя по приказу офицера к причалу, тендер высадил десять человек и повернул обратно к фрегату. Девять из десяти кричали и смеялись, десятый, самый молодой, шел с каменным лицом. Выражение его не изменилось даже тогда, когда остальные с нескрываемым расположением обняли его за плечи. Никто не потрудился объяснить часовому, кто этот непроницаемый молодой человек, да его это и не слишком волновало. Отправив всю компанию в Ферроль через бухту Корунья, он выкинул их из головы.
Была почти уже весна, когда испанский ополченец вошел в барак, служивший в Ферроле офицерской тюрьмой.
Сеньор Орнбловерро? спросил он.
По крайней мере, сидевший в углу Хорнблауэр понял, что обращаются к нему. Он уже привык, как испанцы коверкают его фамилию.
Да? спросил он, вставая.
Будьте добры следовать за мной. Комендант послал меня за вами, сударь.
Комендант лучился улыбкой. В руках он держал депешу.
Это, сударь, сказал он, размахивая депешей под носом у Хорнблауэра, персональный приказ. Вторая подпись герцога де Фуэнтесауко, министра флота, но первая премьер-министра, князя Мира, герцога Алькудийского.
Да, сэр, сказал Хорнблауэр.
Тут он должен был начать надеяться, но в жизни каждого заключенного наступает пора, когда все надежды умирают. Сейчас его больше заинтересовал странный титул князя Мира.
Тут говорится: «Мы, Карлос Леонардо Луис Мануэль де Годой и Боэгас, премьер-министр его католического величества, князь Мира, герцог Алькудийский и гранд первого класса, граф Алькудийский, кавалер Священного ордена Золотого руна, кавалер Святого ордена Калатравы, кавалер ордена Меча святого Якова Компостельского, генералиссимус морских и сухопутных сил его католического величества, адмирал Двух океанов, генерал от кавалерии, от инфантерии, от артиллерии»[36] во всяком случае, сударь, мне приказано немедленно предпринять шаги для вашего освобождения. Я должен под белым флагом передать вас вашим соотечественникам в благодарность «за смелость и самопожертвование, проявленные при спасении людей с риском для собственной жизни».
Спасибо, сударь, ответил Хорнблауэр.
Хорнблауэр и вдова Маккул
(Рассказ)
Ла-Маншский флот ушел наконец на стоянку к берегам Англии, временно прервав надзор за Брестом, продолжавшийся все шесть лет блокады. Западные штормовые ветры достигли такой силы, что дерево, полотно и пенька не могли им более противостоять. Девятнадцать линейных кораблей и семь фрегатов под командованием адмирала лорда Бридпорта[37] на флагманском корабле «Виктория» обогнули мыс Берри-Хед и бросили якоря в Торском заливе. Человек сухопутный не назвал бы это место укрытием, но измученным командам залив показался раем, хотя и здесь ветер ревел в ушах, а волны пенились белыми барашками. Можно было даже послать шлюпки в Бриксем и Торки за письмами и свежей водой; на большей части кораблей офицеры и матросы три месяца обходились без того и другого. Восхитительно было даже в такой холодный день влить в себя полный глоток свежей чистой воды после вчерашней отмеренной порции вонючей зеленой жижи.
Младший лейтенант корабля его величества «Слава» вышагивал по палубе, кутаясь в плотный бушлат. Глаза у него слезились от резкого ветра, и тем не менее он то и дело подносил к ним подзорную трубу, поскольку, как сигнальный лейтенант, отвечал за немедленное прочтение и передачу сообщений, а сейчас в любую минуту можно было ждать распоряжений об отправке больных или о погрузке припасов, приглашения от адмирала капитанам пожаловать на обед или даже последних новостей с берега.
От захваченного вчера французского судна отошла шлюпка и направилась к «Славе». Подштурман Харт, возглавивший призовую команду, блестяще завершил рискованное предприятие и теперь возвращался с докладом. Казалось бы, сигнального лейтенанта это никак не касалось, однако Харт поднялся на борт взволнованный, кратко отрапортовал вахтенному офицеру, поспешил вниз, и почти сразу нашлась работа по сигнальной части. Сам капитан Сойер в сопровождении Харта вышел на палубу, чтобы лично наблюдать за передачей сообщения.