Как же я по тебе соскучился! говорит он, вдыхая аромат ландышей, исходящий от Элинор.
Он поднимает ее и начинает кружить, отчего она вскрикивает и хихикает:
Эдвард! Отпусти меня!
Ни за что!
Уфф! У меня голова кружится! Нас могут увидеть!
Ну и пусть, смеется он, опуская ее на пол.
Иди умойся и переоденься, с улыбкой говорит Элинор. Ты пропах Лондоном.
Да неужели? И на что похож этот запах?
На запах старых башмаков! смеется она. Смой его и побрызгайся одеколоном, который я тебе подарила на день рождения. Это сразу исправит положение! Послав мужу воздушный поцелуй, Элинор устремляется вниз. Нужно переговорить с миссис Беллами, пока она не угробила суп!
Во время обеда слышатся первые раскаты грома, заглушая стук посуды и звон рюмок.
Неужели гром? Роуз смотрит через плечо в окно на сад, тонущий в сумерках. У нас в Венеции была просто ужасная гроза. Струи дождя были толщиной с ковровые прутья на лестнице. Я не сомневалась, что всех нас смоет, если вначале мы не станем жертвами молнии. Наш смешной маленький пансион находился на самом верхнем этаже ветхого старого дома. Роуз подбирает крошку хлеба и отправляет в рот, жуя и надувая щеки, как мышь. Чтобы успокоить наши нервы, престарелой хозяйке пришлось налить мадам Мартен и нам с Клариссой несколько бокалов «Москаделло». Слышали бы вы, как мы пищали! добавляет Роуз и смеется, вспоминая тот эпизод.
Здесь ты в полной безопасности, говорит Элинор. И причин для успокоения нервов нет.
Она делает большой глоток воды, подкрепляя свои слова.
Роуз лишь пожимает плечами и отправляет в рот еще одну хлебную крошку.
Эдвард мысленно делает вывод: теперь, когда Роуз вернулась, он сможет почаще удаляться в свой кабинет, дабы избежать довлеющего женского общества. Он вовсе не против женского общества как такового, но, когда нарушено равновесие, у мужчины должен быть свой укромный уголок. Женитьба на Элинор означала, что ему придется заботиться не только о жене. Круг его обязанностей оказался гораздо шире, и Эдвард охотно и с радостью пошел на это. Роуз превратилась в обаятельную девушку. Несомненно, она станет для кого-то достойной женой.
В окно начинает барабанить дождь. Гром грохочет все ближе.
Если к воскресенью погода улучшится, как насчет пикника на речном берегу? спрашивает Эдвард, шумно втягивая воздух. Надо же отпраздновать благополучное возвращение Роуз. Он улыбается ей и поднимает рюмку.
Сияющая Роуз поднимает свою. Потом опускает и подносит к губам суповую ложку. Эдвард внимательно наблюдает за ней. Такая же сияющая и полная энергии, она, завершив обучение, умоляла Элинор отпустить ее в Париж для усовершенствования во французском языке. Эту идею ей внушил преподаватель Блофилдской школы для юных леди, который долго распинался перед Элинор, говоря, что у ее младшей сестры особый талант к иностранным языкам и было бы непростительно зарыть этот талант в землю. Сама Роуз была исполнена решимости.
Эдвард делает глоток кларета.
Роуз и в самом деле привлекательная девушка, хотя довольно упрямая и излишне самоуверенная. Конечно, ей не тягаться со старшей сестрой по части привлекательности. Стоит Элинор войти в чью-то гостиную, к ней и сейчас обращаются взгляды собравшихся. Если Элинор склонна к излишним размышлениям и готова нести на своих плечах тяготы всего мира, Роуз обладает несомненной joie de vivre жизнерадостностью, которая компенсирует особенности ее характера. Отправляясь в путешествие, она была совсем худосочной, но теперь ее фигура обрела приятную женственность. Элегантная современная стрижка. Похоже, жизнь в Париже сделала ее à la mode[2].
Эдвард, ты наверняка ее знаешь, говорит Роуз, возвращая Эдварда к застольной беседе. Элли, ты же с ней знакома? (Элинор кивает.) Мой тебе совет, продолжает Роуз, не вздумай это читать! Жуть полнейшая! Скучища, старомодность. И каких, черт побери, женщин она там выставляет! Ну как может столь образованная женщина вроде нее написать книгу о жалких созданиях! Что же касается ее мужских персонажей, лучше меня не спрашивайте!
О ком речь? интересуется Эдвард. О какой книге?
О «Творении любви», написанной Мэри Кармайкл. Псевдоним заставил меня прочесть ее книгу. Не кажется ли вам, что это просто совпадение?
Чей псевдоним? Эдвард обращается к жене за подсказкой.
Мэри Стоупс, вздыхает Элинор. Знаешь, Роуз, ее роман «Творение любви», который она писала несколько лет, был по чистой случайности разгромлен критикой.
Поделом, отвечает Роуз. Мне думается, когда ты в следующий раз ее увидишь, непременно отсоветуй ей писать романы.
Мы с ней не в тех отношениях. Я не ее издательница и встречалась с ней только по работе Эдварда.
Кто-то должен ей сказать, бурчит под нос Роуз.
Элинор хмуро смотрит на сестру:
Возможно, у нее куда лучше получаются нехудожественные книги. В этом году вышла еще одна, которая должна вызвать восхищение, а не жесткую критику. Книга называется «Продление страсти» и является продолжением ее предыдущей книги «Любовь в замужестве» и касается интимных отношений и
Да, Элинор. Думаю, мы понимаем важность этой темы. Но не для разговоров за обеденным столом. Эдвард ерзает на стуле, сознавая, что в столовой он единственный мужчина. И потом, не следует забывать, сколько полезного делает эта женщина для мира. Она прикладывает столько усилий, чтобы планирование семьи стало доступным для тех, кто наименее приспособлен к обзаведению потомством. По-моему, это гораздо важнее ее рассуждений о том, что должно или не должно происходить между мужем и женой.
То-то и оно! восклицает Роуз, ударяя по столу левой рукой. Она феминистка, человек прогрессивных взглядов, а ее роман посвящен совершенно заурядным супружеским парам.
Феминистка? удивляется Эдвард. В таком случае полагаю
Если тебе хочется почитать что-нибудь свеженькое и непохожее на ее занудство, перебивает его Роуз, я бы посоветовала «Колодец одиночества» Холл. Куда более рискованная вещь! Это о паре лесб
Роуз! шипит Элинор, и обе прыскают со смеху.
В это время в столовой появляется Элис.
Воротник рубашки чрезмерно сдавливает Эдварду шею. В столовой вдруг делается невыносимо жарко. Что Роуз знает о сексуальных извращениях? Нет, пора искать этой девице мужа. Элис молча убирает его пустую суповую тарелку и ставит другую, с кусочками жареной курицы.
Желаете картошки? предлагает Элис, вернувшись с миской и сервировочными ложками.
Эдвард кивает. Служанка кладет ему несколько маленьких, идеально круглых свежих картофелин, щедро смазанных маслом. Он добавляет себе из миски порцию зеленой фасоли и морковь.
Давайте на следующие выходные позовем гостей из Лондона. Как раз есть повод возвращение Роуз.
Роуз и Элинор обе замолкают и смотрят на него.
Эдвард, я думала, ты не любишь приглашать гостей сюда. Элинор пристально глядит на мужа. Обычно ты говоришь, что сбегаешь в Брук-Энд от людей.
В общем-то, да Обычно так оно и есть. Но не пора ли нам ввести Роуз в приличное общество?
Глаза Элинор вспыхивают под светом электрической люстры. Какие же они удивительно манящие. В этом свете они кажутся почти фиолетовыми. Эдвард в тысячный раз спрашивает себя: как ему удалось заполучить в жены столь редкое создание? Каким счастливцем оказался он, придя тогда в Военное министерство оформлять демобилизацию и встретив ее за секретарским столом. Он приложил все усилия, чтобы заинтересовать ее работой у него. В записке он написал, что приглашение является чисто профессиональным. Здесь он немного слукавил, хотя, как потом выяснилось, Элинор стала просто блестящей ассистенткой в его работе. Так продолжалось три года, пока наконец он не набрался смелости и не сделал ей предложение. По правде говоря, он ее не заслуживает, но он давно научился выталкивать подобные мысли из головы.
Роуз бросает вилку. Никак и глаза выпучила?
У меня предостаточно друзей, возражает она. Я не хочу, чтобы меня знакомили с какими-то напыщенными
Тебе нужен муж, перебивает ее Эдвард, и она умолкает.
Если он вынужден брать на себя роль отца Роуз, как Элинор взяла роль матери, пусть будет так. В свои сорок три он по возрасту действительно годится ей в отцы, хотя эта роль ему явно не подходит. Но Роуз должна понять, что не может вечно развлекаться, странствуя между Парижем, Венецией, Римом и Лондоном. Ее необходимо выдать замуж, что пойдет ей на пользу, а это, в свою очередь, благотворно скажется и на нем, если она найдет себе кого-то.
Думаю, поздновато приглашать лондонских гостей на следующие выходные. Если хочешь, давай соберем местных на теннисную вечеринку, рассудительно предлагает Элинор. Естественно, Лейтонов. А как насчет Тейлоров и Блайз-Этерингтонов? Или лучше Миллеров? Роуз, ты бы хотела поиграть в теннис с Айрис Миллер и дочерями Барта Лейтона?
Да! Теннисная вечеринка это было бы здорово. Может, и Кларисса выберется из Лондона?
Почему бы нет, соглашается Элинор. Я могла бы пригласить и Софи с Генри. Но при условии, что ты не будешь безостановочно говорить об Италии и нагонять на гостей тоску.
В Италии нет ничего тоскливого.
Для тех, кто там побывал.
Дождь еще сильнее барабанит по оконным стеклам. Гром подобрался совсем близко. Элис убирает тарелки после десерта. В этот момент ослепительная вспышка молнии озаряет сад. Электричество мигает и гаснет. И тут же оглушительно и неожиданно гремит гром. Женщины с криком бросаются к окну. Новая вспышка озаряет не только сад, но и окрестные поля.
Элис отправляется за газовыми лампами и приносит две. Следом за ней входит мисс ОКоннелл, няня Мейбл, держа на руках дрожащую от страха малышку.
Простите за вторжение, сэр, говорит мисс ОКоннелл, и губы ее кривятся, будто ей неприятно это говорить. Ребенок никак не угомонится. А тут еще эта гроза, свет погас и все такое. Кричала, что хочет к маме. Пришлось принести ее сюда.
В певучем ирландском акценте мисс ОКоннелл есть что-то гипнотическое. Ее негромкий голос не вяжется с ее обликом. Она женщина крупная. «Крепкокостная», слышится Эдварду голос покойной матери, когда он смотрит на няню. Широченная талия, внушительный бюст, курносый нос и изогнутые брови.
Ничего страшного, мисс ОКоннелл, отвечает Элинор.
Она встает из-за стола и подходит, собираясь взять дочь на руки.
Полное имя няни Грейс ОКоннелл. «Тоже странно», думает Эдвард. Чего-чего, а грациозности[3] мисс ОКоннелл лишена напрочь.
Я сейчас ее успокою и уложу спать. А вы можете поужинать.
На лице няни написано облегчение. Напряжение спадает с ее лица, губы складываются в улыбку. Повернувшись, она уходит из столовой.
Мейбл цепляется за мать и озирается своими огромными сине-черными глазами.
Привет, малышка, говорит Эдвард, тянется через стол и гладит дочь по волосам, мягким и тонким, как шелковые нити. Гром не причинит тебе вреда. Это всего лишь шум.
А няня говорит, что это Бог на небесах гневается на плохих людей. Он кричит на них и замахивается большим-пребольшим молотом, если внутри тебя есть зло, как у меня иногда бывает, говорит Мейбл, продолжая дрожать. Это Бог погасил свет.
Мейбл, какую чепуху ты повторяешь?! возмущается Эдвард. И о чем только думает эта няня, заполняя твою головку подобной ерундой!
Элинор кривит губы и качает головой.
Мама, я что, плохая? спрашивает Мейбл. Это из-за меня свет погас?
Нет, Мейбл! Ни в коем случае. Элинор выразительно смотрит на мужа и берет пухлую ручонку дочери. Папа прав. Гром это всего лишь звук молнии, мелькнувшей на небе. Он не сделает тебе ничего плохого. Утром я серьезно поговорю с няней, чтобы больше тебя не пугала.
И зачем только она пугает бедняжку Мейбл? включается в разговор Роуз.
Неожиданно гром грохочет снова. Мейбл зажимает уши и громко вопит. От молний в столовой на мгновение становится светло, как днем.
Пойдем, я уложу тебя в кроватку, осторожно предлагает Элинор, опуская дочь на пол.
Давай я ее уложу, вызывается Роуз; она берет лампу и ведет Мейбл к двери. Обещаю: завтра свет починят. А я положу тебя в теплую кроватку, где до тебя не доберется никакой гром, и посижу с тобой, пока ты не уснешь. Хочешь послушать сказку? Или спеть тебе колыбельную? Чего ты больше хочешь?
Колыбельную, отвечает довольная Мейбл, позволяя увести себя из столовой.
Гроза выдохлась. Эдвард курит на террасе. Во влажном воздухе терпко пахнет землей. К запаху земли примешивается сильный пряный аромат жасмина, кусты которого растут под террасой. Ливень смыл жаркий липкий воздух. Дневной зной сменился приятной прохладой. Роуз и Элинор уже легли, и Эдвард наслаждается покоем и уединением.
Докурив сигарету, он поднимается по лестнице и тихонько стучится в дверь комнаты Элинор. Недельная разлука, скопившееся электричество, высвобожденное грозой, а также потребность отвлечься только усилили желание Эдварда.
На ней кремовая ночная сорочка без рукавов. Ткань сорочки дразняще прозрачная.
Дорогая, говорит он, обнимая ее, и его ладони скользят по шелковистой коже, я так по тебе соскучился!
Он приподнимает ей подбородок, чтобы видеть лицо, и целует в теплые податливые губы. Элинор отвечает коротким поцелуем, затем отталкивает мужа, но при этом улыбается. Ее щеки пылают.
Эдвард! Она стискивает его руку. Я целую неделю жаждала поговорить с тобой наедине.
Он вновь тянется к ней, крепко прижимает и легонечко, как она любит, целует в шею. Но жена отталкивает его, и он смеется этой странной игре, которую она затеяла.
Нет, твердо произносит Элинор, выворачиваясь из его объятий. Ты должен выслушать. Садись.
Она подводит мужа к кровати, где он садится, прижимаясь к ней, и гладит его по руке.
У меня есть самая замечательная новость. Элинор кокетливо смотрит на него из-под ресниц, покусывая губу.
Давай говори, смеется он, отводя прядку волос с ее щеки. Не держи меня в напряжении.
А сам догадаться не можешь?
Он затаивает дыхание:
Смею ли я надеяться?
Да. Я всерьез считаю, что на этот раз мы сумеем!
Ты уже побывала у врача?
Побывала. Он уверен, что я нахожусь на четвертом месяце. У меня отвратительное самочувствие, и он считает это очень хорошим знаком. Невероятно! Чем сильнее тошнота, тем лучше.
И ты все это время молчала.
Не хотела давать тебе неоправданных надежд и искушать судьбу. И потом, я сама только на этой неделе окончательно уверилась, что беременна.
Эдвард целует ее. Нежно, с благодарностью. И Элинор его не отталкивает.
Я знаю, мы давно не Но врач сказал, по соображениям безопасности мне нужно избегать Ну ты понимаешь. Потому что те три раза Эдвард, надеюсь, ты не возражаешь? Прости, пожалуйста. Я бы не хотела рисковать.
Возражает ли он? Конечно возражает.
Я даже не мечтал, говорит он и осторожно касается ее живота. Ребенок самое важное. Это поистине замечательная новость. Он пристально заглядывает ей в глаза. Я счастливее любого мужчины на свете. Честное слово. Сейчас он действительно сказал правду. Ты должна отдыхать.
Эдвард вздыхает и гладит ее по коленке. В неярком свете газовой лампы она красивее, чем прежде. У него щемит сердце.
Эдвард, оставайся.
Нет. Тебе будет лучше спаться одной. Я прекрасно посплю у себя в комнате, лжет он.
Когда Элинор рядом, у него не бывает плохих снов. Но сейчас самое правильное обеспечить ей надлежащий отдых. После рождения Мейбл у Элинор было три выкидыша на сроке около двух месяцев. Потеря каждого ребенка становилась для нее чудовищным ударом. У Эдварда все сжимается внутри при мысли, что трагедия могла бы повториться, особенно по его вине. «Пусть этот ребенок удержится в чреве, думает он. Пусть это будет мальчик. Здоровый мальчик».