Мадам Фонтен лишь презрительно фыркнула:
Здоровье моей матери вас не касается. И я буду благодарна, если вы немедленно освободите мою квартиру.
Мамуся несколько раз удивленно моргнула:
Я просто хотела вам помочь.
Мне не нужна помощь от еврейки.
Симона бегала кругами и что-то бормотала себе под нос, но Колетт наблюдала за разговором с таким потрясенным видом, словно она болельщица, которая следит за напряженным матчем на стадионе «Ролан Гаррос».
Однако сегодня ночью это не помешало вам обратиться к нам за помощью, резким голосом возразила мамуся. Ее взгляд был уже не бессмысленным, а холодным, как лед.
Да. Но теперь из-за вас я попала в неприятное положение я укрываю беженцев, возмутилась мадам Фонтен.
Мамуся открыла рот, чтобы ответить, но Ева, быстро подойдя к ней, крепко сжала ее руку.
Мы уже уходим. Правда, мамуся?
Почему она ведет себя так, словно мы непрошеные гости? Ведь мы были так добры к ней! воскликнула мамуся. И это после того, как полицейские арестовали твоего отца.
Хотя бы одного из вас они все-таки задержали, пренебрежительно всплеснула руками мадам Фонтен.
Да как вы можете начала мамуся, но Ева уже тащила ее к двери.
Мадам Траубе? Мадемуазель Траубе? спросила Колетт своим тоненьким голоском. Вы уходите?
Боюсь, у нас нет другого выхода. Ева злобно посмотрела на мадам Фонтен. Похоже, мы слишком задержались здесь.
Может, вы придете в другой раз и мы с вами поиграем? спросила девочка, когда Ева прошла мимо нее, продолжая тащить за собой мать. Ева взяла чемодан, но машинку пришлось оставить. Слишком уж она была тяжелой и к тому же могла вызвать подозрения.
Ох, не думаю, ответила мадам Фонтен и посмотрела на Еву с самодовольной улыбкой. Судя по всему, семейство Траубе покидает нас навсегда.
Когда дверь за ними закрылась, Ева вместе с матерью и всеми их немудреными пожитками остались одни в холодном темном коридоре.
Что мы теперь будем делать? спросила мамуся.
Пойдем на вокзал.
Но
Наши документы, конечно, не идеальны, но, по крайней мере, они помогут нам уехать из Парижа. Если на то будет Божья воля.
А если ничего не выйдет?
Мы должны верить, возразила Ева и посмотрела на лестницу. Она не сомневалась, что мадам Фонтен уже звонит в полицию и докладывает, что двум еврейкам удалось сбежать от облавы. Сейчас у нас нет ничего, кроме надежды.
Глава 5
Куда мы идем? слабым голосом спросила Еву мать десять минут спустя. Они быстро шли по улице, опустив головы; Ева несла в одной руке чемодан, а другой держала за руку дрожащую мамусю. День выдался жарким и очень душным, и Ева чувствовала, что вспотела.
На Лионский вокзал, ответила Ева. В этот момент они проходили мимо площади Вогезов, где татуш когда-то учил ее кататься на велосипеде. Где много раз поднимал ее, когда она падала и обдирала коленки. Сердце у нее защемило, и она прогнала от себя эти мысли.
На Лионский вокзал? повторила мать, тяжело дыша и с трудом поспевая за ней. Она уже распустила неровные косички, которые заплели ей девочки, и теперь волосы спадали свободными волнами и прилипали к шее.
При других обстоятельствах Ева замедлила бы шаг из сочувствия к матери, которая плохо переносила жару и влажность. Но чем дольше они оставались на улице, тем большей опасности подвергали себя. В тот день в Париже было пустынно, поэтому Ева и ее мать могли вызвать излишние подозрения.
Мы поедем на юг.
На юг? задыхаясь, спросила мамуся.
Ева кивнула, и они резко свернули на просторный бульвар Бомарше Ева всегда его считала красивым. Но сегодня высокие здания по обе стороны от него казались ей стенами, которые удерживали их с мамусей, направляя навстречу неведомой судьбе.
В город под названием Ориньон.
Что ты такое говоришь? Твой отец здесь, Ева. А ты предлагаешь уехать в другой город, я о таком городе вообще никогда не слышала. Да как это возможно?
А так, он арестован, мамуся! ответила Ева и от раздражения пошла еще быстрее. И вызволить его мы сможем только после того, как сами спасемся от беды.
Убежим? Мать, вырвав у Евы свою руку, повернулась к ней лицом. Как трусы?
Ева быстро осмотрелась по сторонам. Она заметила мужчину, который наблюдал за ними из окна магазина на другой стороне улицы.
Мамуся, не будем выяснять здесь отношения. Своим поведением ты вызываешь подозрения.
Нет, Ева, это ты ведешь себя подозрительно! Мамуся, схватив Еву за запястье, впилась ногтями ей в кожу. Сочинила хитроумный план побега, словно мы шпионы из какой-нибудь твоей книжки. Неужели ты думаешь, что мы можем бросить твоего отца?
Мамуся, ему уже не поможешь.
Нет, он
Ему не поможешь! У Евы рыдания рвались из горла, но она подавила их и, высвободив руку, снова пошла вперед. Через несколько секунд мать догнала ее. Я обещаю, что вернусь за ним. Но сейчас нам нужно уехать.
Ева
Поверь мне, мамуся. Я прошу тебя.
Мать замолчала и пошла за ней следом. Только этого Еве и было нужно.
Через пятнадцать минут вдали показалось здание вокзала.
Веди себя так, словно ничего не случилось, прошептала матери Ева. Мы французы, представители среднего класса, и нас совершенно не волнует то, что произошло сегодня ночью.
С какой, однако, легкостью ты поворачиваешься спиной к своему народу! пробурчала мать.
Ева постаралась не обращать внимания на ее слова, но они острой иглой вонзились ей в сердце и отзывались болью, пока она шла к вокзалу.
Мы обе работаем секретарями. Ты русская эмигрантка, а я твоя дочь. Мой славный отец француз твой муж не вернулся с фронта. И у нас есть опасения, что он погиб.
Да, Ева, давай притворимся, что твой отец умер! с яростью возмутилась мамуся.
Мамуся, ну послушай же меня! От этого зависят наши жизни. Мы купим билет до Клермон-Феррана через Виши.
Виши?
Я посмотрела карту. Это самый быстрый путь до Ориньона.
Что это за место?
Там живет твоя сестра Ольга, решительно сказала Ева. Она заболела и попросила тебя помочь ей приглядеть за ее тремя детьми.
Мамуся лишь удивленно выпучила глаза.
Мамуся, это серьезно. Ты должна запомнить все, что я говорю.
Но почему именно в Ориньон? Я никогда о нем не слышала.
Там живут люди, которые помогают евреям перебраться в Швейцарию.
Швейцарию? Но это просто смешно. Если город, про который ты говоришь, находится рядом с Виши, то от него до швейцарской границы около трехсот километров.
Такая мысль тревожила и Еву, но она старалась не сосредотачиваться на ней. Может быть, именно поэтому тот город и считался идеальным укрытием.
Мамуся, это наш единственный шанс на спасение.
Так теперь ты хочешь, чтобы мы уехали из Франции без твоего отца? с обидой спросила мамуся, повышая голос.
Нет, ответила Ева. Я хочу найти людей, которые нам помогут его освободить.
В 14:05 поезд отошел от станции на Лионском вокзале, переехал через реку Марна рядом с тем местом, где она впадала в Сену, и, пыхтя, направился на юго-восток и только тогда Ева смогла наконец перевести дух. Купить билет оказалось намного проще, чем она ожидала: кассир лишь мельком взглянул на их документы и, зевнув, вернул их обратно. Ева подумала, что поимка беглецов не входила в его обязанности. Но молодой немецкий солдат, который проходил по вагону вскоре после того, как Ева с матерью сели в поезд, тоже без особого интереса проверил документы и молча вернул их обратно. Когда поезд набрал скорость и, выехав из пригорода Парижа, помчался по сельской местности, Ева позволила крошечной надежде поселиться у нее в душе, а вместе с надеждой пришла и легкая гордость за мастерски проделанную работу.
А потом она увидела, что сидевшая рядом с ней мать, прижавшись лбом к стеклу, плачет, ее плечи сотрясались от беззвучных рыданий, и напряжение снова охватило Еву.
Мамуся, пробормотала она, стараясь говорить как можно тише. Вагон был полупустым, большинство пассажиров увлеченно читали книги или газеты, но кто-нибудь из них в любой момент мог что-то заметить.
Пожалуйста, перестань. Ты привлекаешь к нам внимание.
И что с того? прошипела мамуся, поворачиваясь к Еве. Ее глаза горели возмущением. Мы только обманываем себя. Нам не удастся убежать.
Мы должны сделать это, мамуся. Смотри, нам уже удалось уехать из Парижа.
Они найдут нас, где бы мы ни были. Мы же не можем просто исчезнуть. Как мы будем питаться? Где жить? Откуда возьмем карточки на продукты? Чистое безумие. Лучше бы остались. По крайней мере, в Париже у нас есть знакомые.
Да, но про нас знает слишком много людей, напомнила ей Ева. И невозможно понять, кому стоит доверять, а кому нет.
Мамуся покачала головой:
Это ошибка. Ты просто воспользовалась моим горем и убедила меня.
Мамуся, я не хотела Голос у Евы сорвался, ее захлестнуло чувство вины. Она так спешила поскорее уехать, найти способ, как выбраться из города, и ей даже в голову не пришло, что, возможно, гораздо безопаснее было бы остаться. А вдруг мать права?
Поезд по-прежнему мчался на юг через мосты над стремительными реками, набирая скорость, пересекал пустынные фермерские земли, и в конце концов мамуся уснула, тихо посапывая рядом с дочерью. Но слишком взбудораженная Ева никак не могла расслабиться. Она приняла решение за них обеих, и, если их схватят, виновата будет она. Возможно, им стоило остаться дома, где они могли рассчитывать на помощь друзей. Но кто стал бы рисковать ради них? Теперь они в бегах, нравилось им это или нет. Даже месье Гужон, который всегда казался ей достойным человеком, постарался поскорее от них отделаться.
Когда поезд остановился на полчаса в Мулене, в вагон вошли два десятка немецких офицеров и стали проверять документы, но вид у них был скучающий и усталый. Молодой темноволосый немец с румяными щеками мельком взглянул на разрешения на выезд Евы и ее матери, а затем перевел взгляд на ряд позади них. Ева облегченно вздохнула до этой минуты, она, не отдавая себе в этом отчета, сидела, задержав дыхание. Однако полностью расслабиться она смогла лишь после того, как немцы вышли и поезд двинулся дальше.
Так это и есть «Свободная Франция»? пробормотала мамуся, когда час спустя поезд замедлил ход и стал подползать к Виши. Город даже в вечерних сумерках выглядел красиво. Корзины на окнах были полны цветов, а великолепные здания девятнадцатого века величественно устремлялись в самое небо. Они остановились посередине железнодорожных путей, и Ева стала высматривать в окно немецких солдат, но увидела лишь патрульных полицейских, французов. Однако, с другой стороны, именно французские полицейские приходили за ее отцом прошлой ночью. Никому нельзя доверять.
Поезд снова двинулся. Ева смотрела в окно, надеясь увидеть дворец, в котором разместились Петен и его министры после того, как они покинули Париж. Но перед ней проносились лишь парки, жилые дома и кафе. Когда поезд пересек реку Алье, протекавшую среди виноградников, начали сгущаться сумерки. После короткой остановки в Рьоме они продолжили движение на юг, и к этому времени за окнами уже совсем стемнело. Около девяти вечера поезд вздрогнул и наконец-то остановился под низкими сводами вокзала города Клермон-Ферран.
И что теперь? спросила мамуся, как только они вышли из поезда вместе с еще двумя дюжинами пассажиров. Уже поздно, и автобусы вряд ли ходят.
Ева глубоко вздохнула. Даже после того, как им удалось выбраться на не оккупированную французскую территорию по поддельным документам, ей казалось, что самая опасная часть их путешествия только начинается.
Будем ждать.
Чего?
Утра. На станции было тихо, но Ева и ее мать были не единственными, кому пришлось провести эту ночь на жестких деревянных лавках. Почти половина пассажиров, которые приехали с ними на поезде, также расположились на платформе. Они клали под головы чемоданы и сумки, и, несмотря на теплую погоду, накрывались пальто, как одеялами. Мамуся, попробуй уснуть. Я прослежу, чтобы ничего не случилось.
На следующий день ближе к вечеру Ева и ее мать наконец-то сели в автобус до Ориньона. Поездка заняла около полутора часов. Сначала они ехали по улицам мимо старых каменных домов, а затем через зеленый лес и фермерские угодья.
Ориньон располагался на вершине холма и был окружен густым сосновым лесом. Когда автобус въехал в город и стал подниматься вверх по склону, до предела напрягая двигатель, Ева заметила очертания высокой горной гряды на западе. Она прижалась лбом к стеклу и разглядывала окутанные туманом склоны, пока автобус не свернул за угол, не замедлил ход и не остановился, завизжав тормозами, на маленькой площади, которую со всех сторон окружали невысокие приземистые здания.
Ориньон! объявил водитель шести пассажирам, которые находились в салоне. Конец маршрута.
Люди медленно встали, взяли свои вещи и побрели к выходу. Ева с матерью выбрались из автобуса последними, и, когда он уехал, Ева наконец-то расслабилась и осмотрела новую для себя обстановку. У них все получилось.
Ориньон был совсем не похож на Париж, Ева еще никогда не бывала в таких местах. Родители несколько раз ездили с ней, тогда еще ребенком, на север, на побережье Бретани, где соленый морской воздух окрашивал фасады деревянных зданий в серый, «голубиный», цвет. Еще пару раз они выезжали в предместья Парижа, в тех местах на бескрайних пастбищах, изрезанных извилистыми ручейками, то тут, то там виднелись небольшие дома, а города были маленькими, милыми и опрятными.
Этот городок выглядел более компактным. Дома с узкими окнами стояли необычайно близко друг к другу, и их расположение казалось порой совершенно беспорядочным, как будто когда-то их построили строго в ряд, но потом земля поднялась и разметала их в разные стороны. Выложенные булыжником мостовые петляли, поднимаясь вверх по склону холма, а некоторые улицы, расходившиеся в разные стороны от городской площади, выглядели слишком узкими даже для одного автомобиля. На самом верху холма возвышалась маленькая каменная церковь с витражами и простым деревянным крестом над главным входом.
Но больше всего Еву поразило то, каким живым выглядел этот город, пускай на площади и была всего небольшая горстка людей. В Париже после прихода немцев люди одевались в основном в серую и черную одежду и ходили с опущенными головами, будто пытались слиться с окружающими их домами. Все краски словно вылиняли; во многих местах цветы и деревья, которые прежде пышно разрастались и наполняли город жизнью, теперь засохли или вовсе исчезли.
А здесь ящики на окнах были полны перечной мяты, кервеля, розовой, сиреневой и белой герани; плющ весело взбирался вверх по стенам каменных зданий, и казалось, что он рос тут еще со времен Французской революции. Одежда сушилась на веревках, натянутых на деревянных балконах. Даже церковь над городом словно вся светилась изнутри, и этот свет озарял разноцветные стекла ее витражей. Посреди площади стоял каменный фонтан со статуей бородатого мужчины, который в одной руке держал крест, а в другой кувшин с водой, стекающей, весело журча, к его ногам. Сердце этого города еще не было растоптано, и на несколько секунд Ева замешкалась, не зная, что ей делать дальше.
Что это за город? шепотом спросила мамуся, обменявшись с Евой робкими улыбками впервые после ареста отца. Ева почувствовала, как у нее защипали глаза от слез радости. На несколько мгновений ей показалось, что все в их жизни еще может наладиться.