За стол у Владимирских рассаживались по времени, не дожидаясь опоздавших. На против Анастасии Николаевны сидел отец Арест видимо специально забежал на завтрак, что бы вразумить нашу не утешную вдову:
Как же матушка, голубушка, эк я вас понимаю, хранить брак и память по убиенному супругу, но что же делать, любезная Анастасия Николаевна?
Не искушайте батюшка. Иван Макарович человек весьма достойный, но как же память и главное дети, как после этого мне им в глаза смотреть? Волина приложила платочек к увлажнившимся глазам.
У детей своих забот полон рот. Я ведь по началу, ой как радовался, что вы Анастасия Николаевна так непреклонны, а потом рассудил, страдает ведь ваш ухажёр Иван Макарович и очень уж они несчастны, из-за вашей не преклонности. Вот и выходит, коли вам мил этот человек, так и смиритесь. Отсюда и происходит, что счастье другого человека важнее нежели подвиг вдовствующий жены.
Батюшка, да на мне же школа.
Опять двадцать пять! Тут отец Арест заметил нашего героя: Вот ведь дела Твои чудны Господи. Владимир Владимирович вы хоть повлияйте на Анастасию Николаевну.
Отец Арест. Как бы с упрёком возразила Волина, смущённо вращая чашечку с кофе по блюдцу.
Как же здесь повлияешь, раз Анастасии Николаевне неприятен Иван Макарович. Нарочно, произнеся не правду, начал своё влияние Владимирский.
Очень даже Тут вдова осеклась, её глаза повлажнели, и она замолчала.
А коли так, так и соглашайтесь матушка. И то сказать, довольно погоревали вы по своему убиенному мужу. А ему теперь уж кроме доброй памяти и панихиды, ничего не надобно.
Может вы Анастасия Николаевна в монастырь уйти задумали? Опять провоцировал вдову Владимирский.
Месье Владимирский, у меня дети в малых летах! Возмутилась Волина, как бы говоря, мне их поднимать нужно.
Отец Арест прав, сделать человека счастливым более важно, нежели вдовья участь.
Появилась Глафира с подносом, на котором стоял самовар и свежевыпеченные булочки с повидлом. К Георгию Глаша не подошла, представив участь кормления своего молодого воздыхателя, своей помощнице, на самом деле куда более опытной кухарке, тридцати летней крестьянской жёнке Татьяне, лучшей стряпухи в округе. Георгий от такого поведения своей возлюбленной, видимой обиды не проявлял, быстро позавтракав удалился, но вскоре вернулся.
Тем временем за место Волиной и батюшки, компанию за столом, хозяину дома составляли Аким с инженером. Вернувшиеся с рыбалки гости изрядно проголодались и теперь с аппетитом наворачивали вчерашние холодные котлеты с хлебом, запивая их горячим чаем. По мимо чая рыбаки согревались ещё горячительным напитком, о чем свидетельствовал штоф водки и пару рюмок стоящих на столе. Инженер поблёскивая стёклами очков, густо намазывая хлеб маслом, с завидной настырностью гнул свою линию:
Нет уж, вы господин Владимирский позвольте, условия быта на цементном заводе просто не человеческие. В двадцати метровых комнатушках ютятся семьи, порой по десять человек. А за работу получают, едва концы с концами могут свести и это за десяти часовой рабочий день! Инженер начинал распыляться: Люди не животные, хотя и у животных бывает свой предел!
Тема серьёзная. Где же управляющий. Перебил Владимирский инженера, заметив жестикуляции Георгия: Вы господа завтракайте, а я поищу Пётра. Наш герой поспешил к Георгию, который по заговорщически зашептал ему на ухо:
Владимир Владимирович, я из-за стола и скорехонько на голубятню влез, обозреваю, кругом просторы, лепота, аж душа умилилася и вдруг, снизу по течению в версте от школы, зрю белеет что-то в заводи. Я пригляделся, не иначе утопленница.
Ишь ты глазастый в версте разглядел.
Захватив подзорную трубу, они направились к школе, где по лестнице забрались на крышу, а оттуда на голубятню:
Двоих выдержит?
Ещё бы, сам делал. Вон там глядите белеет. Держась за длинный шест, на верху с перекладинами для голубей, говорил Георгий.
Владимирский приложил к глазу подзорную трубу и стал рассматривать утёс, под которым была заводь. Снег уже хорошо подтаял, образуя на противоположном берегу приличное озерко, в котором вода прибывала с каждым днём все больше и больше. Наконец оптика ухватила белый предмет, плавающий в талой воде. Наш герой напряг зрение, перед ним была женская нижняя рубаха, плавающая на поверхности, затем он различил подол платья зацепившегося за корягу и вроде бы ногу. Не отрываясь от трубы, Владимирский скомандовал:
Георгий, я попрошу тебя сообщить старосте и пусть пошлёт за исправником.
Оставшись один на крыше, Владимирский ещё какое-то время разглядывал окрестности в подзорную трубу, пока не услышал детские крики и смех, видимо была перемена. Наш герой уже собирался было спускаться с крыши, когда услышал снизу голоса. Посмотрев в низ, увидел своего главного управляющего Пётра, и учительницу Марию Фёдоровну, которую теперь трудно было заподозрить что она крестьянского рода. Петруха вальяжно обхватил её за талию и прижал к себе, заговорив уверенным голосом:
Ты же знаешь, что у меня сейчас совещание, отчего не вышла раньше? Хочешь показать фасон, дескать тебя Петя хозяин ждёт, убежишь к нему на встречу как миленький. А я вот не убежал, видишь дождался.
Пётр Владимирович, ради Бога пустите, не ровен час увидит кто.
Значит теперь ты меня избегаешь, с Акимом крутишь стало быть перспективней нежели я.
Вы нарочно приходите меня мучить? Владимирский с верху видел, как бедную Марию Фёдоровну всю колотит от чувств.
Хотелось просто узнать, как быстро тебя забывает девушка, ещё вчера клянущаяся тебе в любви.
Вчера? Вы уже четыре года мучаете меня! Прошу вас Пётр Владимирович, оставьте уж меня в покое! учительница бухнулась перед управляющим на колени и немощно зарыдала: Зачем я вам, вы же никогда на мне не женитесь? Вам доставляет удовольствие мучить и терзать моё сердце. Ого, подумал Владимирский, да она в него по уши втрескавшись.
Петручо поставил её на ноги и стал покрывать поцелуями её лицо:
Прости меня. Я знаю, мне совсем не нужно бывать у вас в усадьбе, тем более что хозяйством теперь занимается сама хозяйка Светлана Сергеевна. Но не могу удержаться, от одной мысли становится невыносимо что больше не встречусь с тобой. Сама видишь, с собой не совладаю.
Ваши чувства слишком запутаны и мне недоступны. Только я уж перестала надеяться, на ваши честные намерения. Простите меня Пётр Владимирович, у меня занятие.
Значит все таки рассчитали, что ваша жизнь с Акимом счастливей будет.
Да как у вас язык поворачивается, ? Пустите! Я попрошу, впредь оградить меня от ваших речей. И Мария Фёдоровна уткнувшись лицом в носовой платочек, иносказательно упорхнула словно серна в чащу леса, только наша углубилпсь в сад и там дала волю слезам.
Владимирский уже возле самой усадьбы догнал Петра:
Петручо! Не узнаю тебя. Обещал быть на завтраке.
Задержали дела, личного характера, не обессудьте Владимир Владимирович.
Опять на вы. Мы же боевые товарищи. Ну что у вас там в личном плане?
Пётр внимательно посмотрел прямо в глаза Владимирскому, затем усмехнулся:
Удивительно, от тебя ничего не скроешь командир. Как только ты, моё обращение на вы, смог увязать с личным характером, мне не понятно? Наводя тень на плетень, Пётр не ответил на вопрос нашего героя.
Утопленница у нас судя по всему в речке. Георгий с голубятни выглядел. Вот глаз алмаз. Ну и я забрался посмотреть, откуда стал невольным свидетелем вашей беседы с Марией Фёдоровной. Раскрылся Владимирский.
Чего из того? Невозмутимо ответил Пётр.
Девушке уже двадцать два года, чего не женишься?
Не могу.
Во как! Аргументируй.
Как дела ваши обстряпывал, ещё четыре года назад, с купцом Завидякиным что лесом торгует, слово я дал купеческое, хоть купцом и не являюсь. Только слово моё коммерческое, куда выше купеческого будет. С этого слова и дела наши с вами в гору пошли. Без доверия в нашем деле никак нельзя, сплошной обман. Шибко понравился я купцу Завидякину, он мне дочку свою младшею и про сватал. Пётр заметно побледнев замолчал.
А ты что ж, выходит согласился.
Выходит так. Больно уж во мне алчность взыграла. Смерть как захотелось хорошее приданное за женой взять. Вот я слово своё и дал, что женюсь на купеческой дочке.
И какое приданное?
Сто тысяч.
Владимирский засвистел:
Чего ж не женился до сих пор?
В малых летах, тогда купеческая дочка прибывала. В этом году семнадцать будет, пора жениться.
Я одного не пойму, ты зачем мозги Марии поласкаешь, надежду даёшь?
Грешен я! Отцу Аресту каялся, только не помогает! Сам не ведал, что так бывает, втрескался я Марию Фёдоровну по уши! Чем дальше тем хуже! Она с каждым годом, все желаннее и желаннее становится, безумие какое-то! Пётр говорил все это, словно одержимый: Одно только утешает и силы придаёт, приданное за купеческой дочкой. Мы теперь с ней помолвлены. Об этом и хотел сказать Марии Фёдоровне, да вот не случилось.
Мда. Но выбор сделан. Сегодня же объявишь о своей помолвке. Видишь как все просто. Владимирский протянул Петру свою руку, для рукопожатия: Поздравляю.
Они вошли через заднюю дверь в столовую и присоединились к завтраку. Аким ел уху, только приготовленную из наловленной им рыбы. Инженер Подшивалов пил кофе, глаза его блестели не здоровым блеском, ему даже не помогла расслабиться выпитая водка.
Ну вот господа, давайте решать наши производственные проблемы. Владимирский выбрал из блюда яблоко и смачно откусил, так что Подшивалов поморщился. Он сразу же язвительно заметил:
Яблоки среди весны, а знаете сколько яблок может купить рабочий за свою зарплату? Нисколько. Вы думаете рабочие менее нуждаются в витаминах? Вы меня, Владимир Владимирович убеждали в своё время, что на ваших предприятиях будет все для блага рабочих, и я вам поверил.
Разве у вас Сергей Родионович есть претензии к кирпичному заводу? Девяносто процентов рабочих живут в своих домах и квартирах, открыли школу, баню, детский сад, храм строим, вы же сами знаете план застройки. А начинали с палаток. Наш герой пытался аргументировать примирительным тоном.
Речь идёт о цементном заводе. Народ живёт впроголодь, многие забыли вкус мяса, народ нервничает.
Вам Сергей Родионович, самому бы по спокойней быть и рабочие глядишь роптать перестали бы. И потом, сейчас строгий пост, никто мяса не ест и даже рыбы. После этих слов Петра, Аким отложил в сторону свою уху.
Да вы со своей патриархальной стариной когда-нибудь всё профукаете. Не унимался инженер: Заморозьте строительство церкви вот и деньги найдутся! Я обещал рабочим цементного улучить их тяжкое положение. Как я им в глаза смотреть буду, если ничего не изменится?
Значит вы обещали. Начал Пётр: А вы думаете мы храм рабочим построить не обещали. Мы в отличии от вас Сергей Родионович, слов на ветер не бросаем. И денег у нас лишних нет. Пароход нам предлагают в пол цены. Дела у промышленника Лаптева слегка пошатнулись, нужно брать. Простите нас неучей, однако мы с Акимом Ивановичем два года в коммерческом учились и видим где выгодная сделка. Ишь придумал, строительство храма заморозить, давайте тогда цементный заморозим, до лучших времён.
Да ты что!? Людей на улицу выбросить решил!? Задыхаясь от гнева прокричал инженер.
И что бы он не наговорил лишнего, Владимирский обратился к тихо сидящему Акиму:
Что скажете Аким Иванович? Вы же у нас по профсоюзной линии.
Сам я кумекал, так и так, нет пока на цементном нужной прибыли, а следовательно и денег взять неоткуда. Только разнорабочим хорошо бы помочь чем. Может новых людей не брать, жёнам бедствующим предложить какую работу.
Дело говоришь Аким Иванович. А люди они ради дела потерпят. Вы бы господин ведущий инженер народ не будоражили, а разъясняли бы им, ради чего, им терпеть лишения терпеть нужно.
И то правду говорит Пётр Владимирович. Вам как никому известны идеи о светлом будущем Сергей Родионович. Обратился к инженеру Владимирский намекая на его революционное прошлое. Далее нашего героя осенила идея и он обратился к Петру: Пётр Владимирович, а почему бы вам не стать совладельцем цементного завода. А что, дело выгодное и нам в нужный момент с деньгами поможете. Господа, Пётр Владимирович помолвлен и за невестой хорошее приданное берет, сто тысяч.
Глашка лично прислуживая за столом даже чуть поднос не уронила с посудой.
В этот самый миг объявился запыхавшийся староста и сообщил:
Здравствовать желаем. Людишки и лодка готовы Владимир Владимирович.
Так когда же ждать повышения оплаты рабочим? Не унимался инженер.
У нас квалифицированные рабочие до восьмидесяти рублей получают в месяц, вдвое больше начинающего службу офицера. Потому как офицер не за деньги служит, а за честь. Желая отвязаться от назойливого инженера, проинформировал Владимирский.
Но подёнщики тоже люди, в конце концов! Начал горячиться Инженер, но его прервал Аким, значительно повеселевший после сообщения о помолвке Петра:
Ты Сергей Родионович в перед батьки в пекло не лезь. У Шуленберга подёнщики не более получают, а у Брауна и Бронштейна и того менее. У наших трудяг всё же есть впереди перспектива, да и Пётр Владимирович помощь обещал.
Владимирский спустился вниз по реке, покрытой ещё толстым слоем льда, к раз лившейся на той стороне водной глади, талого снега. Там его поджидали два мужика в кафтанах и сапогах с лодкой, а так же урядник, крепкий мужик лет сорока. Внезапно из-за туч на небе выглянуло солнце и кругом веселее зажурчали ручьи и защебетали птицы. Староста внимательно оглядел низину, где скопилось целое озерце талой воды и с сомненьем заметил:
Благодать-то какая. Ничего не видно отселе. Може и нету никакой утопленницы. Все ж таки в округе не слыхать, что бы кто-нибудь сгинул.
Это верно ваше высокоблагородие, в нашем околотке утопленников не числиться. Давайте ближе подплывём, може это просто одёжа. Согласился со старостой урядник.
Они забрались в лодку и два мужика столкнув посудину в воду, заскочили в неё, обрызгав всех холодной водой. Мужики стали грести в том направлении, куда указывал наш жандармский чин. Наконец они увидели белую нижнею рубаху и приблизились к ней. Сомнения разом закончились, перед ними плавало лицом вниз, женское тело.
Ктож энта такая, по одеже вроде из господ? Вон кружева и чулки бесовские. Дёрнув кадыком произнёс староста.
Переверните её на спину. Дал распоряжение Владимирский.
Подол её за корягу зацепился, нужно сначала отцепить. И сидевший на носу лодки урядник, порвав подол отцепил его, спокойно перевернув застывшее тело утопленницы. От увиденного зрелища мужики чуть не перевернули лодку. На них смотрела посиневшая, жутко опухшая физиономия, чьи веки и губы были объедены речными тварями. Урядник спокойно закурил: Энто она, пожалуй уж с прошлого года тута ныряет, вона как рыбы обсосали. Место здесь тихое, заводь и кручина в стремнину впадающая леском покрыта. Люд православный что вдоль берега ходит, поверху кручу обходит, от того и не видел утопленницы. И с речки её не видно тута, в заводи под корягой. А Тяперича оттаяла и всплыла.
Ктож такая, не узнать вовсе, не уж-то не наша? Крестясь спросил Староста.
Наша это, по всей видимости Зинаида Ивановна Федькина. Печальным голосом произнёс Владимирский.