Олег Айрашин
Камуфлет
Часть I. Парадное
Глава первая. В начале было слово
А есть слова по ним глаза скользят.
Стручки пустые. В них горошин нету.
Евгений Винокуров, «Слово»
Открывать или нет вот вопрос. Когда не ясно, кто снаружи разумнее не отворять. Но я беспечно распахнул двери и в дом нагрянули чужие.
Чужих было двое: усатый верзила и низенький плешивый пузан, в чёрных мундирах со сверкающими золотом нагрудными знаками. Сунув мне под нос корочки, сходу прошлись по комнатам. Но это так, ритуал соблюсти. Знали собаки, где и что искать.
На кухне оба уставились на газовую плиту. Лысый пузан потёр ладошки:
По долгам следует платить, верно?
Усатый хмуро жевал зубочистку. Я молчал а что тут скажешь?
А вы просрочили. Лысый покачал головой. Работу не сдали и деньги не возвращаете. От плиты отойдите.
Не стоило брать аванс, прожили бы как-нибудь и без этих двухсот тысяч. Но даже в страшном сне тогда не грезилось, что рукопись в срок не сдам. И что обидно из-за одного-единственного слова. Не глянулось оно мне, вишь ты. Типа крутой стилист, понимаешь.
Коллекторы действуют по закону и я бессилен.
Верзила наклонил плиту, лысый извлёк изпод неё мой заветный свёрток, перехваченный джутовым шпагатом, и сноровисто развязал его; снятый с альбома пакет полетел в угол. Лысый, осклабившись, перевернул увесистые листы с серебряными рублёвиками.
Ты только посмотри! Лысый повернулся к усатому. А ведь нас уверяли, что денег нет. Айяяй! Головы людям зачемто морочили. Он лукаво прищурился. А денежкито вот они где.
Это не деньги Старинные коллекция личное.
Уже нет. Усатый выплюнул зубочистку.
Верно говоришь, Степаныч. Так, и что у нас тут? Ну-ка посмотрим
Лысый присел к столу.
Ну-ка, ну-ка Ух ты, «крестовичок»-то какой шикарный!
Лысый не спеша перелистывал пластины.
А вот и Петя Второй. Так-с, а Петя Третий почему отсутствует?
Эх, прибить бы незваных гостей! Двадцать лет псу под хвост. Двум чёрным псам.
Не по средствам, что ли? А? Иван Антоныча тоже вот нету. Зато что есть пальчики оближешь!
Захлопнув кляссер, лысый взвесил его на ладони:
Должно хватить.
Я молчал.
Заканчиваем. Лысый кивнул верзиле. Дуй за понятыми. Чего замер? Соседей тащи!
Что же делать, что делать? А если спиной к плите и незаметно кран открыть? А самому затаить дыхание?
Мне даже почудился газовый запах.
Господи, бред какой. Ну зачем, зачем я брал этот чёртов аванс?
А может Лысый раскрылся лукавой улыбкой решим вопрос на месте?
Это как?
Легко, дружище. Медь остаётся вам, серебро достаётся нам. А? Он лучился радостью. Как говорится, бабе цветы, дитям мороженое. И ваш долг списывается. Идёт?
Ага, откатит издателю десяток моих монет и всё уладилось? За дурака меня держит.
Хлопнула входная дверь вернулся усатый. Один, без соседей.
Вы, я вижу, упрямитесь? Лысый печально вздохнул, тут же раздался страшный, нечеловеческий вопль и меня сбили с ног.
Я вскочил, но сверху обрушился пол, и почему-то асфальтовый.
Надо мной склонился незнакомый мужик в очках:
Цел? Сам-то встанешь? Что же ты на красный-то?
Я с трудом поднялся и враз очутился на улице. Вот оно что Визжали, оказалось, тормоза белой «Тойоты», она же и опрокинула меня наземь. А лысый и усатый, стало быть, исчезли.
Может, в больницу тебя, а?
Да ладно я переступил с ноги на ногу; в правом колене резануло.
Кровь на щеке, вон.
Ерунда промокнул жгущую ссадину платком. Слушай, не бери в голову, всё нормально.
Точно?
Да езжай, затор уже из-за нас.
К чему был этот сон наяву? А впрочем, догадаться не сложно: вконец меня достали печали и тревоги.
* * *
Профилактика. До чего отвратительное слово казённое, сухое до трухлявости. А заменить нечем. И обойтись никак. Издатель требует рукопись, а у меня повисла проходная идея. Вроде простая мысль: лучше подстелить соломки, чем ждать, пока жареный петух клюнет. Но как это выразишь одним термином?
Прилежный ремесленник, я запрещал себе затёртые словечки. Передо мной высился пример строки Ахматовой из знаменитого цикла «Ветер войны»:
Птицы смерти в зените стоят.Кто идет Ленинград?Почти каждый поэт, не мудрствуя лукаво, вместо многоточия вставил бы: «защищать».
Но не Ахматова. Ибо «защищать» б/у. И она таки нашла замену:
Птицы смерти в зените стоятКто идет выручать Ленинград?Не слабо? А вот у меня с этой долбаной профилактикой не получается. Хотя верный ответ наверняка имеется. Но почему словари-то молчат? Господи, из-за одного мутного существительного все планы рушатся! Проклятущая профилактика чуть не в каждой главе колом встаёт. И аванс этот чёртов, где же, где достать эти двести штук?
Если по правде, то дело было не столько даже в слове. Что слово? Так, примета. Вот получится истинное отыскать тогда и книга выйдет полновесная.
Да, можно было выехать на спецсредствах Академии, но вот не уважаю я эти костыли для разума. Конечно тоже комплекс. А у кого их нет?
Кстати, об Академии: давненько я туда не заглядывал. И ведь сказывается тает вера, тает. Странные дела Пропустишь год и уж сомнения терзают: а существует ли она, эта самая Академия метанаук? Или так, морок неуловимый?
Как же вовремя случилась эта командировка в столицу! Симпозиум отличный повод оказаться в Москве. И отговорка для жены: про Академию Марианна ничего не знает и знать не должна.
Глава вторая. Лубянка
Пословица звучит витиевато:
Не восхищайся прошлогодним небом,
Не возвращайся где был рай когда-то,
И брось дурить иди туда, где не был.
Владимир Высоцкий, «Цунами»
Светило нежаркое августовское солнце; я поднимался по Театральному проезду к Лубянке. Меня томило пронзительное предчувствие: что-то сегодня случится, что-то очень важное. Возможно, разрешится гнетущая меня задача.
Откуда явилось это предвестие? Не раз уже случалось подобное: ломаешь себе голову над чем-то и вдруг возникает музыка, но не снаружи, а изнутри. А вслед за ней катарсис и разгадка.
Сейчас в душе моей качались волнами нежные звуки скрипок: Брамс, Третья симфония. И часть тоже третья, аллегретто. А раз внутри такое чудо из чудес решение должно быть рядом.
На Лубянке последний раз я бывал давно, лет чуть не двадцать назад. И сразу бросилась в глаза клумба в центре площади, где раньше возвышался памятник Дзержинскому.
Так-таки ничего и не сохранилось от прошлого? Постой, а что за скверик в начале Новой площади? Какой-то стенд Ну-ка, ну-ка
«За годы террора в Москве по ложным политическим обвинениям были расстреляны 40 тысяч человек»
Сорок тысяч! Целый городок, пусть и небольшой. И не в далёкой Сибири, а прямо здесь, в столице. Куда же они трупы-то девали? А, вот как раз про это. Сначала предавали земле на кладбище Яузской больницы, затем на Ваганьковском. Потом сжигали. Но Донской крематорий далеко не Освенцим, поэтому с тридцать седьмого снова стали закапывать слово "хоронить" здесь неуместно на двух секретных полигонах НКВД. Ну, страна!
Присесть бы куда А вот же две железные скамейки, покрытые кузбасслаком.
Опустился на правую. Во-о-н Самый Высокий Дом: оттуда всю Колыму видать, говаривали в прежние времена. Девять этажей, два верхних глухие; гордый шпиль, часы с чёрными стрелками.
И тут что-то произошло; случилось важное. Да вот же, вот! Я узнал его сразу. Настолько ослепительно белая шевелюра могла быть лишь у одного человека. Да и вышел он из того самого дома таких совпадений не бывает. Белый, точно. Больше некому.
Мой старый знакомец нырнул в подземный переход, а я чуть было не завопил через всю площадь. Куда подевался? Ага, заглянул в книжный, «Библио-Глобус». Теперь можно не суетиться, никуда мой приятель не денется.
Белый был из той жизни. Насыщенной страстями, голодной и счастливой. Где чуть не все девчонки были восхитительны и желанны; рубль был деньгами, а доллар преступной мечтой; где обычный обед три пончика два чая; а три пива два гарнира обед воскресный. Та жизнь длилась долгие четыре года и вместила едва ли не бо́льшую часть моего века. От тех славных времён осталось манящее послевкусие табачного дыма от болгарских сигарет «Шипка» и лёгкая ностальгия по гранёным стаканам.
Встретиться с Белым хотелось давно. Ведь именно с ним были связаны самые колоритные эпизоды той жизни. Смотри-ка, даже в мыслях я не произнес его имени Толя, Толя Ратников. В те времена по именам друг друга мы величали нечасто. Меня, Сашу Константинова, сразу нарекли Костей.
Вот Белый вышел из книжного. Куда же теперь? Так, открыл дверь А, вспомнилось: ближе к концу учёбы у него появилось увлечение: штыки, кинжалы, сабли и тому подобное железо. А тут по пути профильный магазинчик. Что ж, придётся подождать.
Десятки лет ту жизнь почти не вспоминал. А как увидел однокашника картинка и проявилась
* * *
А что Белый вытворял с финским ножом! По выходным, когда многие обитатели сваливали из общаги, для нас, оставшихся, он демонстрировал атрейский способ. Присутствовали, кроме меня, чаще всего Шплинт, Корчём, и Тилибом.
Выйдя в длинный коридор, мы на всякий случай стучали в ближайшие двери не выскочил бы кто часом под нож.
Изюминка заключалась в технике метания. Не только рабочая рука, всё тело в миг броска напоминало змею, а ещё больше кнут. Роль кнутовища играли ноги, до бедер, а корпус и рука набирали разгон по возрастающей.
Теоретически, изрекал Белый, скорость ножа может быть и звуковой, треть километра в секунду. Но лимитирует предплечье, прочность сухожилий. А потому реально до двухсот метров.
Однажды кто-то из нас спросил: а можно ли увернуться? Белый снисходительно улыбнулся:
Один-единственный шансик, пацаны. Следите за его бёдрами. Важно уловить начало разгона: если противник в плохой форме или небрежничает, надежда есть. Такая вот ситуёвина.
Проверять защиту на себе решался лишь Корчём. Он облачался в примитивные доспехи, а на область сердца, поверх самодельного бронежилета, мы привязывали пару конспектов чтобы не портить броник.
Отойдя на шесть-семь метров, Белый вынимал сталь из ножен; вращение бёдрами он повторял всё быстрее, но то была лишь примерка.
Потом Белый, странно усмехаясь, убирал финарь обратно; на свет появлялся другой, с тупым концом. Мгновенный толчок бёдрами, тело сжимается в плотный комок мышц, хлёсткий взмах рукой и страшный, пронзительный крик:
и й Я!!!
Короткий свист рассекаемого воздуха.
Заканчивалось всегда одинаково: удар сшибал Корчёма с ног. Бедолага поднимался, шатаясь, как пьяный, тряс головой, орал отнюдь не благим матом. Мол, неправильно, так не должно быть, мешают доспехи (плохому танцору). И всегда нож торчал точно из конспекта.
А насчёт «так не должно быть» мы давно сообразили, в чём дело. Это простоватый Корчём не дотумкал, что Белый, тоже следя за его бёдрами, догадывается, в какую сторону тот бросится. Но наш недоумок даже не пытался финтить или скрывать свои намерения.
Теперь думаю, что от настоящего финна и кевлар бы не спас. Разве что новейший бронежилет с насыпными пластинами микросфер на основе нитрида бора. Но тогда о кевларе слыхом не слыхивали.
Позже Белый потряс нас иначе: объявил между делом, что мечтает о Высшей школе КГБ чтобы, значит, в разведку.
Смелое заявление. В те времена «Семнадцать мгновений весны» на экран ещё не вышли, зато каждый третий анекдот был про товарища майора. Да и аббревиатура КГБ прочно связывалась со словом сексот, или стукач. Но насчёт Белого сомнений не возникло, и тот факт, что он решил податься в чекисты, мы просто приняли к сведению. И не было никаких шуточек, типа: «А кто у нас работает в органах, но не гинеколог?»
В конце концов Белый своего добился и потом, по слухам, служил нелегалом на Западе. А вернувшись, определился на Лубянку. Вот такой это был человек.
Вот двери оружейного открылись Белый двинулся дальше, даже не оглянувшись. Тоже мне, чекист. Ладно, хватит в догонялки играть.
Белый!
Реакция у него ещё та: полсекунды повернуться и узнать; и тут же ослепительная улыбка. Вспомнилось, с огромным радиусом поражения особей женского пола.
Итак, секунда и:
Костя?
Надо же, назвал, как прежде!
Конечно, хлопки по спине, взаимное лицезрение.
Волнистые и не просто белые сверкающие белизной волосы. Контраст между широкими плечами и узкими бёдрами классический перевернутый треугольник, куда там нынешним бегемотистым качкам. По-прежнему напоминает закрученную туго пружину, всегда готовую распрямиться.
Серый костюм из тонкой шерсти сидит как влитой; белая сорочка, синеватый галстук таким я Белого не видел. Красаве́ц.
А дальше у нас пошло нестандартно. Никаких там: «Надо бы посидеть»; «Да, конечно Так, сегодня я занят, позвоню завтра, встретимся обязательно».
Вот что, Костя, встречу надо отметить.
Само собой. А ты, Белый, в Москве как? Живёшь или проездом?
Живу, живу. Две квартиры здесь, так что сразу ко мне.
Две квартиры в Москве? Круто! Одна кооперативная, другая конспиративная?
Он расхохотался.
Нет уж, Белый, предлагаю ко мне, в гостиницу. Сам подумай, как мне потом возвращаться, если посидим хорошенько? Ваши жадные менты на каждом углу будут интересоваться моей персоной.
У меня заночуешь, без проблем. Или такси вызовем.
Извини, люблю ночевать на своём месте. Поехали?
Ладно, уговорил. Тогда на метро, что ли?
В подземке не повезло, сразу попали в плотную толпу. Но Белый словно и не замечал преграды. Лавируя между пассажирами, он ловко, как навазелиненный, проскальзывая вперёд. И что интересно, безо всяких толчков локтями и прочего хамства.
Потом спрошу, как удаётся. Не зря во мне звучал Брамс, не зря
Это ж надо, я поговорю с настоящим шпионом, пусть и бывшим; из первых рук узнаю все секреты. Мало что там в романах напишут да в кино покажут.
Выйдя из метро, сходу зашли в гастроном. Однако и тут случилась очередь. Мы поглядывали друг на друга, и зуд мой усиливался.
Нелегал это вам не хухры-мухры. Тайные встречи с агентами, уход от преследования, явки и пароли. Шикарные женщины и охренительные машины. Фотоаппарат, замаскированный в галстуке, стреляющая авторучка
Хочешь проверить, нет ли за тобой слежки включи левый поворот, а сам поверни направо.
Хорошо отрываться у железнодорожного полотна.
Как я вас узнаю? Под мышкой я буду держать мотороллер «Тула».
Спички есть? Отсырели.
Здесь посылают ракеты на Марс?
Костя?
А?
Что берём? Давай «Бостон»? Питерская штучка, мягкая.
Ну да, мы ж теперь обожаем всё питерское.
А давай-ка лучше вон ту. «Гостиный двор хлебная». Тмином пахнет, пьётся даже без закуски. И тоже, кстати, питерская.
Он хмыкнул. В итоге взяли ноль-пять «Бостона» и ноль-семь «Гостиного». И закуски, попроще. Так захотелось попроще.
Знать бы заранее, какой урок преподаст мне эта встреча. Погибнуть мог запросто.
Глава третья. Весёленький вечер
Три дела, однажды начавши, трудно кончить:
а) вкушать хорошую пищу;
б) беседовать с возвратившимся из похода другом;
в) чесать, где чешется.
Козьма Прутков
Начали мы с «Бостона». Я потянулся за гостиничными рюмашками, но Белый посмотрел с укоризной. Нашлась пара гранёных стаканов, под их звон и выпили за встречу.
Хороша водочка! Чёрный хлебушек пахнет одуряюще. Сверху огурчик порежем, бутерброд называется. Колбаса, колбаса, я тебя сейчас сожру!
И не терпелось, ох не терпелось. Слаб человек. Но это же Белый, живой Штирлиц. Нет, ну как это он? В чужой стране, с поддельными документами. А попадёшься? Хана, нелегалы ведь работают без дипломатического прикрытия. Им, если что, не высылка грозит, а тюрьма, и срок астрономический. А до того запытают до полусмерти
Вспомнили наших ребят; говорил больше я. Не то, не то. Похоже, мой бывший однокашник догадался, кивнул: дескать, давай уже.
Белый, а скажи, тебе там было страшно? Если что, мучили бы, да и сроки за шпионаж ого-го.
Да брось. Конечно, провал это дерьмово. Но не смертельно. Пытки, говоришь? Нет, коллег из России в нормальных странах не терзают. Не война всё-таки.