Сьюзан Редферн
В одно мгновение
In an Instant
by Suzanne Redfearn
Text Copyright © 2020 by Suzanne Redfearn
This edition is made possible under a license arrangement originating with Amazon Publishing, www.apub.com, in collaboration with Synopsis Literary Agency.
Изображение на обложке Carolyn Lagattuta, изображение использовано с разрешения https://www.stocksy.com/2883710/nestled-fog-and-pink-sky
© ООО «Клевер-Медиа-Групп», 2023
* * *
Посвящается Хэлли
Пролог
Миссис Камински знала. Знала заранее.
До того дня мы считали ее психичкой, параноидальной мамашей, да попросту ненормальной. За глаза мы называли ее надзирательницей и сочувствовали Мо, ведь ей приходилось мириться с тем, что ее мать всего боится, что у нее навязчивые идеи. Миссис Камински не просто берегла дочь она ее от всего ограждала. Мо разрешалось пойти на день рождения, который устраивали у бассейна или на пляже, только если у воды дежурил спасатель, а на праздник приглашали еще и саму миссис Камински тень женщины за сорок, что караулила дочь на песке или у бортика, не спуская глаз с буйствующих двенадцатилеток. О поездке в Диснейленд Мо даже мечтать не могла. При этом по виду миссис Камински худенькой, тихой женщины ростом чуть выше полутора метров никак нельзя было сказать, что она так сильно трясется над Мо.
Мы тайком шептались о том, что миссис Камински в детстве наверняка пережила что-то ужасное и потому так опекает свою дочь, но Мо сказала, что дело вовсе не в этом. Просто ее мама уверена в том, что никто не станет следить за чужими детьми так же, как за своими собственными. Мо вообще вела себя по отношению к матери очень благородно и на удивление терпеливо. Никто из нас не вынес бы, если бы наши матери вмешивались в нашу жизнь так, как миссис Камински в жизнь Мо.
Когда мы учились в шестом классе, ее решимость наконец дрогнула, словно гранит заменили на чуть более податливую сталь. Все шестиклассники, за исключением Мо, собирались на школьный урок-экскурсию по естествознанию. Учительница позвонила миссис Камински, потом директору, потом моей маме. И мама сумела ее убедить. Мой отец должен был поехать вместе с группой и обещал лично присмотреть за Мо. Возможно, она тогда сдалась потому, что доверяла моим родителям, или потому, что та экскурсия была важной частью школьной программы. А может быть, она просто поняла, что не сможет всю жизнь держать дочь в поле зрения. В любом случае впервые в жизни двенадцатилетней Мо было позволено покинуть гнездо без мамы.
С тех пор миссис Камински регулярно доверяла нам свою дочь, и всякий раз мои родители считали своим священным долгом уверить ее: «Мы за ней приглядим», «С ней все будет в порядке», «Мо нам как родная». В последнее время я без конца вспоминаю все эти банальности, гадая, могли ли пустые, беспечные заверения спровоцировать случившееся или они все же не имели никакого смысла и произошедшее было неотвратимо.
После той памятной экскурсии меня тоже часто вверяли заботам миссис Камински. Правда, мои родители никогда не требовали гарантий того, что со мной ничего не случится. Мо единственный ребенок в семье, так что меня брали за компанию в каждый их семейный отпуск. Я побывала в Африке и в Испании, в Таиланде и на Аляске. Мои родители охотно и без колебаний принимали все приглашения, не требуя взамен никаких громких обещаний вроде тех, что давали мы, забирая Мо. Возможно, они считали, что эти обещания обоюдны. Или же в глубине души знали, что не получат подобных уверений и тогда им придется отказаться от приглашения. Я думаю, мои родители понимали, что миссис Камински тщательно проанализировала собственные страхи, заранее обдумала, как поведет себя, оказавшись в рухнувшем здании, у извергающегося вулкана, на тонущем корабле, и пришла к выводу, что в ситуации, когда ей придется сделать страшный выбор, она выберет собственного ребенка. А значит, даже несмотря на то, что мы с Мо были как родные, меня все равно спасли бы второй.
Я с самого детства помню, как мои сестры, подруги, да и я сама, закатывали глаза, едва услышав имя миссис Камински. Мы все считали ее ненормальной.
Теперь никто больше не думает, что она ненормальная.
Она знала. Заранее. И я никак не могу понять откуда. Может, она провидица? Может, у нее особый дар? Может, она что-то предчувствовала? Или же Мо говорила правду и это была рациональная, четко продуманная позиция, в основе которой лежала уверенность в том, что никто не станет следить за чужим ребенком так же, как за своим собственным, и, если придется делать выбор, чужого спасут вторым?
Вот о чем я думаю теперь. После всего.
1
«Еще раз спросят, какая лента лучше, розовая или золотая, и я сорвусь! ДА ВСЕМ ПО ФИГУ! Решите уже, а? Я ТУТ ПОМИРАЮ!!!»
Ответ от Мо приходит почти мгновенно: «Похоже, тебе там весело!»
Выдрать зуб и то было бы проще. Эта пытка длится уже целых пять месяцев. После объявления о помолвке моей сестры все мельчайшие подробности ее свадебной церемонии без конца, до тошноты препарируются, изучаются и обсуждаются, при том что до великого дня еще три месяца. До тошноты. Какое точное выражение и как нечасто мы его используем, а ведь сейчас лучше и не скажешь: от этих приготовлений меня вот-вот вырвет.
Сегодня пятница. Стоит чудесная, ясная погода. В такой день лучше всего торчать на пляже с друзьями, кататься на сёрфе или на скимборде. Но вместо этого я, вжавшись спиной в стену, сижу на полу примерочной в салоне для новобрачных и смотрю, как моя сестра демонстрирует собравшимся то есть мне, поневоле записанной в ее свидетельницы, маме и тете Карен свое свадебное платье. Другой нашей сестры, Хлои, здесь нет. Где-то через неделю после помолвки она ненароком обмолвилась, что институт брака это устаревший патриархальный конструкт, служащий угнетению женщины, и незамедлительно лишилась должности свидетельницы, а я, напротив, пошла на повышение.
Интересно, где она сейчас? Скорее всего, они с Вэнсом гуляют по центру города, держась за руки, наслаждаются теплом и солнцем, то и дело останавливаются и целуются. Я едва сдерживаю стон зависти и восхищения: уже не в первый раз я думаю, что это наверняка была не просто обмолвка. Хлоя мастер в подобных делах. Она всегда добивается своего, а я точно знаю, что ей ни при каких обстоятельствах не захотелось бы провести целых восемь месяцев бок о бок с мамой. Получается, она сделала все возможное, чтобы этого избежать.
Я хмыкаю, вдруг осознав, насколько тонко все было сработано: моя сестра обеспечила себе свободу, хотя сама ни от чего не отказывалась, и чужими руками переложила на мои плечи бремя стать сподвижницей Обри. Представляю, как Хлоя самодовольно ухмылялась, продумывая свою гениальную схему. А ведь она знает, как сильно я ненавижу подобные мероприятия: я хожу по магазинам, только если у меня напрочь закончилось чистое нижнее белье; знает, что не в моем в целом открытом и жизнерадостном характере восемь месяцев подряд вести разговоры о шмотках с неестественно счастливой, всеодобряющей улыбкой на лице.
Что думаешь, Финн? спрашивает Обри, вынуждая меня поднять глаза от экрана телефона, где как раз показывают подборку забавных мемов с животными. Я отрываюсь от картинки, на которой кот, сидя верхом на хаски, кричит, указывая лапой на убегающую мышку: «Не упусти ее!»
Я моргаю, и натянутая улыбка сходит с моего лица, а в горле вдруг встает ком. Хотя я терпеть не могу все эти кружева, свадебные хлопоты и прочие девчачьи радости, в груди набухает целый ворох совершенно девочкиных чувств. Вот уже две недели Обри квохчет о своем платье, без конца трезвонит о том, какое оно идеальное. Обычно я пропускаю мимо ушей ее трепотню атласное то, шелковое сё, какой-то рубчик тут, нитки жемчуга там, ювелирный вырез сям. И вот теперь она стоит или скорее возвышается надо мной на шпильках, в волнах желтовато-белого, мягкого, словно текучего атласа, сбегающих вниз от ее до невозможности тонкой талии, в потоках крошечных жемчужинок, что вихрем раскатываются, разлетаются от того самого ювелирного выреза и напоминает мне сказочную принцессу, самую добрую и прекрасную волшебницу в мире. Я с изумлением отмечаю, как она хороша, а еще, кажется, чуточку ей завидую.
Стоящая за спиной у Обри мама хлопает в ладоши. Тетя Карен обнимает маму за плечи, и они склоняются друг к другу, любуясь моей сестрой, почти соприкасаясь одинаковыми пепельно-светлыми головами.
Мило, бросаю я, словно мне плевать, и снова утыкаюсь в телефон.
Черная собачонка косится на подтаявший яркожелтый фруктовый лед, рядом надпись: «Мозгозаморозка». Улыбнувшись, я продолжаю листать фотографии, пока мама с тетей Карен кудахчут и вьются вокруг Обри, а она поворачивается и так и эдак, чтобы они получше рассмотрели платье.
Тетя Карен встает рядом со мной.
Давай их сфотографируем! восклицает она. Обеих!
Я обмираю от ужаса, представив себе, как стараниями тети Карен мои фотографии разлетятся по соцсетям. И ведь она непременно подпишет под ними что-нибудь нелепое вроде «Обри и Финн Миллер, красавица невеста и будущая невеста-беглянка».
Нет, выручает меня мама. Дождемся церемонии. Нельзя фотографировать невесту в подвенечном платье до свадьбы, это плохая примета.
Я с облегчением выдыхаю и отодвигаюсь от Обри, словно даже одно мое присутствие может ее испачкать. Она улыбается мне, одними губами произносит: «Спасибо!» и снова поворачивается к наседкам; этап восхищения уже миновал, и теперь они суетятся, обсуждая, где и что еще нужно подогнать по фигуре.
Я чувствую, что у меня горят щеки, и велю себе успокоиться. Обри уже поблагодарила меня, наверное, миллион раз, хотя все дело выеденного яйца не стоило. Мой разговор с ее будущей свекровью продлился не больше пяти минут, к тому же миссис Кинселл все восприняла совершенно спокойно.
Я вообще не стала бы звонить, если бы Обри не была так расстроена. Я-то решила, что свадебное платье самой миссис Кинселл «классический крой, вышивка старинным бисером, кружевной воротник в викторианском стиле, атласные пуговки вдоль спины» отличная идея: классно, что платье послужит представительнице уже четвертого поколения. Но Обри чуть не плакала, повторяя эти слова, и я решила, что, хотя мне явно не по плечу все прочие обязанности подружки невесты, по крайней мере с этим я справлюсь. Мо говорит, у меня особый дар к таким разговорам моя прямота по какой-то неведомой причине никогда никого не обижает. Мне кажется, дело скорее в том, что обычно люди все слишком усложняют. Если просто сказать как есть, правых и неправых не будет. Вначале миссис Кинселл слегка удивилась, но тут же дала понять, что ничего не имеет против. Она даже призналась мне, что и сама в свое время хотела выити замуж в собственном, пошитом лично для нее платье.
Наверное, она позвонила Обри сразу после того, как мы с ней все обсудили, потому что сестра перезвонила мне через полчаса и засыпала благодарностями. И вот теперь, спустя пять месяцев, она крутится перед зеркалами, любуясь собоИ, а я радуюсь, что тогда все-таки поговорила с миссис Кинселл.
Прямо у меня перед носом тетя Карен приподнимает рукой свои пышные груди четвертого размера и восклицает: «Жарче, детка!» намекая Обри, что вырез можно было бы сделать побольше. Мама мотает головой, а Обри кивает, лопоча что-то в том духе, что Бену понравится, и в этот миг я их фотографирую: их смех заглушает тихий щелчок телефонной камеры.
Я смотрю на экранчик: все они весело хохочут, счастливые лица слегка смазаны, в зеркале отражается платье, лицо Обри озарено улыбкой, мама и тетя Карен сияют ей под стать. Я отправляю фотографию Мо, приписав: «Она просто красавица!» и добавляю кучу сердечек и смайликов.
Фотография уползает вверх, появляется ответ от Мо: «Да ты у нас тайный романтик. Кстати, ты решилась?» Я несколько раз растягиваю и снова сжимаю губы, перечитывая ее вопрос, словно надеясь, что сверкающие пиксели пошлют мне какое-нибудь озарение может, ответ или храбрость, которой с тех пор, как я призналась Мо, что хочу пригласить на выпускной бал Чарли Маккоя, у меня так и не нашлось. Там будет белый танец: в прошлом году партнера у меня не было, я пришла с другими девчонками слишком скромными, слишком гордыми или слишком страшными, тоже оставшимися без партнеров. Мы нарядились в платья и кеды, повергли собравшихся в шок своими дикими, неистовыми плясками, а после танцев пожирали шоколадки, глумясь над остальными девицами, которые едва держались на высоченных шпильках и неловко улыбались своим парням, с тоской поглядывая на запретные калории, что были разложены перед ними словно на пыточном столе.
Я была уверена, что и в этом году повторю тот же трюк, но потом появился Чарли. Я словно сама себе его наколдовала. «Дорогой Боженька, пожалуйста, пришли мне высокого, красивого, зеленоглазого, немного неловкого парня-футболиста». И вот та-дам! как раз такой парень и оказался со мной в одном классе на первом же уроке в первый же день учебного года.
Финн, очнись. Обри бросает мне мою толстовку, и я понимаю, что она уже успела переодеться в уличную одежду, а значит, нам пора.
Я выхожу из примерочной следом за Обри. Мама с тетей Карен задерживаются у кассы переброситься парой слов с владельцем магазина, а мы идем прямо на улицу. Обри тут же вытаскивает телефон и звонит Бену. Она восторженно пищит и хихикает, описывая ему сначала платье, а потом наряд, который наденет на встречу с его родителями. В ближайшие выходные они с Беном летят в Огайо, чтобы Обри поближе познакомилась с будущими свекром и свекровью.
Я люблю тебя. Она вешает трубку. Сует в рот наманикюренный палец, вгрызается в заусенец.
Ты в порядке? спрашиваю я.
Нервничаю.
Я вытаскиваю ее палец у нее изо рта, пока она не сгрызла кожу до крови.
Даже не сомневайся, они тебя сразу возненавидят. Ибо ты просто невыносима. Я бешено вращаю глазами, а она в ответ морщит нос.
Зато у нас с Беном есть причина пропустить папин эксперимент по сплочению семьи.
Хочешь сказать, вы с Беном совсем не огорчились оттого, что не проведете три дня в лесной хижине, без телевизора, радио и интернета, в тесной и упоительной компании всех членов нашей замечательной семьи?
Поверить не могу, что папа надеется этой поездкой что-то исправить.
Ты же знаешь папу, он оптимист.
Он живет в выдуманном мире. Ничего уже не изменится.
Я пожимаю плечами и отворачиваюсь, надеясь, что она не права, но в глубине души понимая, что на самом деле все именно так. Дома уже давно бушует ураган. Родители вечно ссорятся, с нашим братом Озом все сложнее справляться, Хлоя то и дело бунтует, явно стараясь всякий раз вывести маму из себя, у меня сейчас тоже все наперекосяк. Кажется, в последнее время я провожу у Мо больше времени, чем в собственном доме. Наша семья сейчас похожа на действующий вулкан: всего пять минут вместе и очередное извержение обеспечено. Боюсь, что ближайшие три дня мы проведем в тщетных попытках потушить Везувий.
Хорошо, что с вами едет Мо, говорит Обри. Сестра любит Мо почти так же сильно, как я.
И Натали, парирую я.
Что? изумленно восклицает Обри теперь она мне явно сочувствует.
Мамина пассивно-агрессивная реакция на нелепый папин план выражается в том, что она пригласила в поездку тетю Карен, дядю Боба и их занудную дочку Натали. А значит, нам с Мо придется повсюду таскать ее за собой.
А Хлоя берет Вэнса, говорю я, словно венчая вишенкой всю эту безумную конструкцию.
Хлоя согласилась поехать с нами только потому, что Вэнс ярый сноубордист, а денег у него нет. Бесплатная крыша над головой, еда и билеты на подъемник от такого предложения он просто не смог отказаться, несмотря даже на то, что взамен ему придется все выходные терпеть наше семейство. Хлоя ни за какие коврижки не согласилась бы провести с мамой даже минуту, не говоря уже о трех днях, но тут одержала верх ее преданность Вэнсу, которую, кстати, никто из нас не разделяет. Ее парень лодырь, каких свет не видывал, а спеси в нем хоть отбавляй: он неплохо играет в теннис и поэтому уже мнит себя профессиональным теннисистом.