Я смотрел на рассказчика и не верил его словам. Конечно, я мало знал соседа, но и представить себе не мог, что он убил человека. Юрий Иваныч тяжело вздохнул и, наполнив стаканы, сказал:
Давай-ка, паря, помянем невинноубиенного. Правильным он человеком был. Жаль, что так вышло.
Батюшка
Помянув безымянного мастера полным стаканом вина, Юрий Иваныч продолжил свой рассказ:
Дали мне полную десятку. Прокурор настоял, дескать, не активист и не комсомолец. На пересылке умные люди говорили, что перебор вышел со сроком-то. Мол, надо тебе, парень жалобу подавать, глядишь, года два и скинут. Но мне тогда не до жалоб было, всё перед глазами покойник мерещился. И днём, и ночью. Всё спрашивал: «Зачем ты убил меня?». Чуть было умом не тронулся. И тронулся бы, да только с нами в одной камере священник православный сидел. Уж не знаю, за что осужден был, скорее всего за контрреволюцию, но человек он был настоящий, никому в добром слове не отказывал. Его все уважали, даже тюремное начальство к нему за советом хаживало. Как-то присел рядышком и говорит: «Не спрашиваю, за что тебя осудили. Но ты и не рассказывай. Не надо. Только вижу, что ты не сиденьем тюремным маешься, а грех свой великий осознал. Потому и места себе не находишь». Я-то за четыре года в городе совсем про Бога позабыл. Ни разу в церковь не заходил, всё времени не было. На зелье было, а на церковь нет. Видать, потому Господь меня и покарал. От обиды великой наговорил я батюшке всяких слов, да только он, выслушав, так ответил: «Господь никого, мил-человек, не наказывает, он людям право выбора даёт. Ты оступился, неверный путь избрал. Но теперь всё от тебя зависит. Смирись и прими свой срок, как Господь свой крест принял и дальше живи. Только живи по правде и с именем Божиим в сердце». Я оглянулся по сторонам. В камере-то урки конченые Думал засмеют сейчас. А старшой и говорит: «Ты, паря, слушай слова правильные. Это мы свои грехи за оставшуюся жизнь не замолим. А ты первоходок. Статья хотя и шибко серьёзная, но не для твоего авторитету. Другой ты человек. С тем и живи». На том и порешили. Урки с первых дней ко мне равнодушно относились, а после того, как старшой слово своё сказал, вообще замечать перестали. А мне и не в обиду. Покуда под следствием был, много страстей про тюрьму наслушался, мол разборки там, то, да сё. А в нашей хате порядок был. То ли батюшку стеснялись, то ли смотрящий уже всех заставил по слову своему, воровскому жить. По понятиям, значит. Я хоть и весь срок от звонка до звонка оттрубил, но уркой так и не стал. И феню ихнюю не выучил. Ни к чему мне это было. Священник в их дела не вмешивался, а они к нему со всем уважением. Помню на прогулке подошли к батюшке политические и давай над ним измываться, дескать, не помог тебе твой Бог от кары земной отвертеться, а значит и нет его, Бога твоего. Зеки в миг с ними разобрались. За малым делом чутка не порешили самого горластого. И порешили бы, да только священник не позволил. Нечего, говорит, грех на душу брать. Убогие они разумом и дьяволом меченые. Нечистые душой.
Я решил прервать своё молчание:
А много политических там было?
Казалось, сосед и думать забыл о моём существовании. Услышав вопрос, он с недоумением взглянул в мою сторону, и с явной неохотой вернувшись в действительность, ответил:
Немало. Но меньше, чем уголовников. Урки их не чествовали. Жировали политические в тюрьме-то. Рассказывали, что и прогулки у них почаще, и пайки послаще, и посылки в количестве неограниченном. Книжки их антисоветские чемоданами приносили, а нашему батюшке молитвенник не разрешили. Но он и по памяти все молитвы знал. Учёный человек! А политические По правде, среди них мало было людей наших кровей. Это ещё полбеды. Их больше за чванство и заносчивость не уважали. Я думаю, что батюшку по ихиму требованию к ворам определили. Я потом на пересылке с ними столкнулся. Да слава Богу накоротке. Иваныч, уже вполне освоившись в настоящем, спохватился. Чего это мы на сухую сидим? Давай-ка по капельке. Честно говоря, дрянное пойло. Под такой разговор водка, самый походящий напиток.
Взбодрившись портвейном, Юрий Иваныч поднялся из-за стола и выглянул в окно:
И где это Машку черти носят? Денег ей всё мало Ладно, у нас с тобой есть чем заняться, вернувшись на место, он как бы спохватившись, немного виноватым голосом спросил, заболтал я тебя? Ты уж прости меня, старика. Знакомые нынче всё о перестройке судачат, о светлом будущем разговоры разговаривают. Когда мне ещё доведётся о жизни моей поболтать?
Наверное, выпитое помогло мне расслабиться и поэтому рассказ соседа ничуть меня не утомил. Я закурил сигарету и ответил:
Вы продолжайте, Юрий Иванович. Мне и в самом деле интересно.
Тот искренне обрадовался:
Вижу, что не врёшь. Ну и ладушки. Видимо настраиваясь на «возвращение» в далёкое прошлое, он задумался, потом тряхнул головой и продолжил. Ну, так вот. Не помню, сколько сроку пришлось мне в тюрьме пробыть, да только всему своё время приходит. Как-то под утро, дверь распахнулась, и в камеру зашли военные, человека четыре. Подняли они батюшку со шконки, руки какого-то рожна, за спину заломили и увели невесть куда. Больше мы его и не видали. А меня дня через два, этапом на Соловки отправили.
Беломорканал. Обманутые надежды
Юрий Иваныч подогрел картошку и поставил сковородку передо мной:
Ты давай налегай. Вон какой худющий. Надо Мане сказать, чтобы салом тебя кормила. Сало для мужика даже лучше, чем килька для алкаша. Улыбнувшись своей шутке, сосед затянулся папиросным дымом и продолжил. Ну на островах я только на сутки и задержался. Что-то там напутало начальство и наш этап вместо Кеми, на Соловки и отправили. Ну и слава Богу, хоть в бане помылись. Там мои урки с политическими и схлестнулись. Вроде из-за пустого слова, да только для правильного вора пустых слов не бывает. Мы на корточках под стеной сидели, судьбы своей ожидаючи, а этих то ли на прогулку вели, то ли ещё по какой надобности. Один из них ни дать ни взять, что твой Свердлов на лицо, сплюнул в нашу сторону и говорит, мол, отбросы вы паскудные. Ну или как-то так. Что тут началось: зеки не стерпели, вытащили пархатого из колонны и давай лупцевать от души. Охрана, правда, сразу очухалась. В воздух палить зачала. Только так и разняли. Зачинщиков сразу скрутили и увели.
Я не смог удержаться от вопроса:
И «пархатого»?
Юрий Иваныч удивлённо взглянул на меня:
Если, по совести, его надо было первым и заарестовать. А по делу получилось, что забрали тех, на кого он сам и указал. Такие вот дела.
Но ведь это неправильно! Что, даже разбираться не стали?
И без того влажный взгляд соседа погрустнел ещё больше. Покатав хлебный мякиш по столу, он, помолчав пару секунд, ответил:
Да кому это надо было? Разбираться Это потом, ближе к сороковым, политические мазу потеряли. А тогда тюремное начальство с ними связываться опасалось. Шибко грамотный народ был, любую жалобу на самый верх написать могли. И кто знает, какие у них связи на воле остались Зеки, что? С ними попроще. Это они когда на хатах или на воле, лихие. А на этапе правды не сыскать. Да и закон у них, когда надо срабатывал: «Каждый сам за себя». Короче, никто из воров в защиту братвы и слова не замолвил. Вечером нас переправили на кемскую пересылку. Там я тоже долго не задержался, прямиком на Беломорканал и отправился
Я счёл нужным поддержать разговор вопросом:
В каком году это всё было, Юрий Иванович?
Тот надолго задумался. Было видно, что ему трудно ориентироваться во времени. На его лице, как на экране, отражались попытки хронологически связать события прошлых лет. Наконец, он вздохнул и подвёл итог тяжким раздумьям:
Так-то я точно не упомню. Канал вроде в 33-м или в 34-м докопали Но я под самый конец туда попал. В лагере всё чудно было. Начальство шибко торопило, ему не терпелось в сроки поспеть. А они, сроки-то, видать жёсткими были. Работали одни уголовники, вроде меня. Только больше те, кто по хозяйственной части провинился. По крайней мере в моём отряде. Даже инженеры и те со сроками. Только и отряды там назывались по-армейски: роты, взвода. Говорю же, чудно Утром побудка, оправка, завтрак и вперёд, на стройку. И не просто так, а под оркестр. Цирк, да и только. Всё блажили, мол, перековка зеков на трудовой люд. Кормили неплохо, это я потом понял, когда жизнь меня по другим тюрягам, да каторгам потаскала. Но и народу мёрло немеряно, особенно тех, кто с детства к труду не приучен. Доходяги, одним словом. Оно и понятно, техники никакой, только лопаты, кирки и тачки. Вот и весь тебе механизм. Умерших не считали, кому это надо было? Только отряды, роты, то есть, в один день до нужного расчёту пополнялись. Бывало, к вечеру схоронят пяток, а утром, глядишь, уже новых к строю привозят. Такие вот дела
Юрий Иваныч снова закурил папиросу и вдруг недоверчиво взглянул на меня:
Вот ты, паря, небось, думаешь, что привираю я, мол, подвыпил старый хрен и несёт невесть что. Казалось, что соседа ничуть не смущает моё молчание. Он с силой раздавил едва прикуренную папиросину и с неподдельным негодованием продолжил. А ответь мне, мил-человек, зачем мне врать-то тебе, ежели я вроде как на исповеди сейчас? Я к тебе с открытой душой, а ты
Я понял, что сосед изрядно переусердствовал с портвейном и поторопился его успокоить:
Перестаньте, Юрий Иванович! Верю я вам. Ещё как верю. И внимательно слушаю. Мне кажется, что вы устали, столько событий за один день. Может я пойду бабу Машу встречать на автовокзал?
Иваныч, моментально протрезвев, как-то жалобно попросил:
Не уходи, а соседушка? Кому я ещё про жисть-то свою расскажу?
Мне до глубины души стало жаль одинокого старика. И немного стыдно за недавнюю реплику:
Ладно. Не пойду, но давайте пореже рассказ винищем запивать.
Тот сразу согласился:
Как скажешь. Ты в своём праве. А вино А что вино? Да пропади оно пропадом. Пореже, значит пореже.
Окончательно успокоившись, Юрий Иванович отодвинул бутылку на край стола и разминая папиросу, продолжил своё повествование:
Ну так вот. Мне сразу подфартило. Не знаю, чем я приглянулся мастеру, он меня выделил и говорит, мол, давай в мою артель, это он по старинке, роту артелью назвал. Я спрашиваю: «А что делать-то надо?», мол, я кузнечил и на лесопильном станке работал. Мастер кивнул и сказал, что артель у него особая, на подрывах работает.
Я поинтересовался:
Вы же говорили, что одни лопаты и тачки?
Иваныч усмехнулся:
Это верно. Только когда скальный грунт на пути встречается, то аммонал, самое первое дело. Для скорости, значит. Звали мастера уважительно, по имени-отчеству. Имя у него больно мудрёное, не запомнилось. А по отчеству он Евграфычем прозывался. В наших краях имя нередкое. Его сроку и конца видно не было, по хозяйственным делам в лагерь определили, вот он из штанов-то и выпрыгивал, чтобы ударным трудом срок ему скосили. А что? Там и не такое случалось. Тем более и он, и его команда, заслужено в передовиках ходили. Ясное дело, меня к динамиту и близко не подпускали, но должность ответственная, следить, чтобы во время подрыва люди в зону не заходили. Сам понимаешь, работа горлопанистая, но почётная и непыльная. И пайка усиленная. Как-то подходит Евграфыч ко мне, счастливый такой, и говорит: «Начальник участка сейчас вызывал, сказал, что ежели ускорим проходку, то представление напишет на УДО, на меня и на тех, кого я сам назову. Так что, давай, паря, старайся!».
Юрий Иванович, прервав рассказ, вопросительно взглянул на меня и, каким-то удивительным образом, перевёл левый глаз на бутылку, стоящую на краю стола. От удивления я выронил сигарету. Сосед лукаво улыбнулся и заговорщицким шёпотом спросил:
Ну, что, паря? Махнём по полстаканчика? Вроде «через раз» уже прошло, не дожидаясь ответа, ловко подхватил двумя пальцами бутылку под горлышко и наполнил стаканы, Ну, будем!
По привычке вытерев губы подолом рубашки, хитро прищурился:
Что, чудно тебе? Это у меня после контузии. Так долбануло, что глаза могут в разные стороны смотреть. Но только по моей воле! убедившись, что фокус произвёл на меня должное впечатление, осторожно спросил, не надоело тебе старого хрыча слушать?
Я взглянул на часы. Похоже, время не торопилось возвращать хозяйку домой. Ободряюще кивнул Иванычу, мол, давай, продолжай свою повесть. Тот сразу приступил к делу:
Срок-то у меня большой и только начался. Потому-то и уговаривать меня не надо было. Хоть и малая, но надежда появилась. Не каждый день, но всё же объявляли на утренних построениях, мол, такого-то, по ходатайству начальства, досрочно освобождаем за ударный труд. Попросил я Евграфыча к более серьёзной работе определить. Но он отказал. Говорит: «Ты и так половину погрузки на себя взял, работяги уже и не подходят к телегам, отдыхают, покуда ты ящики кантуешь. За периметром следи, чтобы ни одна бль в рабочую зону не прошла». В артели мало кто верил в досрочку, но все работали как проклятые. Нам сначала пайку ударную стали выдавать, а через пару-тройку недель, вообще, вымпелом наградили. А вымпел этот, дорогого стоит. Почитай, что орден! Не веришь? Вот те крест, сосед неуклюже перекрестился, в общем, стало мне блазнится, что на свободу скоро выйду. В тот день, всё хорошо зачалось: задачу получили, взрывчатку вовремя подвезли, подрывники стали шашки в шурфы закладывать. Евграфыч мне участок определил, самый опасный, дорога там рядышком проходила. Поставил, значит меня на взгорке и говорит: «Ты, паря, внимательнее будь. Дело к концу движется, начальство сюда зачастило, каждый желает отметиться на нашей-то работе. Не дай Бог, что не так пойдёт. Основной выброс аккурат в эту сторону ляжет. Как увидишь отмашку флажкового, так и чеши в укрытие. А покуда время есть, подыщи себе ямку или щель какую». Как в воду глядел.
Юрий Иваныч вдруг замолчал и задумался. Видимо, воспоминания о тех событиях глубоко его взволновали. Я не решался прервать молчание, пусть сам решает, продолжать или нет. Наконец он пришёл в себя и заговорил, как ни в чём не бывало. Как будто и не давил его груз прожитых лет:
Решил я лесину положить поперёк дороги, для верности. А заодно и окопчик себе присмотреть. Стал приглядываться, а тут из леса чёрные легковушки выезжают. И сразу ко мне. Ясное дело, я навстречу, руками машу, мол, стойте окаянные. Они меня объезжают и на горку, значит, прямиком. Я догнал и встал на пути. Остановились, прям подле меня. Из первой машины вылазит начальник, в кожаном пальто. Пухлый такой, гладкий, но представительный, видно, что шибко большой начальник. Из других машин тоже люди выскочили и ко мне. Руки скрутили и держат. Он давай орать, мол, ты, рвань каторжная! Как посмел меня, полномошного представителя ОГПУ останавливать? Треснул меня кулачишкой по башке и вперёд пошёл. Я вслед-то ему оглянулся, а на сопке уже флажковой отмашку даёт. Представляешь, паря? Подрыв через секунды, а начальник прямиком на смерть следует. Охрана несмотря на то, что сытая, так себе оказалась. Встряхнул я ребят с плеч, сиганул к начальству и на себя дёрнул. Повалил, значит А сам на него сверху. Прикрыл, значит. А через секунду взрыв и каменья полетели. Я, грешным делом, уже и с жизнью распрощался. Но миловал Господь. Пронесло. Начальник вылез из-под меня, глядит ошалевшими глазами и говорит: «Эвон как машину покорёжило». Помолчал и снова, мол, получается, что ты меня от смерти спас. Поднялись с земли, они отряхиваются, а я заробел. Стою и жду, что дальше-то будет. Этот, который генерал, или как там у них, говорит помощнику, мол, запиши данные спасителя моего, и чтобы через неделю духа его здесь не было. Пущай домой едет.
Я воспользовался короткой паузой:
Прямо как в сказке получилось. Повезло вам, Юрий Иванович.
Сосед грустно улыбнулся:
Ага, повезло. Всё раньше закончилось. Дня через три заарестовали всю артель. Даже возчиков и тех под арест определили. На допросе следователь сказал, что Евграфыч организовал террористическую группу с целью срыва пуска канала и убийства начальников ОГПУ. А я есть её активный член. Такая вот сказка приключилась. Сколь не просил я поговорить с тем огпэушником, из начальства который, так и не срослось. Под следствием недолго был. Через неделю или чуть поболе, новый срок мне нарисовали. Семь лет. Опять же, почти на полную катушку. Тем моя перековка и закончилась.
Я не удержался от вопроса:
Вас били на допросах?
Иваныч почесав затылок, взял бутылку и наполнил стаканы:
Давай, паря, выпьем? Сделав пару глотков, отставил посудину на край стола. Изжога от этого пойла. Прав ты, надобно через раз Нет, меня не били. Чего мне врать? Соседям по хате, тем доставалось. А меня и пальцем не тронули. Может мой крестничек подсобил? Уж и не знаю.