Равнять Линдберга с Линкольном? Ну и ну! возмутился отец.
На самом деле пожилая женщина пришла на экскурсию не одна, а с целой группой туристов, один из которых примерно в том же возрасте, что и мой отец, вполне мог оказаться ее сыном.
Что-то вам не по вкусу? спросил он у отца, сделав недвусмысленный шаг в его сторону.
Дело не во мне, ответил отец.
Что-то из того, что сказала эта дама, вам не по вкусу?
Дело не во мне, ответил отец. Дело в свободной стране.
Незнакомец смерил отца долгим испытующим взглядом, затем столь же внимательно посмотрел на мою мать, на Сэнди, на меня. И что же предстало его взору? Стройный, мускулистый, плечистый мужчина пяти футов девяти дюймов росту, лицо которого без особых натяжек можно назвать красивым, серо-зеленые с жемчужным отливом глаза, несколько уже поредевшие каштановые волосы, коротко подстриженные на висках и открывающие чужому взгляду оба уха, что выглядело чуточку смешно. Женщина узкоплечая, но не хрупкая, хорошо одетая, с пышной копной темных вьющихся волос, с круглыми и румяными щеками и с длинноватым носом; с красивыми руками и плечами, с длинными ногами и продолговатыми бедрами, с горящим взглядом девушки вдвое младше нее. Оба взрослых члена нашей семьи явно самолюбивы и столь же явно жизнелюбивы, а двое сыновей, конечно, еще сущие дети маленькие дети молодой пары, но здоровые, ухоженные и наверняка заряженные родительским оптимизмом.
И выводы, к которым пришел незнакомец, он продемонстрировал насмешливым кивком. Затем, презрительно зашипев, чтобы никто из нас не воспринял его реакцию неправильно, он отвернулся к пожилой женщине и подошедшим к ней туристам и медленно удалился, легонько покачиваясь в шагу и то ли пожимая, то ли передергивая широкими плечами, что наверняка должно было послужить нам своего рода предостережением. И, уже отойдя на несколько шагов, но не так далеко, чтобы мы могли не расслышать его слов, он проговорил: «Еврейский болтун», на что пожилая женщина ответила: «Как бы мне хотелось залепить ему по физиономии!»
Тейлор поспешил увести нас из главного зала в куда меньший по размеру боковой, где висела мемориальная доска с Геттисбергским посланием Линкольна, а фрески были посвящены теме освобождения от рабства.
Услышать такое в таком месте! выдохнул отец. Голос его звучал еле слышно и дрожал от гнева. В храме, воздвигнутом в честь такого человека!
Меж тем Тейлор обратил наше внимание на одну из фресок:
Поглядите-ка! Ангел истины освобождает раба.
Но мой отец был не в состоянии чем-либо восхищаться.
Думаете, при Рузвельте здесь могли бы прозвучать такие слова? Да они никогда не осмелились бы, пока он был президентом. А сейчас, когда в союзниках у нас ходит Адольф Гитлер Да что там в союзниках в лучших друзьях у президента США!.. Вот этим подонкам и кажется, будто теперь все дозволено. Это позор. И начинается этот позор в Белом доме
С кем он, интересно, разговаривал, кроме как со мной? Мой старший брат отошел в сторонку с Тейлором, расспрашивая его о фресках, а моя мать из последних сил старалась не выдать ни словом, ни жестом тех самых чувств, которые нахлынули на нее раньше, еще в машине, хотя тогда к тому вроде бы не было ни малейшего повода.
Вот, прочитай. Отец указал мне на мемориальную доску с Геттисбергским посланием. Просто прочитай. «Все люди равны перед Господом».
Герман, умоляюще прошептала моя мать. Я этого больше не вынесу.
Мы вышли на свет божий и встали маленькой толпой на верхней ступени главного входа. Высоченный столп памятника Вашингтону находился примерно в полумиле отсюда, на другом конце пруда, на зеркальной глади которого отражались все здания и сооружения мемориала. Вокруг росли вязы явно не дикие, а специально высаженные. Это был самый красивый пейзаж изо всех, какие мне доводилось видеть, патриотический рай, американский эдем, а мы скучились на пороге семьей изгнанников.
Послушайте-ка. Отец привлек меня и брата к себе. Кажется, нам всем пора немного поспать. У нас был тяжелый день у каждого по-своему, но тяжелый. Я хочу сказать, мы сейчас отправимся в гостиницу и на часок-другой приляжем. Что скажете на это, мистер Тейлор?
Как вам будет угодно, мистер Рот. А вот после ужина, мне кажется, имеет смысл еще раз прокатиться всем семейством по Вашингтону, чтобы полюбоваться памятниками зодчества и ваяния в искусственном освещении.
Значит, рекомендуете?.. Звучит недурно, а, Бесс? Но развеселить мать оказалось куда тяжелее, чем нас с Сэнди. Солнышко, сказал ей муж, нам попался кусок говна. Два куска говна. С таким же успехом мы могли бы вляпаться в говно и в Канаде. Но не позволять же этому говну портить нам удовольствие от поездки. Давайте хорошенько отдохнем, давайте наберемся сил, и мистер Тейлор нас подождет, а потом возобновим путешествие с чистой страницы. Поглядите по сторонам. Отец широко раскинул руки. Этим зрелищем просто обязан полюбоваться каждый американец. Обернитесь, парни. И посмотрите в последний раз на Авраама Линкольна.
Мы поступили, как нам было велено, но весь патриотический пар из нас уже вышел. Более того, меня от него уже подташнивало. И когда мы отправились в долгое нисхождение по мраморным ступеням, я слышал, как кое-кто из детей спрашивает у родителей: «А что, это действительно он? Прямо тут похоронен?» Моя мать шла по лестнице прямо у меня за спиной, по-прежнему пытаясь не дать собственному ужасу вырваться наружу, и внезапно я почувствовал, что сохранение ею самообладания зависит теперь исключительно от меня, а значит, я сам превратился в юного героя, чуть ли не в полубога, словно в меня вселилась какая-то частица Линкольна. Но когда она предложила мне руку, я не мог придумать ничего другого, кроме как принять эту руку, кроме как изо всех сил уцепиться за нее, несмышленыш, каким я был тогда, незнайка, а если и знайка, то девять десятых моих познаний были почерпнуты из филателистического альбома.
В машине Тейлор распланировал для нас весь остаток дня. Мы вернемся в гостиницу, поспим, а без четверти шесть он заедет за нами и повезет нас ужинать. Причем мы или вернемся в тот же кафетерий возле Юнион-стейшн, в котором были на ланче, или он порекомендует нам пару-тройку других мест, где по приемлемым ценам кормят вкусно и качественно. А после ужина мы под его руководством отправимся на экскурсию по вечернему Вашингтону.
И ничто не смущает вас, мистер Тейлор? спросил мой отец.
Тот ответил ничего не значащим кивком.
А откуда вы родом?
Из Индианы, мистер Рот.
Из Индианы! Вы только представьте себе, парни! А из какого города в Индиане?
Вообще-то, ни из какого. Мой отец был механиком. Чинил сельскохозяйственный инвентарь. Мы вечно переезжали с места на место.
Что ж, сказал мой отец, снимаю перед вами шляпу, сэр. Вы должны собой гордиться.
Причину этой гордости он Тейлору, впрочем, не сообщил.
И вновь Тейлор ответил только кивком: он явно не был охотником до пустой болтовни. Сквозило в нем невзрачном, но строгом и деловитом человечке в тесноватом костюме что-то армейское: так вот они работают «под прикрытием», только прикрывать ему было нечего, да и незачем; что-то неуловимо безличное и вместе с тем совершенно отчетливое. Про Вашингтон, округ Колумбия, все, что прикажете; про все остальное молчок.
Когда мы вернулись в гостиницу, Тейлор, припарковав машину, решил препроводить нас и в холл, словно был не экскурсоводом, а переводчиком ни на шаг от заморского гостя, и правильно поступил, потому что у стойки этого маленького отеля мы сразу же увидели свои чемоданы, они были выставлены рядышком, все четыре.
За стойкой сидел незнакомый нам человек. Он сообщил, что является здешним управляющим.
Когда мой отец спросил, что поделывают в гостиничном холле наши чемоданы, управляющий рассыпался в извинениях:
Прошу прощения, нам пришлось собрать ваши вещи за вас. Наш дневной портье ошибся. Он предоставил в ваше распоряжение номер, забронированный другой семьей. Вот, мы возвращаем вам задаток.
И он протянул отцу конверт с вложенной в него десятидолларовой купюрой.
Но моя жена написала вам. И вы отписали ей в ответ. Мы забронировали номер несколько месяцев назад. Да и задаток мы вам отправили по почте. Бесс, где там у нас все квитанции?
Моя мать жестом указала на чемоданы.
Сэр, сказал управляющий, этот номер занят, и других свободных номеров у нас тоже нет. Мы не подадим на вас в суд за незаконное пользование номером, имевшее место нынче днем, равно как и за обнаруженную нами недостачу куска мыла.
Недостачу? От одного этого слова у отца глаза на лоб полезли. Вы что же, хотите сказать, что мы его украли?
Нет, сэр, отнюдь. Возможно, один из мальчиков взял кусок мыла в качестве сувенира. Никаких претензий. Из-за такой мелочи мы не станем устраивать скандал. И выворачивать им карманы тоже не будем.
Что все это, черт возьми, значит?
Отец грохнул кулаком по стойке в опасной близости от физиономии управляющего.
Мистер Рот, если вам хочется устроить сцену
Да, ответил отец, мне хочется устроить сцену, и я ее устрою. И не отстану от вас, пока не выясню, что происходит с нашим номером!
Что ж, сказал управляющий, вы не оставляете мне выбора. Придется вызвать полицию.
И тут моя мать, стоявшая, обняв нас с братом за плечи, на безопасном расстоянии от стойки и не подпуская к ней Сэнди и меня, окликнула отца по имени в попытке предостеречь, чтобы он не зашел слишком далеко. Но с этим она уже опоздала. Опоздала бы, впрочем, в любом случае. Никогда и ни за что не согласился бы он с тем, чтобы безропотно занять место, на которое бесцеремонно указывал ему управляющий.
А всё этот чертов Линдберг! сказал отец. Все вы, фашистские ублюдки, почувствовали себя на коне!
Вызвать ли мне окружную полицию, сэр, или вы соблаговолите немедленно убраться отсюда вместе с вашей семьей и вашими пожитками?
Валяй вызывай, ответил отец. Валяй!
Меж тем в гостиничном холле, помимо нас, собралось уже пятеро или шестеро постояльцев. Они прибывали по мере того, как спор разгорался, и не хотели уходить, так и не узнав, чем дело закончится.
И тут Тейлор встал бок о бок с моим отцом и сказал ему:
Мистер Рот, вы совершенно правы, однако вмешательство полиции это неверное решение.
Нет, это единственно верное решение. Вызывайте полицию. Отец вновь обращался теперь к управляющему гостиницей. Против таких людей, как вы, в нашей стране есть законы.
Управляющий принялся набирать номер, а пока он это проделывал, Тейлор подошел к нашим чемоданам, взял по два в каждую руку и вынес их из гостиницы.
Моя мать сказала:
Герман, все уже закончилось. Мистер Тейлор вынес вещи.
Нет, Бесс, с ожесточением ответил он. Хватит с меня этой мерзости. Я хочу поговорить с полицией.
Тейлор вновь вошел в холл, пересек его, не задержавшись у стойки, за которой управляющий все еще прозванивался в полицию. Еле слышно, обращаясь исключительно к моему отцу, наш гид сказал:
Тут неподалеку есть очень славная гостиница. Я только что позвонил туда из уличного автомата. У них найдется для вас комната. Это хороший отель на хорошей улице. Поедем туда и вас немедленно зарегистрируют.
Благодарю вас, мистер Тейлор. Но сейчас нам необходимо дождаться полиции. Мне хочется, чтобы стражи правопорядка напомнили этому человеку слова из Геттисбергского послания, которые я всего пару часов назад видел на мемориальной доске.
Когда мой отец упомянул о Геттисбергском послании, зеваки в холле принялись обмениваться понимающими улыбками.
Что происходит? шепотом спросил я у брата.
Антисемиты, шепнул он в ответ.
Оттуда, где мы сейчас стояли, было видно, как к гостинице подъехали на мотоциклах двое полицейских. Мы наблюдали за тем, как они глушат моторы и входят в холл. Один из них застыл на пороге, откуда он мог держать под контролем все помещение, тогда как другой проследовал к стойке и отозвал управляющего в сторонку, где они могли перекинуться словечком не для чужих ушей.
Офицер, начал было отец.
Полицейский резко крутанулся к нему.
Стороны конфликта я могу выслушивать только поочередно, сэр. И, вновь повернувшись к управляющему, продолжил доверительную беседу.
Отец обернулся к нам:
Придется мне разобраться, парни. А моей матери он сказал. Не о чем беспокоиться.
Закончив разговор с управляющим, полицейский собрался наконец побеседовать с моим отцом. Улыбка, не покидавшая его губ, пока он перешептывался с управляющим, теперь исчезла, но обратился он к отцу спокойно и вроде бы даже приветливо:
Что за проблемы, Рот?
Мы заранее забронировали номер в этой гостинице на трое суток. Выслали задаток и получили по почте письменное подтверждение. Вся документация у моей жены в чемоданах. Мы прибыли сюда сегодня, зарегистрировались, въехали в номер, распаковали багаж и отправились на осмотр достопримечательностей, а когда вернулись, нас вышвырнули, потому что номер оказался забронирован кем-то другим.
Ну а проблема-то в чем?
Офицер, наша семья состоит из четырех человек. Мы приехали из Нью-Джерси. Нас нельзя просто взять и вышвырнуть на улицу.
Но если номер забронирован
Да никем он не забронирован, кроме нас! Ну а если даже забронирован, то с какой стати отдавать им предпочтение перед нами?
Но управляющий возвратил вам задаток. И даже взял на себя труд упаковать ваш багаж.
Офицер, вы не вникаете в суть вопроса. Чем наша бронь хуже чьей-то другой? Мы с семьей побывали в Мемориале Линкольна. Там на стене висит Геттисбергское послание. Вам известно, что в нем сказано? Все люди равны перед Богом.
Но это не означает, что любая гостиничная бронь равна другой.
Голос полицейского разносился по всему холлу; при этих словах кое-кто из свидетелей инцидента, не в силах сдерживаться, расхохотался.
Моя мать бросила нас с Сэнди одних и поспешила на выручку к мужу. Ей, правда, предстояло выбрать для собственного вмешательства такой момент, чтобы не усугубить ситуацию, и вот, как ей при всем ее волнении показалось, такая пора настала.
Дорогой, давай просто уйдем отсюда. Мистер Тейлор нашел нам гостиницу неподалеку.
Нет! Он сбросил с плеча ее руку, тянущую его назад. Этому полицейскому прекрасно известно, почему нас выгоняют на улицу. Это известно ему, это известно управляющему, это известно всем присутствующим!
Полагаю, вам стоит послушаться вашу жену, сказал полицейский. Мне кажется, вам следует поступить в точности так, как она советует. Покиньте помещение, Рот. Размашистым жестом он показал на входную дверь. Прежде чем у меня иссякнет терпение.
Дух противоборства еще не оставил моего отца, но и здравый смысл его не покинул тоже. Во всяком случае, он понял, что спор потерял малейший интерес для всех, кроме него самого. Мы вышли из гостиницы, провожаемые взглядами присутствующих. Происходило это в молчании, и первым обрел дар речи второй остававшийся у входа полицейский. Стоя возле цветочной кадки, он дружелюбно закивал головой и, когда мы поравнялись с ним, протянул руку и погладил меня по волосам:
Как дела, паренек?
Нормально, ответил я.
А это у тебя что?
Марки, ответил я, торопясь прошмыгнуть мимо него, пока ему не вздумается предложить мне показать коллекцию и мне во избежание ареста придется подчиниться.
Тейлор поджидал нас на тротуаре. Мой отец сказал ему: