Отец увлекался Красной книгой, изучал исчезающих насекомых, специализировался на них. Марьяна спрашивала: «Откуда ты знаешь, что они исчезают? Ты что, пересчитываешь их каждый год?» А он смеялся. «Да, отвечал он, пересчитываю. Потом поднимал с земли очередного муравья: Вот, смотри, это одна тысяча восемьсот сорок первый».
Марьяна верила.
Смотри, Рысь, говорил отец, направляя объектив «Зенита» на озеро, которое замерло под горой. Там лебедь.
И Марьяна, перегнувшись через линию горизонта, нависала над лебедем, как господь над грешниками.
Зимой они ходили в парк смотреть на снегирей и сов. Эти тоже сидели на ветках, как на страницах Красной книги, раскачивались и не улетали.
Все в жизни отца было исчезающим: насекомые, птицы, время и любовь.
Тогда Марьяна не знала, что так в жизни каждого. Для тех, кто нас любит, мы и есть Красная книга. Единственно важный исчезающий вид.
В Питер они переехали из-за мамы, давным-давно, уже и не вспомнить зачем будто всегда она мечтала жить в очаге культуры: театры, музеи, мосты. Московское детство Марьяна помнила смутно: только тот дом и дождь, часы над кукольным театром, телебашня, застывшая в ноябрьской мороси. Когда ей было двенадцать, отец вернулся в Москву. Ему предложили должность в научном институте. Марьяна не грустила, ездила к нему на зимние и летние каникулы, ничего не теряла только приобрела.
Отец продолжал жить как жил: ездил в экспедиции, работал в институте и совершенно не замечал, как изменилась жизнь. Марьяна выросла, он стал казаться ей несовременным, странным и одичавшим, без остатка помешанным на своих жуках, он не слышал, не слушал и не понимал ее, а у нее не было времени объяснять. Так она приезжала все реже и реже, отдалялась и отдалялась от него, пока не превратилась в случайную точку на карте.
Поэтому такой странной всем показалась эта идея: переехать к нему в Москву. Марьяне было тогда уже двадцать с чем-то, и она, конечно, хотела просто поселиться где-нибудь по соседству, но папа сказал: да что ты, у меня же академическая квартира, три комнаты, приезжай и живи, я целыми днями на работе. Она и подумала: «Ладно».
Вспомнила, как однажды они с отцом играли в походе в игру.
Это что-то вроде «крокодила», но угадывать было не нужно, смысл в том, чтобы на мгновение стать кем-то другим. Отец говорил: «Давай, как будто мы жуки-скарабеи и толкаем к пропасти шарики из навоза». И они медленно шли на корточках, выставив перед собой руки, хотя у скарабея это были бы ноги. И от слова «навоз» Марьяне хотелось смеяться. «Давай, как будто мы зайцы и водим хоровод», кричала Марьяна, и они прыгали вокруг пня, приделав себе уши из лопухов. «Давай, как будто мы мотыльки и бьемся лбом об стекло». «Давай, как будто мы лиса и гонимся за колобком». «Давай, как будто мы шелкопряды и лежим себе куколками». «Давай, как будто мы махаоны, и нас пытаются поймать в сачок».
Давай, как будто бы мы играем во что-то, и каждому хочется выиграть, потому что за этим следует какой-то приз.
Давай, как будто я лошадь и жду удара шпорами в бок.
Давай, как будто я стою одна, совсем одна, на огромной сцене и жду: вот тяжелый занавес упадет, рухнет, подняв клубы серой деревянной пыли, и зал взорвется аплодисментами.
Давай, как будто зима, снег выпал и ждет, когда кто-нибудь рано утром пройдет по нему, как по небу.
Давай, как будто я платформа и жду поезда.
Давай, как будто я жду тебя посреди огромного поля, заросшего люпином и люцерной все сплошь фиолетовое, даже больно глазам, и ветер свистит сквозь солнечное сито, а я стою и хочу только одного, чтобы меня любили.
Когда вы вылетаете в Москву? спрашивает Валерия.
Завтра вечером.
Ян поедет с вами?
Только этого не хватало.
3. Ольга
Шагнула через порог сразу с лестницы не стала, примета плохая, обняла Ольгу. Гладила по спине долго, упираясь лбом ей в плечо, как молодой, упрямый бычок, хотелось тянуть это мгновение как можно дольше, но ведь на жизнь не нагладишься.
Марьяш, сказала Ольга откуда-то из тумана. Ты меня сейчас задушишь.
Ну и? хмыкнула Марьяна ей в волосы. Убью тебя и заберу себе как трофей.
Отстранилась, чтобы посмеяться. Вроде как не всерьез. Хотя в любой шутке вы знаете.
В детстве Марьяна часто была свидетелем: чтобы сохранить или перевезти насекомое, его следовало убить. Жуков и мух отец-зверобой кидал в морилку с этилацетатом. Мелких бабочек придавливал, крупным шприцем вкалывал в грудь нашатырь.
Она всегда отворачивалась.
Я на минуту, виновато сказала Марьяна. По делам тут.
Раздевайся! кивнула Ольга в сторону вешалки. Поешь со мной, я как раз только с обедом закончила.
Марьяна представила, как они заходят вдвоем в номер отеля, и Ольга идет в душ, а потом выходит в махровом, допустим, халате. Как она развязывает пояс на этом халате, и там обнаруживает теплую, пахнущую мылом кожу. Голова закружилась, Марьяна даже села на обитый кожей топчан.
Ну и где ты там? из-за угла выглянула Ольга, одетая в штаны и толстовку, которые обычно рекламируют парой: «Уютный костюм из футера». Остынет же.
Прошли на кухню и сели рядом, касаясь под столом коленями. Суп в Марьяниной тарелке испускал свекольный дух. «Суп остынет, а я нет», подумала она и сказала:
Знаешь, я решила в Москву переехать. Мне работу предложили, и сразу, чтобы Ольге не пришлось задавать этот неловкий вопрос, чтобы не подумала, что она едет к ней, хотя так это, безусловно, и было, добавила: У отца пока поживу.
Деланой, слишком поспешной показалась в голосе легкость, небрежность, доведенная до абсурда.
Ольга улыбнулась. Не испугалась уже хорошо.
Я рада за тебя, Марьяша, это здорово. Чаще видеться будем! А что за работа?
Газета одна, чуть позже скажу, когда оффер придет. Я сегодня как раз на собеседовании была, в общем.
Отлично, и как прошло?
Да как-то прошло. Оль, я спросить хотела: ты мне город покажешь?
О свидании договорились. Такой был у Марьяны расчет: приеду, будем гулять, общих друзей заведем, постепенно сблизимся. Будем чаще встречаться она сама так сказала. Ну должно ведь это куда-то сдвинуться? Должно? Черт возьми, ведь пять лет уже все это тянется: Марьяна к Ольге, Ольга от нее, но и отойти далеко не дает только она начнет с кем-то сближаться, тут же выныривает: Марьяна, привет, как дела, приезжай.
Так вот приехала. Теперь мучайся. Сдавайся. Стань моей.
А с отцом-то удобно будет жить? Вы вроде не особо общаетесь.
Ну, как бы там ни было, он мой отец. Надо ж когда-то начинать.
Так и начали.
Когда появилась Ольга? Давно: они познакомились в Питере, Марьяне было девятнадцать. Глупое сочетание молодости и смелости и в этом всё. Ольгу привели в редакцию однажды утром, сказали, что она приехала из Москвы и будет с ними полгода помогать, консультировать по вопросам развития, учить молодых журналистов. Марьяна была как раз из таких их свели в одной комнате. Ольга ходила, забивая невидимые сваи в пол, а у Марьяны уши закладывало от красоты.
Только представьте: стоит она, в узком и скользком платье, на высоченных каблуках, водит длинными пальцами по воздуху, рвет его на грубые куски. Говорит как хурма вяжет, яркие глаза обведены черным, и особенно режут губы. Поцеловать такие губы потерять равновесие, пальцы немеют, ноги не сгибаются, колени служат только падениям. Впрочем, откуда Марьяне знать? Она еще ни разу не целовала женщину девчонки, с которыми она пила в клубе коктейли «секс на пляже» или «голубая лагуна», не в счет.
На корпоративе Ольга танцевала с юными мальчиками, смеялась от того, как те краснели, отпускала злые шуточки. Марьяна теснилась рядом, смотрела исподлобья, старалась поближе подойти, чтобы вдруг заговорить. В мечтах ее Ольга ложилась спиной на офисный стол и закидывала ей ноги на плечи вместе с каблуками и, допустим, чулками в том, что под платьем у Ольги именно чулки, Марьяна почему-то была совершенно уверена.
В реальности Ольга не слишком-то ее замечала. И к тому же была прочно замужем. «Я уже десять лет в браке, говорила Ольга, если кто-то сомневался в ее профессиональной смелости. Не пугайте ежа голой жопой».
Все лучшие задания уходили парням, а Марьяну она посылала смотреть кино и писать об этом.
Дай мне наконец что-нибудь боевое! набравшись смелости, попросила она.
Буду думать, ответила Ольга, смерив ее недоверчивым взглядом.
На следующий день появилась в редакции, размахивая своими крыльями было на ней что-то такое надето, фасон бэтмен. Вечерница необыкновенная.
Мне нужна девушка с татуировкой кошки, бросила Ольга в опенспейс, и Марьяна поняла, что та даже имени ее не знает.
Подошла на полусогнутых, сказала:
Это не кошка, а рысь. А я Марьяна, и руку протянула: бери.
Ольга взяла. Рука была крепкой и холодной.
Не кошка, а рысь. Серьезно! Вот что, Марьяша и в этой сладенькой, домашней «Марьяше» слилась вся невозможная нежность и вся тоска по любви Марьяна поняла, что нет и не будет у нее больше жизни, другой, без Ольги. Ты просила, и я нашла для тебя кое-что.
Ты просила и я пришла.
Марьяна мучилась, но молчала долго. Все полгода, пока Ольга работала с ними. Стеснялась, краснела, постоянно получала по башке, но молчала. Как сказать-то? А потом прорвало. Ольга уже уезжала, устроили проводы рабочую разухабистую вечеринку. Марьяна выпила два стакана, виски там был или водка совершенно не отложилось в памяти, потом поймала Ольгу в туалете, где та не ошиблась! поправляла чулки. Упала перед ней на колени и сказала:
Ольга, не уезжай, пожалуйста. Вышло театрально.
Это почему? спросила та не удивившись.
Потому что я без тебя не смогу.
Сможешь, спокойно сказала Ольга.
Потому что я тебя люблю.
Поднимайся, Марьяша, произнесла Ольга так, будто не было в этом признании ничего нового, и улыбнулась хитро. А ты знаешь, кстати, что это нарушение корпоративной этики? И подошла так близко-близко. Ресницы дрожали. Что тебя уволить за это могут?
Знаю, сказала Марьяна с вызовом. И что?
Какая ты смелая, воскликнула Ольга. Не кошка, а рысь!
И засмеялась, запрокинув свою лебединую, блядь, шею.
Ох, ладно. Ольга придирчиво осмотрела себя в зеркало все ли в порядке с макияжем. Мне на поезд пора. И лучше бы тебе влюбиться в кого-то другого.
Марьяна стояла в дверях, насупившись, как ребенок, которому конфету не дали после обеда, вот-вот польются слезы.
Ольга подошла и коротко прижалась щекой к ее щеке, не как человек как кошка.
Не кошка, а рысь, то есть теперь-то и прояснилось, кто настоящая рысь.
У Марьяны кровь закипела где-то в районе лба, как будто она висит вниз головой над пропастью.
В конце концов Ольга толкнула дверь, и они вывалились в коридор, поломав конструкцию.
Пока! крикнула Ольга не оборачиваясь и ушла, высоко подняв идеальную правую руку.
А ночью эсэмэс прислала уже из поезда: «В следующий раз поцелуй меня нормально».
4. Демьян
Сначала долго стоял под душем, ждал, когда прояснится. Вода щипала глаза, щекотала уши, пальцы скоро стали совсем сморщенными «бабки-ежки», как их в детстве называла мать, а ясность не наступала, все вокруг было таким же мрачным, бессмысленным, обременительным. Он мечтал о легкости, о том, чтобы отпустило, чтобы вот это ощущение: как будто кто-то большой разжал кулак, выпустил его, маленького, и легкие распустились. Так всегда случалось, когда самолет прыгал шасси на полосу: сели, ну все, можно расслабиться. Или когда он, влюбленный, послал эсэмэс, а она ответила.
Демьян. Это его имя. Имя красивое, сам не очень, ну, в смысле, обычный: рост средний, глаза серые, волосы вьются. Надоело их в жару под кепку запихивать, сходил вчера и побрился. К тому же слышал где-то, что новые волосы новая жизнь. Вот теперь ждал.
Марьяну он как-то сразу заметил. Увидел в бассейне: она наматывала круги в блестящем фиолетовом купальнике. Кролем до стенки напротив, как гладкий тюлень, почти не двигаясь, не делая лишних движений: проскользнет, резкий взмах хвостом, ногами об стенку бац и в обратном направлении. Демьян так и замер. Встал у бортика посередине, чтобы лучше видеть оба конца бассейна, двадцать минут только головой крутил из стороны в сторону, как рефери. Замерз. Марьяна на него и не посмотрела. Неделю спустя встретил ее еще раз, на этот раз в бассейной кафешке. Удивился, что сразу узнал, и тогда решился.
Хотите соку? спросил.
Хочу, просто сказала она и плюхнулась в кресло.
Он принес сок, удивился, что не отшила, упал в кресло напротив, оно его сразу же засосало.
Давно сюда ходите? подал голос со дна.
Не так уж.
Что еще спросить? Мучился, аж голова разболелась.
А вы давно?
Спасала ситуацию. Он мысленно поблагодарил ее. Сказал:
Давно.
Разговор не клеился. Но ему все равно было радостно: смотреть на нее, сидеть с ней, и уже печалился, что вот еще пять минут, и сок закончится, и день закончится, и год закончится, словом, все закончится. И она уйдет.
Она и ушла.
Но номер телефона оставила. Сжалилась.
Он еще подумал, записывая, как чудесно складывается: Демьян Марьяна.
Письменно у него всегда получалось лучше. Поэтому он написал: «Хоть я и привык вас видеть в купальнике, буду рад увидеть в платье». Стер. Что еще за «буду рад»? И вообще, к чему тут купальник? Подумает еще, что извращенец.
Попробовал снова: «Не могу забыть ваши русалочьи движения, поэтому» «Что за бред? спросил он сам себя. Какая пошлятина!» сам себе ответил и написал просто: «Пойдемте завтра на Тоску в Большой?» И отправил. Сразу же. Пристрелил не мучился.
А телефон сразу же перевернул лицом в пол и сел. Сейчас делами займется, потом невзначай телефон перевернет, а там ответ.
Как же!
Каждые пятнадцать секунд вертел телефон в руках, швырял его, подносил к глазам, звук включал и снова выключал. Так и прошли два часа.
Ответа не было.
Не было его и вечером. Может, на работе? Может, за рулем? Может, в бассейне?
Лежит под водой, накрывшись русалочьим своим хвостом, а над ней курсируют грузовые киты.
Может, не любит «Тоску»? Может, была уже? Может, не понравился он ей, такой не совсем красивый, в смысле обычный, к тому же не очень богатый это же сразу видно, как он не подумал. Что, согласись она, ему, простому преподавателю университета два года после аспирантуры, даже просто не в чем идти. А контрамарки ему всегда давал друг детства, музыкант оркестра.
Демьян хотел от отчаяния пойти в бар и напиться, но мысль о том, что, может быть, его телефон отключили за неуплату, отвлекла. Он позвонил оператору, узнал, что деньги все еще есть и ответить ему точно можно можно, если захотеть. Позвонил лучшему другу Денису, попросил денег на буфет. Денис обещал. Позвонил товарищу из оркестра Анатолию, попросил костюм. Анатолий рассмеялся, представив Демьяна в своем костюме первого скрипача, но так и быть дал.
Демьян вообще-то не знал, зачем все это делает, ведь ответа не было, но он ждал и был готов стартовать в любую секунду.
На следующий день утром он первым делом заехал к Анатолию на репетицию и забрал костюм. Анатолий строго-настрого запретил Демьяну делать в этом костюме то, что не следует. Под этим подразумевались поход в ресторан, в бар, на дискотеку и в бассейн.
И не жри в нем, коротко пробасил он.
Странно, конечно, что с таким голосом он был всего лишь скрипкой, хоть и первой.
После Анатолия Демьян поехал на Сокол к Денису. Денис лежал на диване в позе Данаи и стрелял в кого-то в широком экране перед собой. На столе валялись объедки пиццы и банки из-под пива.
Жри, весело разрешил Денис.
Демьян не отказался, потом еще немного посидел возле канувшего в виртуальную реальность друга, взял пару мятых купюр и пошел в бассейн.
Хлорка приятно пахла, вода обнимала, несла его к берегам еще не названной земли. Он закрывал глаза, загадывал, что вот сейчас откроет, а перед ним ее фиолетовый купальник. А в купальнике она Марьяна прыгает в воду, не оставляя брызг. Выныривает, улыбается, плюется, как морж.