Наша дурацкая затея превращалась постепенно и неотвратимо и против нашей воли в непонятный нам самим ритуал поклонения. Чему, кому?
Чему-то непостижимому, древнему, всесильному, вдруг открывшемуся нам на этом лесном погосте.
Мы чувствовали себя адептами старого-престарого культа. Культа, бессознательными адептами которого являются все живые существа. Более глубокого, чем любая теософия.
Боренька не выдержал первый. Положил свой дурацкий трезубец на землю. Сложил, как умел простыню и положил ее рядом с трезубцем. И сел на нее.
Остальные, не сговариваясь, сделали то же самое. Сели в кружок и взялись за руки.
Рядом с огромной елью.
Несколько минут мы пели неизвестный гимн на непонятном языке. Что-то внутри нас диктовало нам слова
Допели. Чайник тихо предложил разжечь костер. Никто не стал возражать. Костер, конечно костер.
Все ждали чего-то. То ли от самих себя, то ли от других. Или от того, необъяснимого, от того, что всецело завладело нами этой ночью, от того, чему мы уже были готовы принести свои жизни в жертву.
Притащили сухие ветки, построили из них пирамиду, у Чайника нашлась зажигалка, вскоре заполыхало и загудело пламя.
Смотрели в огонь. Молчали. Чувствовали, что сейчас что-то произойдет. Не знали что. Но не боялись. Ждали.
Неожиданно Цапля встала, быстро разделась и разулась. Никто из нас не смутился. Никто не остановил ее.
Не похожий на себя, напоминающий былинного ратника Володя-Чайник подошел к ней и взял ее на руки. Она позволила ему поднять себя.
Он положил ее на старый, заросший мхом могильный камень, шагах в двадцати от нас. Положил как подготовленное к жертвоприношению животное.
Боренька и я встали с одной стороны камня, Чайник с другой. Между нами лежала Юлечка-Цапля. Глаза ее были закрыты. Руки вытянуты. Маленький белый живот судорожно поднимался и опускался.
Не помню, о чем я в тот момент думал. Наверное, ни о чем. Я ждал. Ждал, что Чайник достанет свой охотничий нож.
И он достал его. Раскрыл. Потрогал за длинное лезвие.
Взял нож правой рукой. А левую руку положил на Юлечкин рот.
Медленно размахнулся и
Следующее мгновение тянулось необъяснимо долго. Как при замедленной съемке. Нож в руке Володи медленно-медленно приближался к груди Юлечки.
Вот, он слегка коснулся ее нежной кожи. У кончика острия показалась маленькая капля крови
Я уже набрал в легкие воздух, и был готов истошно закричать. Но не закричал.
Потому что нож застыл, так и не проникнув в тело жертвы.
Время остановилось.
Я испытал незнакомое мне блаженство. Все существо мое собралось в белую сверкающую точку и взорвалось.
* * *
На следующий день мы, все четверо, встретились, как и договорились, на пляже и вместе купались. Играли в волейбол. Ели арбуз. Боренька плевался косточками. Чайник грозил утопить его в водохранилище.
На маленькой груди Юлечки, лишь слегка прикрытой бикини я не нашел глазами ни свежего пореза, ни шрама, ни даже пятнышка.
Вечером того же дня мы устроили на пляже «попойку».
Разожгли костер. Жарили хлеб на веточках. Играли в жмурки.
Выпили привезенную втайне из Москвы бутылку заграничного портвейна.
Разделись и танцевали вокруг костра «дикий гопак».
Цапля обнимала меня и прижималась ко мне животом. Целовалась с Чайником и Боренькой.
То и дело превращалась в птицу. Пыталась взлететь. Но не могла.
Вокруг нас плясали пьяные огни. Синие, зеленые, розовые
Огни радовали, обжигали, сводили с ума.
А потом на пляже вдруг показался рояль. За ним сидел пианист, похожий на паука. Он играл Моцарта так чисто, ясно и звонко, что звуки на наших глазах превращались в кристаллы и падали сверкающим водопадом на песок.
Затем пианист исчез вместе с роялем. А мы вместо музыки услышали пеструю какофонию сошедшего с ума небесного оркестра.
После того, как какофония стихла, заиграла виолончель, и мое сердце сжалось от печали.
Я вспомнил лежащее на могильном камне белое тело.
2
Мы все еще шли той августовской ночью по заброшенному лесному кладбищу. В простынях и с фонариками, подсвечивающими лица. Володя-Чайник с теннисной ракеткой, Боренька с трезубцем, Юлечка-Цапля с советским йо-йо и я.
Лес трещал, скулил и плакал. Могилы пугали.
Прошли все кладбище насквозь. Повернули, пошли по тропинке, непонятно куда ведущей. И тут, на этой тропинке, неожиданно встретили маленького мужичка-пьянчужку, скверно одетого, в дурацкой шапке и с грязной женской сумкой на плече. Синей.
Лица его мы не разглядели.
Он медленно брел нам навстречу, что-то бормотал. Увидел нас, задергался, задрожал и вдруг стал на колени.
Ближе всех к нему в этот момент находился идущий первым Чайник. Полагаю, он, как и остальные, был удивлен и ошарашен. Поднял свою ракетку. Как меч. Но не ударил Позже он говорил мне, что ракетку поднял инстинктивно, мол, кто его знает, что у пьяного на уме.
Мужичонка взмолился: «Братцы, не убивайте! Вот, сумку возьмите, шапку, деньги еще есть в кошельке, вчера получил зарплату в совхозе, все, все возьмите, последнюю рубашку вам отдам, все отдам, только не бейте и не убивайте! Христом-богом прошу. Не жалеете меня, пожалейте жену-страдалицу, инвалида с детства, тридцать лет алкоголика терпит, сама ни-ни»
Он снял с себя рубашку, брюки, ботинки и положил все это перед собой, и туда же положил свою сумку и шапку.
Мы конечно не собирались его бить или убивать. Мы были испуганы и не знали, что делать. Топтались на месте.
Тут умный Боренька подал пример. Запрокинул голову как волк и завыл по-волчьи. Цапля и я тоже завыли. Получилось не очень. Какие-то всхлипы вместо воя. А Володя-Чайник неожиданно для нас, довольно громко и похоже заревел по-медвежьи.
Странно. Откуда-то из глубины леса мы услышали то ли эхо, то ли ответ на наше вытье и рёв настоящих волков и медведей.
Голый мужчина, стоящий на коленях, заткнул уши руками, плакал, плевался, раскачивался из стороны в сторону и повторял: «Не убивайте, братцы, не убивайте, рубашку возьмите, брюки, кошелек жены-страдалицы ради»
Мы не знали, что делать, продолжать комедию было глупо и жестоко.
И тут Боренька не растерялся. Перестал выть, посмотрел на свои наручные часы с будильником, и сказал будничным тоном: «Двадцать минут второго. Ребята, пошли назад, с него хватит. Видите же, психованный А мне мать весь отдых испортит, если я после двух приду».
Мы не возражали, наоборот, были благодарны, развернулись и уже были готовы ретироваться, но тут неожиданно услышали тихий смех и хихиканье.
Смеялся голый человек, стоящий на коленях на лесной тропинке перед кучей трепья. Глумливо хихикал. Ничего он не боялся. И психованным не был. И мольбы его были мерзким притворством.
Мы как зачарованные смотрели на него. А он, насмеявшись вдоволь, встал, растопырил ноги, ничуть не стесняясь, поднял и распростер свои костлявые руки. Стал похож на букву «х». И начал медленно расти. И рос, рос
Тут мы впервые увидели его лицо в зеленоватом лунном свете. Оно не было человеческим. Оборотень? И его тело было не человеческим телом, а только его имитацией, под пятнистой кожей как будто ползали змеи
Существо это стонало и корчилось как надуваемая снизу сильным вентилятором фигура из полиэтилена.
Мне было очень страшно, а Бореньке и Володе-Чайнику видимо нет. Или в них проснулся охотничий инстинкт? Не знаю. Не сговариваясь, они решили атаковать оборотня.
Чайник ударил его теннисной ракеткой. А Боренька метнул в него свой трезубец. Хотел его продырявить.
В тот момент, когда ракетка и трезубец коснулись кожи оборотня, все вокруг нас изменилось.
Кто-то в один миг сменил декорации. И включил свет.
Пропало кладбище, пропал лес. Могилы, деревья, тени
Володя, Боренька, Цапля и я сидели по-турецки на пластиковом полу чистой и хорошо освещенной комнаты. Комнаты без мебели, без дверей и без окон. И без видимого источника света.
Где это мы? спросила дрожащим шепотом Цапля.
Где, где, в нигде, ответил всезнающий Боренька. В пространстве зеро.
Это что еще за дребедень?
Боренька ударился в объяснения. Использовал понятия, взятые из учебников по термодинамике и квантовой механике. Я ничего не понял, кроме того, что в нашей жизни что-то пошло наперекосяк.
Боренька предполагал, что из этого «пространства зеро» можно при желании попасть в любую точку мира.
Понимаете, то, что мы увидели на кладбище это не чудовище, а инопланетянин. А эта «комната», где мы сейчас сидим, это его транспортное средство. Не ракета, а пространство зеро. Технология будущего.
Инопланетянин? Какой мерзкий. Боюсь, никуда это дурацкое пространство нас не переместит. Пупок развяжется. И вообще, никакое это не пространство. И не комната.
А где, по-твоему мы находимся?
А черт знает где. Похоже, мы все под гипнозом и нам все это кажется. И комната эта и оборотень на кладбище. А на самом деле мы валяемся в лопухах. Пьяные или дурные.
Кто же нас загипнотизировал?
Леший его знает. Может быть, этот дядька с сумкой. Никто не знает, что в другом человеке кроется. Может, он Мессинг?
Зачем спорить о том, что легко проверить? сказал Чайник и произнес громко и отчетливо, явно обращаясь не к нам:
Прошу перенести нас в Нью-Йорк, в Музей Метрополитен.
Губа не дура. В Нью-Йорк!
Будь моя воля, я попросил бы перенести меня в нашу комнату в Доме отдыха. Боялся, что бабушка не спит и беспокоится обо мне. У нее мог начаться приступ астмы. Но сказанного не воротишь. Кто-то явно услышал и понял слова Володи. Нашу комнату и нас вместе с ней несколько раз встряхнуло. Потом завертело. А затем нас с огромной скоростью потащила куда-то неведомая сила. На Луну или в преисподнюю.
Я зажмурил глаза.
А когда я их открыл
Я и мои друзья находились в большом зале с средневековыми христианскими скульптурами и картинами на стенах.
Неужели мы действительно в Нью-Йорке, в музее? Трудно было понять. Жалюзи на окнах были опущены.
Что-то было однако не так. Мы не сразу поняли, что
Тут, в этом зале, полном предметов искусства, мы не были людьми. Наши души и сознание были вложены (как ручки и карандаши в школьные пеналы) в деревянные скульптуры. Мы видели все вокруг деревянными глазами, мы могли телепатически общаться друг с другом, но не могли пошевелить и пальцем или хотя бы моргнуть.
Занесло нас в скульптурную группу «Поклонение волхвов».
Володя-Чайник оказался в молодом золотистоволосом Каспаре в красной персидской шапке. Бореньку-умного забросило в коленопреклоненного лысого старика Мельхиора с золотой чашей в руках. Я был заключен в деревянном теле чернокожего короля Эфиопии Бальтасара. Несчастная Цапля томилась в теле Богородицы.
По залу бродили посетители музея, подолгу задерживаясь у скульптур и картин. Нашу группу они тоже рассматривали долго и внимательно. Норовили потрогать. Но как только рука приближалась к деревянной плоти слишком близко ревела сирена.
Судя по одежде и обуви, посетители музея не были советскими людьми. Говорили они между собой тихо и на разных языках, в том числе и на английском. Я понял только несколько восклицаний, вроде «какая красота» или «восхитительно».
Спустя какое-то время молчащая прежде Юлечка послала нам телепатический сигнал: ребята, у меня сердце в пятках, посмотрите на младенца.
У тебя нет сердца, сестричка, как у Железного Дровосека, проворчал Чайник.
Я не сразу понял, зачем надо было глядеть на младенца.
Ужас продолжался. Пухленький мальчик с красивой головой и умным печальным личиком на наших глазах превращался в знакомое нам чудовище. Из его глаз, ноздрей и ушей вылезали твари, похожие на угрей. Они щерили свои зубастые пасти и щетинили черную шерсть
На картинах вместо ангелов, апостолов и Святого Семейства показались когтистые косматые дьяволы. У некоторых из них были крылья.
Скульптуры превращались в демонов-рептилий с пятнистой кожей.
Посетители, истово крича, покидали зал.
Мы слышали клекот, шип, визг, топот мечущихся в панике людей.
Внезапно погас свет. Звуки исчезли. Несколько мгновений мы провели в темноте и тишине.
Обнаженная Юлечка все еще лежала на заросшем мхом могильном камне. С одной его стороны стояли Боренька и я. С другой с охотничим ножом в руке Володя-Чайник. Суровое его лицо походило на лицо рыцаря со знаменитой гравюры Дюрера. Боренька тоже преобразился. Его добрая еврейская мордочка превратилась в злобную карикатуру, нос вырос и упал, на нем появилась бородавка, красные клыки вылезли изо рта, глаза увеличились и напоминали глаза больной базедовой болезнью гиены.
Со мной тоже что-то случилось хорошо, что я не видел себя со стороны.
Я ужасно хотел, чтобы Чайник наконец ударил Юлечку ножом в сердце. Жаждал увидеть, как брызнет во все стороны кровь девушки, как задрожат в предсмертных конвульсиях ее нежные бледные пальчики. Мечтал изнасиловать ее труп.
В последнее мгновение волна зла отпрянула, пришло раскаянье и просветление, и я успел закрыть своим телом несчастную Цаплю. Нож Володи вошел мне между лопаток и вышел острием на груди.
На следующий день мы опять встретились на пляже. Играли в волейбол и ели арбуз. А вечером танцевали дикий гопак.
Юлечка подарила мне свой цветной шарик на резинке. Будет чем заняться в свободное время!
Уколи шоколадного зайца шариковой ручкой
Сегодня первый раз привился.
Увы, вакциной АстроЗенека, которая уже несколько дней как сменила имя и называется нынче как-то совсем непроизносимо.
Прививался в прививочном центре, находящемся в бывшем берлинском аэропорту ТЕГЕЛЬ, в недоброй памяти терминале С. Не раз торчал там часами в ожидании самолета. Проклиная все на свете.
Да, да, все говорили, такси долетит до Тегеля, не заметишь, сегодня же Пасха, все сидят по домам, пьют и обжираются.
И тем не менее в центре Берлина были пробки, и меня укачало как ребенка.
Шофер рассказывал мне в пути про пророка Мухаммада. Утверждал, что он добрый и милосердный. Еще заявлял, что и Путин и Эрдоган, и даже Иран пляшут в Сирии под дудку американцев. Я не спорил, мне было нехорошо. В конце поездки шофер сообщил: «Все берлинские турки прививаются только китайской вакциной».
И предложил купить у него две баночки всего за двести евро.
И еще мне говорили ты только не пугайся, там будет длинная очередь перед входом в центр, но она очень быстро идет Потерпи.
Похожая на громадную змею очередь перед входом в терминал С была, я не шучу, километра два с половиной длиной. Расходилась огромными петлями.
Два часа топтался на ледяном ветру.
Вокруг старые люди в масках. И сотни ворон на тополях. Каркают, подлые.
Корректные надсмотрщики-арабы в желто-зеленых комбинезонах управляли движением очереди. Что-то по-своему кричали в рации. Мерзли.
Какой-то энтузиаст разносил воду. Воду никто не пил. Холодно. И непонятно, где потом
Немцы не роптали, я кипел. Раса господ! Не могут элементарные вещи по-человечески организовать.
Ладно, отстоял свое. Судьбу не обманешь.
Вошел в терминал С. А там народу
Сотни, тысячи людей. Как в Индии. На сравнительно небольшом пространстве. Все конечно в масках, но все равно тошно
Непонятно зачем нас гоняли с места на место еще час. Вытерпел. А что делать?
Укололи наконец. Миловидная такая врачиха. Молодая, но въедливая. Вы, говорит, никогда после прививки в обморок не падали? Назойливые суицидные мысли в голову не лезли? Температура не поднималась?
Наверное психиатра прислали из Шарите. На практику. Уколы делать старикам и старухам.
Обратно ехал опять больше часа. Чуть автомобиль шоферу-турку не заблевал. Мерседес. Так укачало. Светофоры каждые 100 метров. И машин тысячи.