Мне эта книга тоже нравится, сказала Лана голосом таким же состаренным, как её тело.
Норбридж сделал глубокий вдох.
Я подумал, тебе захочется принять гостью, сказал он Лане. А Элизабет уже несколько недель надеялась тебя повидать. Возможно, вы двое
Но не успел Норбридж договорить, как Элизабет кинулась к кровати и обхватила Лану руками, и они замерли в этом объятии, почти две минуты не произнося ни слова. Когда Элизабет наконец отстранилась, Лана просто посмотрела на неё, но ни одна по-прежнему не сказала ни слова.
Кто-нибудь хочет флюрчиков? спросил Норбридж, доставая пакет с конфетами из кармана. Элизабет легко рассмеялась, Лана улыбнулась, и атмосфера в комнате разрядилась.
Элизабет присела на кровать.
Прости, что всё так вышло.
Это я должна извиняться, сказала Лана. Я столько раз хотела предупредить тебя о том, что происходило, и о том, что затевали мои тётя и родители.
Ты не могла противостоять своей семье, возразил Норбридж, констатируя факт. Мы понимаем. Все понимают. Ситуация была безвыходная, и ты не должна себя винить.
Они знали о «Зимнем доме» всё, сказала Лана. Из тех историй, что годами рассказывали в семье. Потому-то моим родителям и было известно про Ту Самую Книгу и проходы, и потому-то тётя Селена убедила нас помогать ей. Дала кучу обещаний. А Грацелла нас всех пугала. Я чувствовала, что просто не могу сказать нет.
Прошу, тебе не нужно ничего объяснять, сказал Норбридж, бездумно перекладывая пакет с конфетами из одной руки в другую. Всё это очень печальное стечение обстоятельств. И я очень зол на твоих родителей за то, что они сделали, а потом просто сбежали. И всё же твоей вины во всём этом нет.
Лана опустила усталый взгляд на книгу.
Я знаю, ответила она почти шёпотом.
Мы собираемся как-нибудь тебе помочь, сказала Элизабет, беря Лану за руку. Не знаю как, но мы обязательно придумаем. Она повернулась к дедушке. Правда, Норбридж?
Лана склонила голову и посмотрела на него.
Что вы можете сделать? Я знаю, что никто Она умолкла, поднесла ладони к лицу и уставилась на них так, словно они были ей чужие, а потом уронила их обратно на одеяло. Я знаю, что никто не сможет ничего сделать.
Я бы не был так уверен, ответил Норбридж. Вы обе лучше других понимаете, что в семье Фоллс и в этом старом отеле таится достаточно магии. Он поднял согнутую руку, изображая бодибилдера. И даже в этих старых костях.
Он перевёл взгляд с Ланы на Элизабет они обе молчали. И тут, с совершенным и непредсказуемым проворством, он подкинул конфеты к потолку, щёлкнул пальцами и каким-то образом в какой-то миг, когда Элизабет моргнула или, может, была ослеплена вспышкой света пакетик исчез, уступив место двум шарикам серебристому и фиолетовому. Они взлетели к потолку, как будто какой-то ребёнок выпустил их летать по комнате. А потом, будто этого было недостаточно, шарики медленно опустились и подплыли прямо к девочкам, но когда Элизабет потянулась к фиолетовому, а Лана к серебристому, шарики одновременно лопнули с громким треском.
Элизабет удивлённо рассмеялась.
Ого! воскликнула она.
Лана вяло улыбнулась, но выглядела она искренне довольной.
Это было очень круто, сказала она. А Элизабет снова засмеялась, одновременно и из-за весёлого фокуса Норбриджа, и от осознания, что настоящая Лана та, которой было двенадцать всё ещё пряталась внутри этой сидящей на кровати старухи; до этого момента казалось, что она исчезла навсегда. Может, Норбридж и впрямь сумеет придумать что-нибудь и вернуть Лану в прежнее состояние.
Ты читала ещё что-нибудь хорошее в последнее время? спросила Лана у Элизабет, и обе принялись болтать, как будто это была ничем не примечательная встреча в совершенно обычный день. Десять минут спустя, несмотря на очевидную усталость Ланы, Элизабет чувствовала, что она по крайней мере ненадолго забыла о своём печальном положении.
Принесёшь мне каких-нибудь хороших книжек из библиотеки? спустя некоторое время попросила Лана.
Принесу свои самые любимые, ответила Элизабет. Внутри неё затрепетало ощущение.
Так, послушайте, вы двое, сказал Норбридж, мне нужно позаботиться кое о чём перед концертом. Элизабет, если хочешь ещё немного здесь посидеть пожалуйста, но
Его прервал стук в дверь; не успел он подняться или попросить стоящего в коридоре войти, как ручка повернулась и дверь открылась. За ней, к полному изумлению Элизабет, стояла Лена Фоллс престарелая дочь самой пожилой жительницы «Зимнего дома», девяностодевятилетней двоюродной сестры Норбриджа, Кионы Фоллс. Серые волосы Лены были причёсаны, челюсти крепко стиснуты, одета она была в халат тёмно-синего цвета и выглядела так, будто эта комната принадлежала ей, и вид трёх собравшихся внутри людей вызвал у неё оторопь.
Норбридж встал. Он был явно обескуражен и недоумённо нахмурился.
Лена? произнёс он, хотя было совершенно всё равно, что он скажет: Лена не могла ни слышать, ни говорить в таком состоянии она пребывала уже больше шестидесяти лет. Насколько было известно Элизабет, два последних десятилетия Лена покидала свою комнату только на Сочельник, чтобы поужинать со всеми, да и то в прошлый раз она этого делать не стала. Она проводила дни в практически бесконечной дрёме, и никто даже её мать, Киона, не знал, что происходило в её голове или почему она так отстранилась от остального мира. Она могла есть, могла вставать и ходить; она просто ни с кем не общалась. Однако одно было известно наверняка: Лена долгие годы не выходила из комнаты без сопровождения.
Норбридж махнул рукой, приглашая Лену войти, и она кивнула ему, как будто они то и дело сталкивались друг с другом. Она опустила подбородок, приветствуя Элизабет. А потом направилась прямиком к кровати, села на неё, взяла руку Ланы в свои ладони и уставилась ей в глаза, как будто единственной причиной, по которой она явилась в комнату номер 423, было изучение цвета Ланиных зрачков.
В комнате воцарилась тишина, Лена сидела и смотрела.
Вы что-то хотите мне сказать? наконец спросила Лана.
Она не может говорить, сказал Норбридж. И слышать тоже ничего не может. А потом, понизив голос, добавил: Я поражён, что она вышла и гуляет по отелю.
Элизабет недоумённо посмотрела на него. Лена закрыла глаза и наклонила голову вперёд. Несколько секунд она безмолвно шевелила губами, а потом отпустила Ланины руки, встала, повернулась и вышла из комнаты. Миг и они снова остались втроём, а атмосфера замешательства, опустившаяся на комнату, когда Лена вошла, словно стала ещё плотнее.
Что это такое было? спросила Лана. А после того как Норбридж объяснил, в каком состоянии пребывает Лена, и как она двадцать три года назад слегла в постель и всем казалось, что она позабыла о существовании мира за пределами её головы, Лана уставилась на своё одеяло и погрузилась в глубокие раздумья.
Она как будто хотела мне что-то сказать, тихо протянула Лана.
На Элизабет снова нахлынуло ощущение, и, чтобы предупредить Норбриджа, что странности этого вечера ещё не закончились, она указала подбородком на дверь ровно за миг до того, как в неё снова постучали.
Войдите, сказал Норбридж. Дверь открылась за ней показался Сэмпсон, стоящий позади кресла-каталки с сидящей в нём Кионой Фоллс, по самую шею укутанной в тяжёлое одеяло, с вязаным колпаком на голове и недоумением на лице.
Моя дочь только что была здесь? спросила Киона. Сэмпсон за её спиной скорчил гримасу, как будто понятия не имел, что тут происходит, и просто выполнял просьбу пожилой женщины.
Вообще-то, сказал Норбридж, была. Она ушла около десяти минут назад. Впервые вижу, чтобы она покинула свою комнату одна за, ох, более чем два десятилетия. Он подошёл к Кионе, присел на корточки и поцеловал её в обе щеки. В чём, как сейчас говорят, прикол? Прошу, просветите нас, моя дорогая леди.
Киона подняла руку и скованно повернулась, чтобы взглянуть на Сэмпсона.
Благодарю вас, сэр, что сопроводили меня в эту комнату. Креслом на колёсах вы управляете отменно.
Сэмпсон расплылся в улыбке и взглянул на Норбриджа.
Мисс Фоллс попросила, чтобы я подвёз её сюда.
Киона махнула рукой Лане.
Добрейшего тебе вечера, дорогая Лана. Очень рада, что ты пребываешь в добром здравии. Она положила руку на сердце. Это греет меня. До глубины души. Не отнимая руки от груди, она улыбнулась Элизабет. И моя дорогая четвероюродная внучка Элизабет, как всегда, видеть тебя сплошное удовольствие. Она изумлённо покачала головой. Никогда не перестану удивляться, что ты с каждым днём всё сильнее напоминаешь свою мать.
Киона опустила руку и покачала головой, глядя на Норбриджа.
Я не могу найти этому объяснения, но в течение трёх последних дней моя дочь стала более активной. Более живой, более бодрой, более энергичной! Она никогда особо не использовала язык жестов, но вчера начала что-то показывать. Сначала я подумала, что она показывает своё имя, но потом поняла: не своё, а Ланино. А потом мне стало ясно, что она хочет увидеть дорогую девочку. Она скривилась. Или правильнее говорить «дорогую женщину»? Она с сомнением посмотрела на Лану. Прости. Я не
Ничего, ответила Лана и уставилась на свои ладони.
Киона дотронулась до своего лба, словно показывая, что совершила ошибку, не подумав, а затем продолжила:
Лена всё показывала и показывала её имя и волновалась всё сильнее. Утром это продолжилось, а потом я не так давно проснулась а она пропала! Вообразите моё удивление. С шестнадцатого августа двадцать три года назад спала в кровати подле меня и тут вдруг, Киона разрубила ладонью воздух, пропала!
Это необычно, сказал Норбридж. Очень необычно. Он прикусил губу.
Я решила, что она отправилась сюда, добавила Киона. Хоть я и не имею ни малейшего представления, почему. Она будто одержима какой-то навязчивой идеей. Это очень странно.
Она не пыталась показать какие-то ещё слова? спросил Норбридж.
Киона некоторое время глядела на ковёр, прежде чем перевести взгляд на Норбриджа.
Дважды она показала слово «знание». Я понятия не имею, что она имела в виду.
На комнату опустилась зловещая тишина. Элизабет вдруг стало холодно. «Не могла же Лена намекать на Дредфорское Знание, правда?» подумала она.
Киона посмотрела на Лану. Та потёрла ухо и спросила:
Как это произошло?
Как Лена потеряла слух и речь? уточнила Киона. Хотелось бы мне знать. Пошла однажды кататься на лыжах и не вернулась. Ей тогда было двадцать. Когда её нашли, уже поздно вечером, всё изменилось. Она была словно в каком-то оцепенении, от которого так никогда и не оправилась. Может, из-за холода или не знаю. Лена никогда не рассказывала. Прошло много лет, и она медленно погрузилась в свой внутренний мир. Она покачала головой. Очень печально. Очень печально для всех нас.
У вас же скоро день рождения? спросила Лана. Норбридж резко вдохнул, но Киона сделала ему жест рукой и подалась вперёд.
Верно, сказала она. Я не против говорить об этом. Да, дорогая, двенадцатого июня. Мой сотый день рождения. Значимая веха, особенно в этом месте.
В семье Фоллсов существовала такая особенность как было ясно, если взглянуть на генеалогическое древо, висящее на стене рядом с Зимним залом, что почти каждая женщина жила ровно сотню лет. Ни годом больше, ни годом меньше ровно сто. Почему такое происходило, понять не мог никто ни Норбридж, ни Леона, ни кто-нибудь ещё в отеле. Так просто было, это был такой же непреложный факт жизни в «Зимнем доме», как снег зимой или аромат флюрчиков в коридорах. Элизабет часто гадала, о чём думает Киона, отсчитывая оставшиеся месяцы. Все в глубине души понимают, что их ждёт в будущем, но знать с почти стопроцентной вероятностью, что твой следующий день рождения будет последним, должно быть, очень неприятно.
Вам страшно? спросила Лана.
Киона слабо улыбнулась.
Я прожила хорошую жизнь. Она подмигнула Элизабет. Я пыталась думать о других, а не о себе, и должна сказать, это было моей тайной формулой счастья.
Зазвенели колокольчики, возвещая, что концерт начнётся через десять минут.
Как я и планировал, сказал Норбридж, и все засмеялись. Мне правда пора бежать. И тебе тоже, Элизабет, если хочешь послушать сонату.
А я собираюсь поймать свою дочь, сказала Киона. Она неплотно сжала ладонь в кулак, стукнула по ручке своего кресла и повернулась к Сэмпсону. Заводите мотор, юноша.
Так точно, мисс Фоллс, ответил посыльный.
Элизабет обняла Лану напоследок.
Скоро увидимся. Принесу тебе кучу книг. Есть одна такая под названием «Пятеро детей и чудище» она тебе непременно понравится.
Лана показала всем два поднятых больших пальца. Казалось, она рада хотя, направляясь в Грейс-холл, Элизабет была уверена, что Лана едва сдерживала слёзы.
Глава девятая. Полуночная встреча. Рыщущая по отелю
К половине одиннадцатого вечера послушав концерт Санни Чен, выпив обещанный горячий шоколад, поставив на место четыре фрагмента пазла и даже дополнив в своём дневнике список «Плюсы И Минусы Жизни В «Зимнем доме» («Плюс 48: знакомиться с дружелюбными и знаменитыми музыкантами») Элизабет сидела за столом и дописывала ответный эмейл Фредди. Она согласилась, что им нужно многое обсудить касательно Райли Грейнджера и Дредфорского Знания, а потом сообщила обо всех происшествиях, которые сочла важными: Лана, шахта, неожиданное появление Лены, собиратели пазлов, грохот в Зимнем зале и даже её уроки в Хевенворте и последние прочитанные книги.
«Я ужасно жду твоего приезда на пасхальные куклы Ани, написала она, добравшись до конца. То есть а, кликуны. То есть каникулы. Серьёзно, здорово будет с тобой увидеться. Твой друг Белиза Тэ (это анаграмма к «Элизабет», если ты вдруг стал терять хватку!)»
Она нажала «Отправить», а потом открыла ящик стола, чтобы взглянуть на синий фрагмент пазла. «Скоро я его верну», подумала девочка, а потом захлопнула ящик и стала размышлять над раздавшимся во время ужина грохотом. После концерта Санни Чен Норбридж сообщил Элизабет, что его сейсмограф зафиксировал вибрации, равные очень слабенькому землетрясению, и добавил, что в точности то же самое случалось на его памяти трижды, и молния тоже каждый раз не сверкала.
Может, это были просто естественные подземные движения, сказал ей Норбридж. Воздуховоды, или ледяные глыбы, или что-нибудь ещё. Будем надеяться, что именно это произошло, когда ты была у шахты.
Всё это приводило Элизабет в замешательство и, обдумывая перипетии сегодняшнего дня, она чувствовала, что больше всего ей хочется сесть на диван и забыться, листая страницы хорошей книги.
Она взяла с прикроватного столика «Мрак в конце туннеля», плюхнулась на диван и приступила к чтению.
* * *
В полночь Элизабет проснулась. Она вышла из своей комнаты и побрела по холодным и мрачным коридорам, в конце концов оказавшись в библиотеке, тёмной и лежащей в руинах. «Зимний дом» был заброшен здесь не осталось ни гостей, ни служащих, ни членов семьи Фоллс; все уехали, и в огромном отеле царили тишина и пустота.
Стоя посреди завалов, она услышала, что чей-то голос зовёт её по имени: Элизабет. Потом голос раздался ещё раз, и ещё. Всего три раза.
На вершине лестницы на третьем этаже появился пурпурный свет.
«Мне тоже нравилась эта библиотека, сказал голос. Я любила сидеть здесь часами. Прямо как ты».
Хоть Элизабет и не могла разглядеть ничего, кроме рассеянного пурпурного света, она стояла, задрав голову и прислушиваясь к доносящемуся из тёмной вышины голосу. Она подошла к лестнице и положила ладонь на перила. Её обуяло нестерпимое желание подняться на верхний этаж, в голове эхом отдавались слова «Прямо как ты».