Внизу, в холле, звякнул несколько раз дверной колокольчик. Обычно дверь гостям открывал Янис, наш слуга-грек, по совместительству работавший дворецким. Но своего друга Александра Тамбовцева, пришедшего ко мне в гости вместе с мистером Клеменсом, решил встретить лично.
И действительно, на пороге стоял канцлер Тамбовцев собственной персоной. А рядом с ним я увидел человека, чье лицо было знакомо, наверное, каждому грамотному американцу да и каждому югороссу тоже. Шевелюра, усы все ну прямо как у меня в молодости.
Канцлер Тамбовцев улыбнулся, пожал мне руку и сказал:
Джордж, познакомься, это мой новый друг Сэмюэль Клеменс. Сэм, позволь тебе представить Джорджа Генри Бокера.
Мистер Клеменс улыбнулся, крепко пожал мою руку и сказал:
Мистер Бокер
Джордж улыбнувшись, поправил я его.
Джордж, серьезно сказал мистер Клеменс, я давно мечтал познакомиться с автором «Франчески да Римини». Именно вы для меня родоначальник американской драматургии и весьма интересный поэт.
Мистер Клеменс начал отвечать я, но тут уже мой новый знакомый внес свои поправки.
Джордж, сказал он, зовите меня просто Сэмом.
Сэм, повторил я, конечно, спасибо вам за комплимент, но, увы, я его совсем не заслужил. Взамен должен сказать, что я рад приветствовать вас в стенах моей скромной обители.
Наш дом в Константинополе был, конечно, поменьше, чем особняк в Филадельфии, который мы продали, чтобы выкупить и обставить свое новое жилище здесь, в столице Югороссии. Решение приняла моя Джулия, заметив, что после того скандала возвращаться в Североамериканские штаты мне, наверное, уже не судьба. Сначала югороссы хотели просто подарить мне этот дом, но я, памятуя, как Авраам отказался от предложенной ему в дар земли в Хевроне и настоял на ее покупке, решил поступить точно так же.
Раньше этот особняк принадлежал какому-то турецкому паше, который бежал из Константинополя.
Перед тем, как я въехал в него, он был капитально отремонтирован. А потом, под чутким руководством моей Джулии, каждая комната в доме была обставлена каждая в своем стиле. Типично филадельфийская гостиная: диваны с мягкими подушками, шкафы работы немецкого меньшинства Пенсильвании, масляные лампы Столовая русская: с льняными скатертями, резной мебелью, и даже баташовским самоваром с медалями. Курительная оттоманская: низенькие диванчики и столики, ковры, кальяны Ну и так далее.
Я представил мистера Клеменса своей супруге, и мы сели к уже накрытому столу, где к нам присоединился мой старый университетский приятель Билл Джонсон, ныне первый секретарь посольства Конфедерации в Югороссии. Представил я его Сэму, конечно, без упоминания этого титула существование самого посольства пока не афишировалось, а вывеска на его здании гласила: «Общество югоросско-американской дружбы».
Как только начнется Третья американская революция и Конфедерация возродится тогда мы и поменяем вывеску и водрузим на флагшток красный флаг с синим андреевским крестом и с белыми звездами.
Джулия, когда я отправил ей телеграмму о том, что Алекс захотел познакомить меня с Сэмом, ответила, что это обязательно должно произойти у нас дома, и в ее присутствии. Врачи с Принцевых островов дали добро, и вчера с утра она прибыла в Константинополь. Впрочем, она уже практически здорова, поскольку здешние эскулапы умеют творить настоящие чудеса.
Когда-то давно, когда я только-только дал согласие на свое назначение послом Югороссии, канцлер Тамбовцев дал мне несколько книг об американском Юге. Ведь я, к своему стыду, там бывал разве что в Мэриленде, на родине моей Джулии. В основном это были работы по истории, по Второй американской революции (именно так южане называли Гражданскую войну), по экономике, да и вообще по жизни на Юге.
Среди этих книг оказались «Жизнь на Миссисипи» и «Гекльберри Финн», написанные моим сегодняшним гостем. Впрочем, последнюю книгу он еще не написал, и Алекс очень просил меня пока никому ее не показывать.
Книга оказалась гениальной возможно, лучшим литературным произведением, когда-либо написанным на американском континенте. Прочитав эту книгу, я уже собрался вернуть ее Алексу, но тут ее заметила супруга, паковавшая чемоданы для очередного посещения Принцевых островов, и забрала с собой. С тех пор для нее мистер Клеменс самый любимый писатель. А мне пришлось провести с женой обстоятельную беседу и объяснить ей, кто же такие на самом деле югороссы. К счастью, она у меня не болтушка, и информация дальше не пойдет. Но вот на личном знакомстве с автором этой книги она настояла.
После обильного и вкусного обеда, в котором проявилось кулинарное искусство как Джулии, так и наших служанок Марфы из Петербурга и Фатимы из Константинополя, мы уединились в курительной. Алекс не курит, да и я этим занимаюсь редко с тех пор, как Алекс рассказал мне о последствиях курения, снабдив лекцию несколькими красноречивыми фотографиями.
А вот Сэм с удовольствием разжег кальян и вдыхал ароматный запах лучшего местного табака. Потом я открыл бутылку десертного крымского вина, а Фатима принесла нам кофе.
И тут я увидел, как мистер Клеменс листает какую-то книгу. Его лицо неожиданно вытянулось от удивления. Я похолодел: это были те самые «Приключения Гекльберри Финна», которые я хотел вернуть канцлеру Тамбовцеву, и неосторожно оставил на столике.
Да, наконец произнес мистер Клеменс, неплохо написано. Не думал, что я на такое способен Джордж, не дадите почитать?
Это книга Алекса, сконфуженно пробормотал я, точнее, из библиотеки в Долмабахче.
Канцлер Тамбовцев при этих словах лишь улыбнулся.
Конечно, Сэм, сказал он, берите. Только разве вам не будет скучно ее читать? Сами же написали или напишете. У нас еще есть, так что можете не возвращать. А пока у меня к вам есть небольшой разговор. Видите ли, в нашей истории да, Джордж, Сэм уже знает, откуда мы, вы были лучшим американским писателем своей эпохи. Кроме того, вы замечательный журналист. Я знаю, что вам заказали написать серию статей про Югороссию. А вот не хотели бы вы после окончания этих статей поработать, так сказать, на новой стезе?
На какой же? полюбопытствовал мистер Клеменс.
Видите ли, только человек, искренне любивший Юг, мог написать такую книгу, сказал канцлер Тамбовцев. Да и вы еще в 1861 году вступили в добровольческий отряд у себя в Миссури.
Да, ответил мистер Клеменс, было такое. Но я его быстро покинул, потому что понял, что война это не мое дело.
Никто вас и не призывает к войне, канцлер Тамбовцев поспешил успокоить Сэма. Но вот насколько хорошо вы знаете то, что произошло на Юге после войны?
Вы имеете в виду Реконструкцию? спросил мистер Клеменс. Моей Миссури она не коснулась кроме освобождения рабов, которое я приветствовал, там ничего особо не изменилось. А вот в других штатах в тех, которые примкнули к Конфедерации там, если верить прессе, проводилась политика умиротворения, поддержки экономики и предпринимателей, а также бывших рабов.
Канцлер Тамбовцев заулыбался еще шире:
А сам-то вы в это верите? немного ехидно спросил он.
Знаете, другой информации я в газетах не видел, ответил мистер Клеменс, немного подумав, но я и читал в последние годы лишь те газеты, что выходят в Нью-Йорке и Новой Англии, а до того в Калифорнии. А что тут не так?
Скажите, а вот почему тогда южане были недовольны существующим положением вещей? спросил канцлер Тамбовцев.
Мы, южане, ответил мистер Клеменс, очень не любим, когда другие заставляют нас поступать так, как считают нужным другие.
Мой югоросский друг отрицательно покачал головой.
Увы, Сэм, сказал он, это не единственная причина, и даже не основная. Более того, то, что вы читали в прессе, мало что имеет общего с настоящей картиной Реконструкции. Давайте для начала послушаем Билла Джонсона. Билл, прошу прощения за то, что заставляю вас вспоминать о трагических событиях, которые приключились с вами и вашими близкими. Но не могли бы вы рассказать мистеру Клеменсу о том, что случилось с вашей семьёй?
Билл начал свой рассказ. Сначала мистер Клеменс смотрел на него недоверчиво так, впрочем, как и обычно. Но потихоньку его лицо менялось. И вот Билл закончил свой рассказ словами:
Так я оказался в Константинополе. Но мое сердце осталось там, у могилы моей несчастной Александры, и там, где лежат останки моих детей.
И тогда Клеменс встал, подошел к Джонсону и обнял его за плечи. Через пару секунд, похоже, устыдившись своих эмоций, он вернулся на свое место на диванчике и сказал:
И такое происходит в нашей стране?! произнес он глухим голосом. Хоть я и живу в Коннектикуте, я все-таки южанин, пусть и из Миссури. И сейчас кровь стынет в моих жилах, когда я слышу о том, что там происходило на самом деле.
Тамбовцев только грустно посмотрел на него.
Сэм, сказал он, когда Ли подписывал капитуляцию, ему было обещано прощение для всех южан, кроме тех, которые совершили тяжкие преступления, как, например, комендант Андерсонвилля, и возвращение нормальной жизни в южные штаты уже, конечно, без рабства. Запомни, политики в Вашингтоне никогда не выполняют своих обещаний, если считают, что им это невыгодно. Так было, так есть, и так будет. Вместо обещанного возвращения нормальной жизни у южан отняли практически все права, наделив ими только негров, саквояжников и немногих скалавагов
А что это такое скалаваги? удивленно спросил мистер Клеменс.
Это южане, поддерживавшие янки, ответил канцлер Тамбовцев. А саквояжники северяне, которые пришли на Юг после войны, и все имущество которых помещалось в один саквояже. Теперь многие из них страшно разбогатели, а некоторые даже стали сенаторами как, например, небезызвестный Паттерсон, сенатор от Южной Каролины.
Но меня с ним знакомили, ответил мистер Клеменс, и он произвел на меня неплохое впечатление.
Сэм, с горечью сказал канцлер Тамбовцев, а что вы скажете, например, если узнаете, что в тюрьмах Чарльстона и других городов сидит множество людей, чьим единственным преступлением было то, что им принадлежало имущество, которое Паттерсон решил забрать себе? Или что он снизил зарплаты рабочим на одной из своих железных дорог, а когда люди начали протестовать, то вызвал людей из конторы Пинкертона во главе с ним самим и приказал подавить забастовку, в результате чего несколько человек были убиты и ранены? Кроме того, наша разведка сумела обнаружить еще одно весьма зловонное дело, в которое замешан Паттерсон. Об этом пока нельзя говорить, но поверьте нет такого преступления, на которое он бы не пошел ради десяти процентов дополнительной прибыли.
В ответ на эти слова мистер Клеменс растерянно поежился.
Алекс, сказал он, я вот только одного не понимаю почему южане не восстанут против всего этого?
Ну, сказал мой югоросский друг, формально Реконструкция закончилась, войска северян выведены из городов, и южане восстановлены в гражданских правах. Но многие города и плантации до сих пор лежат в руинах, промышленность и торговля практически заглохли, да и те, кто совершил преступления против южан, не наказаны и далее творят то, что творили раньше. Так что не удивлюсь, если в ближайшем будущем Юг восстанет вновь.
И я так понимаю, сказал Сэм, немного подумав, что то предложение, которое вы хотите мне сделать, напрямую связано с Югом?
Да, Сэм, сказал мистер Тамбовцев, мы бы хотели предложить вам работу главного редактора газеты, которая бы объективно освещала Юг и все то, что там происходило и происходит. Зарплатой вы, наверное, будете довольны.
Он написал на листке бумаги цифру, от которой у мистера Клеменса округлились глаза.
Алекс растерянно сказал он, это слишком много даже для известного литератора.
Канцлер Тамбовцев внимательно посмотрел на него и произнес:
Скажу сразу: эта работа может быть небезопасной; вы, может, слышали про Франка Ки Хауарда?
Слышал, ответил мистер Клеменс, и даже знаю, что он написал книгу о своем пребывании в заточении в начале Гражданской войны. Но ее практически никто не читал: ее тираж был почти сразу арестован, равно как и издатель, посмевший ее напечатать.
Сэм, сказал мой друг Алекс, я принес вам эту книгу, а также роман «Унесенные ветром» книгу, которая с документальной точностью описывает жизнь одной плантации во время и после Гражданской войны. Вот они. Открыв свой портфель, он достал уже знакомые мне книги.
Мистер Клеменс взял книги и взвесил их на руках.
Алекс, сказал он, позвольте мне взять их почитать. Потом мы можем обсудить ваше предложение. Но скажу сразу: моя Оливия янки до мозга костей, и вряд ли посмотрит благосклонно на подобную работу. Более того, я уже не столь молод, и мне хотелось бы жить у себя в Хартфорде и писать книги, благо денег у меня пока достаточно. Когда, конечно, Оливию не навещает ее портниха или она не едет в Нью-Йорк за покупками.
На эти слова Тамбовцев лишь развел руками.
Сэм, сказал он, это ваше право. Но имейте в виду, что предложение мое останется в силе, даже если вы первоначально ответите «нет». И если вы передумаете, пришлите телеграмму вот на этот адрес. И он написал пару строчек на том же листе бумаги. Сообщите, что хотели бы обсудить издание ваших книг в Константинополе, и мы сразу все поймем.
Хорошо, Алекс, кивнул мистер Клеменс, договорились.
Ну, вот и ладушки, сказал канцлер Тамбовцев. А пока давайте насладимся вот этим вином и он достал из портфеля две бутылки вина с этикетками на русском языке. Давайте выпьем за хозяина этого дома.
Янис декантировал рубиновое вино. Меня поразило, насколько красив и гармоничен был его букет. Вино оказалось крепленым и сладким, в соответствии с общепринятым вкусом. И должен сказать, что лучше вина я, пожалуй, не пил никогда. Сэму вино, похоже, тоже понравилось не меньше.
Что это за чудесный напиток, Алекс? спросил он.
Это крымский портвейн от князя Голицына, сказал тот. Мне кажется, что подобного не сыщешь и в Португалии.
Я спросил:
А где его можно достать?
В скором времени, сказал мой югоросский друг, его будут продавать и в Константинополе, в винном магазине братьев Караманлис. А пока я пришлю вам всем по ящику этого вина. Если хотите, конечно.
Взгляды каждого из нас были настолько красноречивы, что канцлер Тамбовцев только усмехнулся.
Ну что ж, сказал он, значит, завтра вам его привезут. А пока предлагаю следующий тост за прекрасных дам!
Часть 17-я «Конец Пинкертона»
28 (16) ноября 1877 года. Константинополь. Дворец Долмабахче
Канцлер Югороссии Тамбовцев Александр Васильевич
Сегодня мне предстоит побыть цыганкой, которая «золотому, яхонтову, серебряному добру молодцу» нагадает «дорогу дальнюю и большие хлопоты» Хотя очень не хочется мне этого делать сей добрый молодец еще не натешился с молодой женой. Да служба есть служба. И никуда от нее не денешься.
Иными словами, сегодня я вызвал к себе уже известного всем подпоручика Игоря Кукушкина. К нему и его супруге Надежде я, помимо обычных человеческих симпатий, испытываю еще и что-то вроде родственных чувств ведь я был шафером на их свадьбе. Да и нравится мне эта парочка. Познакомились они при трагических обстоятельствах во время погромов, начавшихся сразу же после захвата нашей эскадрой Константинополя. Ну и полюбили друг друга почти сразу. А сейчас мне придется разрушить их идиллию. Как там в песне поется «Дан приказ ему на запад»