Вид у меня был действительно жалкий: одета в вещи моей пожилой мамы, в её старых больших сапогах и пальто из прошлого века, сгорбившись в три погибели, мне хотелось спрятаться от людей. Со дня побега из больницы я не покидала мамину квартиру, изолировавшись от всех, отключив любые каналы коммуникации с внешним миром. Я не смотрела телевизор, не заходила в интернет и даже запретила маме разговаривать при мне по телефону. А мама человек кроткий и послушный, не то что я, целыми днями читала, вязала, готовила, одним словом, находила себе занятия. Каждое утро она ходила в церковь и навещала старую подругу этажом ниже, где могла излить душу. Меня она не трогала, я замуровалась в спальной комнате, где в постели провела месяц, мучаясь от невыносимой душевной боли, нарушая тишину приступами плача, криками в подушку, стонами от ночных кошмаров. Как же я боялась ночи, а ещё страшнее мне было просыпаться по утрам. Мама не заходила ко мне лишний раз, лишь приносила мне всякие успокаивающие чаи на травах и что-нибудь поесть, как больным в больнице. Вероятно, соседи могли подумать, что за стеной жила наркоманка, страдающая от ломки, хотя, то, что я испытывала, вполне сопоставимо с нею: лезла на стену от безысходности, самоуничижения и невозможности повернуть время вспять.
Доехав до дома, я ходила у подъезда взад и вперёд, собирая волю в кулак, чтобы зайти вновь в нашу квартиру, и не было никого, кто мог поддержать бы. Подняв голову к небу, я начала нашёптывать себе под нос, стоя с закрытыми глазами посреди двора:
Любочка! Доченька! Ты меня слышишь? Любочка Как же маме страшно. Возьми меня за руку, отведи домой
В этот момент открылась дверь подъезда, и я увидела знакомое лицо соседки сверху.
Маша! Здравствуй! Ты чего здесь стоишь? Подхожу к окну, смотрю ты или не ты, вроде как ты. Думаю, может, ты ключи забыла, вот спустилась к тебе.
Здравствуйте, Вера Ивановна. Так и есть, я действительно не могла найти ключи, другого ответа не пришло на ум, но уже нашла. Спасибо.
Маша! Мои соболезнования Страшное горе! Боже мой, как же
Вера Ивановна, спасибо, перебила я её, не желая слушать жалостливые речи в свой адрес. Я пойду тогда?
Ну так и я тоже домой обратно сейчас, за тобой же спустилась. Пойдём вместе, я тебя провожу.
Поднявшись по лестнице, не проронив больше ни слова, мы попрощались кивком головы, а я осталась стоять перед дверью, решаясь на следующий шаг. Руки так сильно дрожали от волнения, что я не могла даже ключ вставить в замочную скважину. Собралась, глубоко выдохнула, открыла замок, зашла, захлопнула дверь, и кровь в жилах будто застыла. Всё было на своих местах, как в тот трагичный день: замершая на месте, я разглядываю Любины вещи, разбросанные в коридоре: тапочки с цветочками, ботинки, её любимый розовый пуховик, в котором я не разрешила ей пойти в кино, заставив надеть ненавистную дублёнку. Прошла на кухню: на полу валялся ноутбук и рабочие документы, будь они прокляты, а на столе стояли два стакана, так и не убранные после последнего завтрака с дочкой Я закрыла глаза, вспоминая в очередной раз нашу утреннюю ссору с Любой в тот день, и вновь предстал её образ в сознании: с лохматой головой и в старой пижаме, что смотрит своими бездонными голубыми глазами в самую мою душу и просит моей любви и защиты Я ужасная мать! Самая отвратительная в мире! С этими мыслями я пошла в комнату Любы и легла в её кровать. Уткнувшись лицом в Любину подушку, я пыталась уловить дочкин запах. На постели я нашла её волосинки, которые я бережно собрала в ладонь, целуя и прижимая их к груди. В слезах, укрывшись одеялом, с плюшевым медведем в обнимку я уснула через какое-то время.
Кто-то сильно колотил в квартиру, когда я открыла глаза. За окном было светло, я проспала всю ночь, чего не было давно. Я побежала в коридор и услышала доносившийся голос мужа за дверью:
Маша! Открывай! Я знаю, ты дома! У меня нет ключей! Открывай!
На цыпочках подкралась посмотреть в глазок Олег показался мне пьяным. Я не видела его со дня похорон, и сейчас был точно не лучший момент для встречи.
Открывай, дура! Я даже слышу тебя отсюда! Ну ничего, жди! Ключи найду и вернусь! Я тебе всё скажу! Ты мне ответишь за дочь!
Я отошла от двери и встала у окна на кухне, чтобы проследить, как он выйдет из подъезда и куда направится. Стук прекратился, через пару минут Олег скрылся за домом. Первое, что пришло мне в голову срочно позвонить маме и предупредить её, чтобы не открывала, если тот придёт к ней за мной или ключами. Но я даже не помнила, когда держала телефон в руках последний раз. Что делать?! Выходить на улицу было рискованно, не хотелось столкнуться лицом к лицу с мужем в случае, если он меня где-нибудь за углом поджидал. Безуспешно обежав квартиру в поисках телефона, решила подняться к соседке сверху, чтобы позвонить, благо, мамин номер я помнила наизусть. Стучусь.
Кто там?
Вера Ивановна, это я, Маша, соседка с 74 квартиры, откройте, пожалуйста.
А, Машенька, медленно открывая дверь, было обрадовалась мне она. Заходи, пожалуйста, заходи.
Снова здравствуйте. Простите, что беспокою. Я телефон потеряла, и мне очень срочно маме надо позвонить. Можно вашим телефоном воспользоваться?
Да-да, конечно! Сейчас пойдём посмотрим, где там мой мобильник. Ты, может, чаю хочешь?
Нет, спасибо! Вера Ивановна, извините, мне надо скорее позвонить.
А, поняла-поняла. Бегу-бегу! Вот, милая, держи!
Набираю номер и выхожу из квартиры, чтобы соседка меньше слышала и не испугалась.
Алло? прозвучал спокойный мамин голос.
Алло! Мама! Привет! Ты только не волнуйся сразу. Тут Олег пьяный в квартиру ко мне рвался. Я его не пустила. Боюсь, к тебе может припереться. Смотри, не открывай! Он, когда выпьет, сама знаешь, не контролирует себя
Маша, Маша, пыталась перекричать меня мама. Погоди ты с Олегом. Сегодня же 40 дней у Любочки! С тобой связаться невозможно. Мы тебя все ждали с восьми утра и не дождались. Как же так, дочка? Я молчу да молчу, ну это совсем не по-людски.
Мама, не кричи! Я знаю, что сегодня 40 дней, оправдывалась я, с ужасом осознавая, что с утра я не успела даже опомниться, и это вылетело из головы. Не по-людски В этом мире всё не по-людски Не хочу я видеть никого. Зачем мне приходить надо было? Для меня, что один день, что 40 дней, что 100 разницы нет. Я скорбеть по Любе и корить себя за эту трагедию буду всю мою оставшуюся жизнь. А встречаться с нашими так называемыми родственниками, которые ребёнка не видели толком никогда, у меня нет ни малейшего желания. Где были все эти дяди и тёти, когда она родилась, когда мы в больницах лежали с ней, когда дни рождения праздновали? Хоть кто-то звонил, интересовался нашей жизнью? На кой чёрт все мне они нужны сегодня? Посмотреть, как все качают головами в поисках виноватых в пожаре, или обсудить кто какую компенсацию заплатит, или послушать упрёки, как можно было отпустить дочь в 9 лет одну с чужими людьми в кино? Вот это я считаю не по-людски. Всё. Хватит. Не хочу обсуждать, голос задрожал, покатились слёзы.
Маша, дочка вздыхала горестно мама. Ну помяни хоть одна там Любочку.
Хорошо, мам. Ты, главное, Олегу дверь не открывай.
Маша, услышав, наконец, меня, встрепенулась она, да ведь Олег приходил на поминки. Он исчез после трагедии, конечно, я сама удивилась, что он пришёл. Но что ж я, не могу же не пустить через порог зятя и родного отца Любочки в такой день?
Мама, ну что ж ты мне сразу не сказала?
Не успела я тебе сказать ещё, значит, ты мне рта не даёшь раскрыть.
А он пьяный уже был?
Да нет, трезвый, нормальный был. Он поел молча, выпил стопку водки и ушёл.
Ой, мама
Дочка, ну не пугай ты так меня! Не убьёт же он тебя! Приходи ко мне, если его боишься. Жила месяц, ещё поживи.
Да нет, я тут останусь лучше И прости, что тебя разволновала ещё больше. И прости, что не пришла.
Ничего, дочка, переживём
А что касается Олега, найдёт он запасные ключи или нет, но хоть, глядишь, протрезвеет немного. Вернётся, значит, поговорим с ним. Мы, как никак, муж и жена ещё.
Правильно, Машенька. Поговорите, поговорите. Вы сейчас так друг другу нужны. Горе, оно объединяет.
Ладно, мам Давай прощаться. А то соседка уже долго ждёт, и так неловко.
Ты от Веры Ивановны что ли звонишь?
Да. Я только её тут и знаю. Я не смогла свой телефон найти.
Ну иди ищи тогда. Вере Ивановне привет передай.
Хорошо. Пока. Целую.
Вернулась домой в ожидании и страхе, что снова придёт Олег. Пытаясь себя успокоить, я подумала, что, даже если драться будет, так мне и надо. Хотя не от его рук сдохнуть бы хотелось.
Заварила себе кофе в чашке, которую Люба мне подарила на последний день рождения. «Это я тебе купила подарок, но денег мне занял папа», сказала она мне на ухо в тот день. «Кукушка моя, как же я люблю тебя, невинная моя крошка» говорила я вслух, крепко сжав кружку в руках. Доставая сахарницу с полки, я увидела банку Нутеллы, любимое лакомство дочки, что я разрешала ей есть только по выходным. Какая же я дурная! Из-за бессмысленных мною придуманных правил воспитания так часто лишала ребёнка маленьких удовольствий. Почему я была такой жесткой с ней? Бедный мой ребёнок. Вечно я её ограничивала в простых радостях жизни: «то нельзя, это нельзя» твердила я изо дня в день, кричала на неё, наказывала, обижала за непослушание. Я не заслуживала иметь дочь, вот Бог и забрал её у меня 40 дней назад Растирая слёзы по лицу, взяла банку Нутеллы, чашку с кофе и пошла в комнату Любы Здесь было самое подходящее место для поминок, в её розовом плюшевом мире, где ещё пахло ею, где были её вещи, фото, грамоты, тетрадки, игрушки, где я грезила, будто она жива, будто она со мной Перебирая дочкины вещи, я вспоминала, как она любила танцевать. Я часто включала песню «Любочка» группы «Маша и Медведи» из 90-х, под которую она скакала на кровати, убеждённая, что поют про неё. Заглатывая столовыми ложками шоколадную пасту, я притащила ноутбук и врубила на полную громкость:
Я уливалась слезами и пела во всю глотку, будто пыталась докричаться до небес
Глава 4
Песня закончилась, и моя энергия вместе с ней. Я находилась во власти своих эмоций, преимущественно ненормальных, не способная контролировать своё психическое состояние, не знала, что ожидать от себя через час. Открыв шкаф с детскими вещами, я взяла в руки новые джинсы дочки, которые она умоляла купить ей на Новый год, но даже надеть их ни разу не успела из-за моих дурацких взглядов на прагматичность. До чего же это глупо! Всю жизнь говорила другим «надо жить сегодня, никогда не знаешь, когда твой день последний». А сама? Берегу красивые платья для особого случая, одеваясь как серая мышь, и дочку свою маленькую учила носить одежду с умом, а не с удовольствием. Это всего лишь тряпки, не имеющие ценности: купил, надел, если порвал, то выбросил. Откуда во мне взялось это мерзкое чувство чрезмерной бережливости и экономии? Не вещи беречь надо, а своих любимых. Что мне делать теперь с её красивыми вещами? А со своими платьями, ожидающими выхода в свет? Моё будущее отныне беспросветно. Было счастье, что каждый день смотрело на меня своими голубыми глазами, а я, дура, ничего не понимала, мне казалось, например, что для полноценной радости не хватало путешествия на море, ради которого я работала на износ, забыв про себя и ребёнка, и в итоге все сбережённые деньги ушли на похороны. Я обещала ей рай, но не тот, где она очутилась.
Я достала из моего шкафа самое дорогое платье, которое купила себе на 29 лет, и надела его. Тогда в мой день рождения Олег не смог устоять от моей красоты и сделал предложение стать его женой. Люба, давно заметив его в гардеробе, столько раз просила меня его померить, восторгаясь, как оно красиво блестит, а я, как обычно, объясняла, что нет повода наряжаться. Я смотрела на своё отражение в зеркале в вечернем голубом платье, с перепачканным шоколадной пастой лицом, с красными опухшими глазами, в которые лезли небрежно свисающие сосульки грязных поседевших волос, и презирала себя всем нутром. Вдруг послышался звук открывающейся входной двери.
Маша! Маша! Что не встречаем мужа?! Сюда иди! Поговорить надо!
Я поняла по голосу, что он по-прежнему был пьян, и быстро спряталась в детский шкаф.
Ты где, сука, прячешься! Ты ж дома! Боишься?! Правильно боишься. Правосудия все боятся! Убила мою дочь! Отправила ребёнка в кино! А сама что? Трахалась тут с кем-то, что дочь решила из дому выгнать?! Что молчишь?! Ты где, мразь?!
Олег ходил по квартире, громыхая дверьми в ванной, в кухне, в спальне, матерясь и выкрикивая угрозы в мой адрес:
Что?! Счастлива теперь?! Дочь тебе больше не мешает жить? Да какая ты мать?! Ты проститутка деревенская! Жила в селе, жила, и вот она, приехала в город! Да я тебя ж с улицы подобрал, квартиру тебе купил! А ты, дрянь такая, всем недовольна, всё тебе мало! Одно бабло тебя волнует! Работала она! Знаю, как ты работала! Жопой ты своей работала! Где ты, дрянь?!
Олег зашел в Любину комнату. Я зажала руками лицо, но от страха и волнения не смогла затаить дыхание. Я слышу его шаги рядом со шкафом двери распахнулись.
Ты вообще очумела, дура! Ты что сидишь тут?! Ты что тут прячешься?! Вылезай отсюда, идиотка!
Я не выдержала и зарыдала. Олег вытаскивает меня за волосы и с дикой силой швыряет на пол, потом бросается на меня и хватает за горло:
Ты что вырядилась?! Дочь убила и на блядки собралась?! У нас горе, а у тебя праздник?! Да ты конченная! А может, это ты поджёг устроила?! Да тебя убить мало! Ты за всех ответишь, сука!
Я вырвалась изо всех сил из его рук, побежав к входной двери, но Олег догоняет, резко дёрнув меня за шиворот платья и повалив меня на спину. Я ударилась сильно головой, от боли и слабости не могла больше встать и сопротивляться. Он начинает колотить меня ногами в живот и по бокам, и следующий мощный удар пришёлся мне по лицу в ушах звон, в глазах темно больше ничего не вижу, не слышу, улетая по спирали в чёрную дыру.
Глава 5
Я пришла в сознание, почувствовав, как кто-то меня тряс за плечи. Не могу открыть глаза, будто веки склеены. Может, я ослепла? Ртом не могу пошевелить, губ не ощущаю, как во время анестезии при удалении зубов. Перманентное чувство боли для меня стало привычным состоянием. Я забыла, что значит быть в здоровом теле. Возможно, проснувшись без чувства боли, предположу, что смерть наступила, а я это душа, которая покинула свою плоть.
Господи! Маша! Ты слышишь меня? Да что ж это такое, господи?! Что же мне делать?! Что делать, боже мой?!
Узнаю голос мамы надо мной, чувствую, как она трогает моё тело, приподнимает за плечи, прижимается к груди. Я издаю мычащие звуки. Приподнимаю руки, пытаюсь нащупать её.
Дочка! Жива! Дышишь! Ты очнулась! Это я, мама! Как же я испугалась, когда увидела тебя! Неужели это Олег с тобой такое сделал?! Господи!
Я держала маму за руку, пока она причитала, плакала и нашёптывала молитвы надо мной. Судьба её не жалела, бедную, испытывая на прочность всю жизнь. Настолько чуткий и добрый человек, как она, не заслуживала столько горя на своём пути. Только вера в Бога помогала ей пережить потери и невзгоды. Каждый день на протяжении многих лет она просыпается чуть свет и идёт в церковь, возвращаясь домой с блаженной улыбкой и успокоением, вылив там свои слёзы и помолившись за всех нас. Я не была воцерковлённым человеком, а после смерти Любы моя вера в Бога испарилась окончательно. Бытует мнение, что будто дети отвечают за грехи своих родителей. Что же я такого сделала, чтобы моя дочь заживо сгорела? Как так случилось, почему она, за что Всевышний так жесток?
Доченька! Ты встать не можешь, да? У тебя кости, может, сломаны? Не могу смотреть на тебя в таком виде. Подожди, сейчас я тебя умою.