В тех двух случаях были свидетели?
Ну, с Хитровкой, сами понимаете, даже если и были, нам их не найти, а вот в случае со старухой свидетель есть. Правда, толку в нём совершенно никакого.
То есть?
Свидетель, если это вообще свидетель полоумная внучка старухи. Якобы она что-то там видела, но она разумом что пятилетней ребёнок. Рассказать ничего внятного не может.
Но с неё снимали показания?
Да какие там показания, Дмитрий Николаевич! Говорю же вам, совсем девка умом скорбная. Рассказывает, что к бабке приходила смерть и что, дескать, и к ней она подбиралась, но тут её спугнул сосед.
Она её как-то описывает?
Кого? Смерть?! Как вы себе такое представляете?
Вы сказали, она как пятилетний ребёнок. В таком возрасте человек вполне может описать словами увиденное. В любом случае, других свидетелей, как я понимаю, нет?
Увы! Тут вы правы, к сожалению! Ни свидетелей, ни каких-либо улик у нас нет, Анатолий Витальевич развел руками.
Тогда поедем в Кожевники к внучке старухи. Я попытаюсь с ней поговорить, Дмитрий Николаевич так энергично вскочил, и на лице его была такая заинтересованность, что Белецкий удовлетворенно хмыкнул, порадовавшись произошедшей с Рудневым метаморфозе.
Хорошо! Поедемте, согласился Терентьев. Не уверен, что из вашей затеи что-то получится, но чем чёрт не шутит.
Глава 2
В маленьком домишке с грязными окнами, по одну сторону смотрящими на реку, а по другую в глухой проулок, вместе с полоумной внучкой находилась присматривавшая за скорбной сиротой монахиня из Богородице-Рождественского монастыря, сестра Агафия. Встретила она посетителей неприветливо.
Почём вы, господа, убогую тревожите? Мало того, что бабку её царствие ей Небесное! раскопали, греха не побоялись! Теперь сироту, умом чахлую, донимаете! Чего вы от неё хотите?
Простите нашу навязчивость, сестра, но идёт полицейское расследование предполагаемого смертоубийства. Нам необходимо поговорить с вашей подопечной, терпеливо, но настойчиво ответил Терентьев.
Какое такое смертоубийство?! Хавронии Макаровне срок пришёл. Ей восемьдесят седьмой год уж был, и здоровье слабое. Да и кому бы это нужно было неимущую старуху убивать! Глупости всё! У вас, господа полицейские, занятий, что ли, других нет?!
Позвольте мне поговорить с внучкой умершей, вступил в разговор Руднев. Я не полицейский.
Сестра Агафья окинула Дмитрия Николаевича сердитым взглядом.
Не полицейский? Доктор, стало быть. Эти тоже не раз приходили! Только тревожат!
Я не доктор, сестра, и обещаю, что не потревожу больную.
Не обещайте! Одному богу известно, что её скорбный ум тревожит. Ладно! Можете поговорить, но в моём присутствии и недолго. И вот ещё что, сестра Агафия строго посмотрела на Терентьева и Белецкого, вы, она тыкнула костлявым пальцем в Анатолия Витальевича, примостившегося на край деревянной скамьи и приготовившегося записывать разговор, снимите очки, не то она решит, что вы доктор, и в припадок кинется.
Терентьев что-то хмуро проворчал себе под нос, но очки, которые надевал для чтения и письма, послушно снял и убрал.
А вы, монахиня сурово глянула на Белецкого, вы вообще вон-те за ширму уйдите. Уж больно вы высокий и худой, да еще и в чёрном. Испугается она вас, за нечисть примет.
Белецкий безропотно подчинился, подвинув ширму таким образом, чтобы видеть происходящее через щель между ширмой и стеной.
А вы вот сюда сядьте и не вставайте, сестра Агафия указала Дмитрию Николаевичу на колченогий табурет у стола, а после удалилась в соседнюю комнату, отгороженную засиженной мухами выцветшей ситцевой занавеской.
Через минуту она вернулась, ведя за руку согбенную женщину в темном неряшливом платье и чёрном платке, из-под которого выбивались спутанные пряди мышиного цвета. Женщине этой было лет сорок или около того, но выражение её маленького напуганного лица было совсем детским.
Вот, Прасковьюшка, смотри какой барин к тебе в гости пожаловал, неожиданно мягко и ласково проворковала сестра Агафия, усаживая подопечную напротив Руднева, и предупреждающе зыркнула на Дмитрия Николаевича взглядом, идущим в абсолютный разрез с её медовым голосом.
Руднев выжидающе молчал и не двигался. Прасковья не меньше минуты сидела, уставившись в стол, а потом наконец приподняла голову и исподлобья посмотрела на Дмитрия Николаевича.
Здрасьте вам тихо проговорила она тонким писклявым голоском.
Здравствуй, мягко ответил Руднев, всё ещё не решаясь шевельнуться.
Меня Прасковьей зовут, а тебя как?
А меня Дмитрий Николаевич. Я тебе гостинец принёс, Руднев вынул из кармана шоколадную плитку в яркой обертке и одновременно с тем небольшой блокнот для зарисовок и карандаш.
Он осторожно пододвинул шоколад к женщине. Та сперва отпрянула, а после ухватила плитку обеими руками, сорвала с неё обертку и надкусила.
Благодарствую, сказала она уже более уверенным голосом. А это что у тебя?
Она указала на блокнот.
Это чтобы рисовать. Ты умеешь?
Прасковья отрицательно мотнула головой, продолжая уплетать шоколад.
А ты? спросила она.
Дмитрий Николаевич несколькими уверенными штрихами нарисовал кошку, играющую с клубком. Прасковья восторженно взвизгнула.
Это ж у дяди Федота такая точно Машка! Она меня поцарапала давеча, убогая протянула Рудневу руку с обкусанными ногтями. Вишь как? царапины на руке не было. А ещё что-нибудь нарисуй!
Что нарисовать?
Ангела! Ангелы они добрые.
Руднев нарисовал крылатую фигуру с нимбом.
Ух ты! А чего ты ещё рисовать умеешь?
Руднев нарисовал дракона.
Енто я знаю! захлопала в ладоши Прасковья. Енто про Георгия! Он змея победил! Мне бабка рассказывала, лицо у женщины вдруг сморщилось, а губы задрожали. Бабка-то моя померла, знаешь? всхлипнув, произнесла она.
Знаю. Как же это произошло, Прасковьюшка? Руднев на мгновенье встретился глазами с сестрой Агафией, и та кивнула неожиданно лояльно.
Женщина на несколько секунд замерла, а потом ухватила Руднева за руку и сбивчиво зашептала.
К бабке-то моей смерть приходила. Веришь? Мне никто не верит! Я же знаю, я ж умом слабая! Да только я её точно видела! Она и меня прибрать хотела, да дядя Федот пришёл и прогнал её. Ты мне веришь?!
Я тебе верю!
Я её видела! Знаешь, какая она?..
Не знаю. Расскажи.
Да ты смеёшься! Как все они! Не веришь!
Верю, говорю! Вот хочешь, ты расскажешь, а я нарисую её? И мы её всем покажем, и тогда тебе все поверят.
Правда нарисуешь?
Нарисую, только расскажи. Ну? Какая она была?
Она Она такая Чёрная И будто в рясе
Руднев нарисовал фигуру в балахоне без лица.
Смерть, она мужчина или женщина? спросил он.
Мужчина!
Старик?
Нет! Как ты!.. Нет, как дядя Федот
Руднев пририсовал фигуре лицо мужчины средних лет.
Не так! вскрикнула Прасковья. У него щёки были толстые и нос был длинный, как у ворона, и глаза жгучие и злые, как у порося!
Руднев поправил черты лица.
Похож? Может у него борода была?
Он же не поп! Он же смерть! Не было никакой бороды!.. Волосы у него были Не как у тебя! У тебя красивые, а у него хилые и на лоб липли
Руднев дорисовал.
Так?
У Прасковьи глаза расширились от ужаса.
Так ты тоже смерть видел? ахнула она.
Случалось, ответил Руднев. Но мы же ещё не дорисовали. Если это смерть, у неё коса должна быть. Так?
Нет! Ты же говоришь, что видел!.. Никакой косы не было! У неё была рука такая убогая сложила руку словно птичью лапу.
Какая такая? Руднев повторил жест Прасковьи, и та вдруг с криком вскочила и бросилась через стол, стараясь вцепиться Дмитрию Николаевичу в лицо. Он едва успел перехватить её руки.
Сумасшедшая билась и вырывалась с невероятной для женщины силой.
Это ты! Ты! иступлено орала она.
Глаза у неё вдруг закатились, и она повалилась на скамью, всё еще удерживаемая Дмитрием Николаевичем. Тело её сотрясалось, на губах выступила пена.
Уходите! закричала сестра Агафия, кинувшись к бившейся в припадке Прасковье. Уходите немедля!
Руднев схватил со стола блокнот и поспешил убраться прочь, вместе с Терентьевым и Белецким.
Умеете вы произвести впечатление на женщин, саркастично заметил Терентьев, когда они оказались на улице. Слава богу, она вам глаза не выцарапала!.. И что мы в результате имеем?
Руднев протянул ему альбом.
Мы, возможно, имеем ориентировочный портрет убийцы.
Вы уверены, Дмитрий Николаевич, что всё, что она там говорила, не бред? скептически спросил Белецкий. Когда она рассказывала про кошку, царапины на руке не было. Она её придумала.
Я ни в чём не уверен, пожал плечами Руднев. Но уж больно странно, что полоумная женщина, которой рассказывали сказки про ангелов и Святого Георгия, описывает смерть не как старуху с косой, а как мужчину с определёнными чертами лица.
Ну, мало ли кого она могла за смерть принять, возразил Терентьев.
Скажите, Анатолий Витальевич, она упоминала некоего дядю Федота, который якобы прогнал смерть. Это кто? Сосед? спросил Дмитрий Николаевич.
Да, сосед. Он-то и вызвал полицию и доктора. Сказал, что услышал завывания Прасковьи, пришёл, а там бабка её мертвая.
И больше ничего?
Судя по протоколу, нет. А вы думаете, он что-то утаил?
Давайте проверим!
Сосед Прасковьи, Федот Тюрин, был хмурым здоровенным мужиком лет тридцати пяти, работающим на Бахрушинском кожевенном заводе мастером в дубильном цеху. Был он порядком пьян и встретил посетителей ещё менее приветливо, чем сестра Агафия.
Кто такие? Чё надо? пробасил он, преграждая визитёрам путь дальше порога.
Полиция, сурово ответил Терентьев. Вопросы к тебе, Тюрин, есть. А ну, давай в дом пройдём.
Нет у меня времени с тобой болтать, ваше благородь, и в доме моем тебе делать нечего.
Будешь дурить, Тюрин, в кутузку отправлю! рявкнул Терентьев. Так в дом войдем или при соседях объясняться будем?
Федот посторонился, пропуская посетителей в свою хибару.
Чё надо? повторил он ещё мрачнее.
Кого ты у Хавронии Макаровны в доме видел, когда она преставилась? резко спросил Терентьев.
У Тюрина забегали глаза.
Никого, ответил он сквозь зубы. Внучку ейную только, болезную.
Врёшь, Тюрин! Анатолий Витальевич стукнул по столу кулаком. Правду говори!
Вот те крест, ваше благородь! Федот пьяно и размашисто перекрестился.
Врёшь! Знаю, что врёшь!
Федот набычился и сжал кулаки.
А раз ты, ваше благородь, всё знаешь, чего спрашиваешь?
От тебя услышать хочу. Что там произошло?
Я всё околоточному рассказал. Нечего мне больше добавить.
Кого вы так боитесь, Тюрин? спросил молчавший до этого момента Руднев.
Никого я не боюсь! И вас не боюсь! Вон пошли! взревел дубильщик и попытался ухватить Дмитрия Николаевича за грудки.
Тот проворно отступил. Из-за его спины метнулся Белецкий, резким движением ткнул Федота кулаком под дых, а когда тот, охнув, согнулся пополам, с неожиданной для своей худощавой фигуры силой заломил ему руки и швырнул на скамью.
Дёрнешься еще раз, руки переломаю, с ледяным спокойствием предупредил Белецкий. Я не из полиции, так что мне можно. Отвечай на вопросы, Тюрин!
Федот попытался вырваться.
Я сказал, не дергайся, хватка Белецкого стала жёстче.
Отпусти, ваше благородь! взвыл дубильщик. Всё расскажу, как на духу!
Белецкий ослабил хватку, но рук не отпустил.
Руднев достал блокнот с недорисованным портретом убийцы и показал Тюрину.
Вы этого человека там видели?
Это не человек! Федот замотал нечёсаной башкой. Упырь!
Ты мне тут сказки не рассказывай, прикрикнул на Тюрина сыщик. Какой такой упырь!
А самый, что ни наесть, настоящий! Он бабку загрыз! Я сам видел!
Что вы видели, Тюрин? спросил Дмитрий Николаевич.
Он над нею так прямо и стоял, а потом на убогую пошёл. Руку с когтями выставил!.. Тьфу ты, нечисть!.. Барин, отпусти, я же перекреститься не могу!
Потом крестится будешь, холодно возразил Белецкий. Дальше что было?
Так я как увидел, Богородице молиться начал, он окаянный от святых слов и замер весь.
Как он выглядел? спросил Руднев.
Так, как на вашей картинке, так и выглядел. Только глаза мёртвые.
Что значит мёртвые?
Ну, того Смотрят как не в тебя И острые такие
Зрачки узкие?
Это я вас, барин, не понял.
Руднев быстро нарисовал полуприкрытые глаза с узкими зрачками.
Так?
Тюрин шумно сглотнул и кивнул.
Вы сказали, рука с когтями. Это как? Ногти у него были длинные?
Ага Длинные и железные!
Железные? Вы не ошибаетесь, Тюрин?
Точно говорю. Я железу что ли не отличу!
Ладно, допустим Так, что дальше было? Вы молитву начали читать, и что?
Глаза у Федота снова забегали.
Отвечай давай, Тюрин! приказал Терентьев. И не смей врать! Я тебя насквозь вижу. Что твой упырь? Растворился? В окно вылетел?
Зачем в окно? Он в дверь вышел.
И ушел?
Дубильщик снова сглотнул.
Не ушёл. Он на карете уехал.
Терентьев, Руднев и Белецкий переглянулись.
На какой такой карете, Тюрин? спросил Анатолий Витальевич. Что ты несёшь?
А вот знал, что не поверите! Да только я вам правду говорю!.. Барин, да отпусти же ты меня! Не буду бузить!
Белецкий отпустил Федота, но остался стоять за его спиной.
Мы вам верим, Тюрин, примирительно сказал Руднев. Рассказывайте. Что была за карета?
Знамо дело, карета как карета! С двумя лошадьми, Федот уставился в пол, потирая локти и запястья.
Опять чего-то ты юлишь, Тюрин! сердито проговорил Анатолий Витальевич. Правду говори!
Дубильщик поднял глаза на Терентьева, взгляд его, и без того пьяный, сделался совсем ошалелым.
В карете той, ваше благородь, прошептал он, барыня сидела, красоты неземной. Что твой ангел!
Глава 3
Руднев, не глядя, смёл аккуратно разложенные Белецким конверты в ящик стола, положил перед собой несколько листов писчей бумаги и каждый надписал: «Жертвы», «Травмы», «Свидетели», «Место убийства», «Убийца», «Орудие убийства», «Улики», «Странности».
Так, Белецкий, что у нас есть? спросил Дмитрий Николаевич.
Белецкий, примостившийся на краю подоконника со скрещенными на груди руками, скрипнул зубами на предмет корреспонденции, но отвлекать внимание Руднева на неё не стал.
С чего вы бы хотели начать, Дмитрий Николаевич?
Давай со свидетелей. Итак, у нас есть двое
Одна полоумная, а второй напуганный и пьяный
Другими словами, ты хочешь сказать, что ни один из них не заслуживает доверия?
А вы считаете иначе?
Я лишь могу утверждать, что их показания сходятся
Руднев записал на листе с заголовком «Свидетели» имена и поставил под ними большой знак вопроса.
Теперь про орудие убийства, сказал он.
Перчатка с железными когтями? предположил Белецкий. Надеюсь, вы же не предполагаете, что он и впрямь впивается в жертв зубами?
Зубы, конечно, совсем уж дикость, но и перчатка мне кажется сомнительной, проговорил Дмитрий Николаевич.
Отчего же?
Руднев постучал пальцем по фотографиям старухи и коллежского регистратора.
Расстояния между отметинами в обоих случаях абсолютно одинаковые. Маловероятное совпадение, если наносить удар просто рукой.
То есть вы предполагаете какое-то орудие, имитирующее укус клыков?
Руднев не ответил и отложил лист с подписью «Орудие убийства» в сторону без каких-либо записей.
Давай про травмы, сказал он и вписал на соответствующий лист: «Klaffenden Vampirbisse» и «Обескровливание». Что ещё?
У последний жертвы были следы падения. Это, по-вашему, важно?
Руднев задумался.
Это может не иметь никакого отношения к убийству, сказал он наконец. Но если имеет Допустим, коллежский регистратор пытался убежать от убийцы, споткнулся и упал, но тогда вряд ли он бы падал на спину. Другой вариант, это убийца сбивает его с ног, чтобы убить уже на земле И ведь остальные жертвы, скорее всего, тоже лежали, когда он их убивал? Старуха. Пьяный нищий, Руднев ещё раз сравнил фотографии. Он точно наносил удар старухе и молодому человеку из одного положения. Раны расположены идентично.