В доме возле автобусной остановки открылась дверь, и на крыльце показался невысокий человечек в футболке и спортивных штанах. Судя по тому, что он направился ко мне, это и был тот, кто мне нужен.
Не считая жиденького венка волос за ушами, он был совершенно лысым. Лицо казалось добрым, черты крупные, какие бывают у людей за пятьдесят, но глаза за стеклами очков были маленькими и колючими. Его взгляд словно не вязался с остальной внешностью это я понял, когда он подошел.
Кнаусгор? отводя взгляд, он протянул мне руку.
Да. Я пожал ему руку. Маленькую, сухую и напоминающую лапку животного. А вы, как понимаю, Корнелиуссен?
Так и есть. Он улыбнулся, опустил руки и обвел взглядом окрестности. Как тебе?
Вы про Хофьорд? уточнил я.
Хорошо у нас тут? спросил он.
Потрясающе, ответил я.
Он повернулся и показал наверх.
Ты вон там жить будешь, сказал он, мы теперь с тобой соседи. Я вот тут живу, видишь? Пойдем посмотрим?
Пойдемте, согласился я. Вы не знаете, мои вещи уже привезли?
Он покачал головой:
Насколько я знаю, нет.
Ну, значит, в понедельник привезут. Я пошел за ним вверх по дороге.
Я так понял, ты у моего сына учителем будешь, сказал он, его Стиг зовут. Так я понял. Он в четвертом классе учится.
У вас много детей? спросил я.
Четверо, ответил он, двое дома живут. Юханнес и Стиг. А Туне и Рубен эти в Тромсё.
Пока мы шли, я смотрел по сторонам. Возле похожего на магазин здания топтались несколько человек. Там же стояла пара машин. А у ведущей наверх дороги, возле ларька, я увидел еще несколько человек с велосипедами.
Далеко внизу во фьорд зашла шхуна.
Возле гавани кричали чайки.
Больше тишину ничего не нарушало.
Много здесь народа живет? спросил я.
Человек двести пятьдесят, ответил он, смотря по тому, считать ли школьников.
Мы остановились перед крашенным черной морилкой домом постройки семидесятых, возле утопленной в стену дверью на первый этаж.
Вот и пришли, объявил он, давай, заходи, там открыто. А ключи я тебе сейчас отдам.
Я открыл дверь, вошел в прихожую, поставил чемоданы и взял у завхоза ключ. Пахло тут так, как в домах, где давно никто не живет. Слабо, почти по-уличному, тянуло сыростью и плесенью. Я толкнул попуприкрытую дверь и оказался в гостиной. Пол там покрывал оранжевый ковролин. Из мебели был темно-коричневый письменный стол и такой же журнальный столик, а еще обитые коричневым и оранжевым кресла и диван, тоже темного дерева. Два больших окна без переплета выходили на север.
Замечательно, похвалил я.
Кухня вон там, он показал на дверь с противоположной стороны маленькой гостиной, и повернулся: а там спальня.
Обои на кухне были с рисунком, популярным в семидесятых, золотым, коричневым и белым. У окна стоял небольшой стол. Рядом холодильник с маленькой морозилкой. Пластиковая столешница с раковиной сбоку. Серый линолеум на полу.
Ну и, наконец, спальня, сказал он и остановился на пороге, а я вошел в комнату. Ковер на полу был темнее, чем в гостиной, обои светлые, а из мебели имелась лишь низкая, очень широкая кровать из того же материала, что и остальная мебель в квартире. Тиковая или крашенная под тик.
Отлично! сказал я.
Ты постельное белье с собой привез?
Я покачал головой:
Нет, отправил почтой.
Мы тебе одолжим, если хочешь.
Было бы неплохо, согласился я.
Схожу тогда сейчас принесу, сказал он, а если вопросы будут, хоть какие, так ты заходи. Мы тут гостей не боимся!)
Хорошо, ответил я, спасибо большое.
Из окна гостиной я наблюдал, как он идет к своему дому метрах в двадцати от моего.
Моего!
Охренеть, у меня есть квартира!
Я расхаживал по ней, выдвигал ящики и заглядывал в шкафы, а потом вернулся завхоз со стопкой постельного белья. Когда он ушел, я принялся распаковывать немудрящие пожитки, которые привез с собой. Одежда, полотенце, печатная машинка, несколько книг, бумага для печатной машинки. Я передвинул письменный стол к окну, водрузил на него печатную машинку, сдвинул в сторону торшер, положил на подоконник книги и один номер литературного журнала под названием «Окно» я купил его в Осло и решил подписаться на него. Рядом составил пятнадцать-двадцать кассет, которые привез с собой, а возле стопки бумаги разместился плеер и запасные батарейки.
Обустроив рабочее место, я сложил одежду в шкаф в спальне, убрал пустые чемоданы на верхнюю полку и замер посреди комнаты, не зная, чем еще заняться.
Меня разбирало желание позвонить кому-нибудь, рассказать, как оно тут все, но телефона в квартире не было. Может, выйти поискать телефонную будку?
К тому же я проголодался.
Я видел на улице киоск может, до него прогуляться?
Тут, по крайней мере, делать точно нечего.
Зайдя в крохотную ванную, куда вела дверь из прихожей, я надел перед зеркалом черный берет. На крыльце я на секунду остановился и посмотрел вниз, на деревню. Одного взгляда было достаточно, чтобы разглядеть здесь всех и вся. Да, тут особо не спрячешься. Шагая по дороге сверху грунтовой, а внизу заасфальтированной я ощущал себя прозрачным.
Возле киоска-закусочной топтались несколько подростков лет пятнадцати. Когда я подошел, они умолкли. Не глядя, я прошел мимо, поднялся по ступенькам под навес и подошел к окошку, ярко блестевшему в рассеянном, словно повисшем в воздухе свете позднего лета. Окно почти заросло жиром. За стойкой стоял парнишка примерно того же возраста, что и подростки у меня за спиной. На щеке его виднелось несколько длинных черных волосков. Глаза были карие, волосы темные.
Гамбургер с картошкой и колу, попросил я, прислушиваясь, не обо мне ли болтают сзади. Но нет. Я закурил и, дожидаясь, принялся расхаживать под навесом. Орудием, смахивающим на совок, паренек зачерпнул резаную соломкой сырую картошку и бросил ее в кипящее масло. Положил на противень гамбургер. До меня доносилось лишь тихое шипенье масла и оживленные голоса за спиной. В домах на острове, отделенном от берега фьордом, загорелись окна. Небо низкое у берега и поднимающееся ввысь ближе к устью фьорда было сине-серым. Оно слегка подернулось дымкой, но не потемнело.
Тишина не давила, а дарила простор.
Но не нам, почему-то подумал я. Тишина здесь была такой всегда, задолго до прихода людей, и такой же останется надолго после того, как они исчезнут. Она по-прежнему будет покоиться здесь, в этой горной чаше, обращенной к морю.
Где, интересно, оно заканчивается? В Америке?
Да, наверное. В Ньюфаундленде.
Ваш гамбургер. Парнишка поставил на стойку пенопластовый контейнер с гамбургером, парой салатных листьев, четвертинкой помидора и горкой картошки-фри.
Я расплатился и, подхватив поднос, повернулся к выходу.
Ты чего, новый учитель? спросил один из подростков, навалившись на велосипедный руль.
Да, ответил я.
Ты у нас будешь учителем. Сказав это, он сплюнул и сдвинул бейсболку чуть на затылок.
Мы в девятом учимся. А вот он в восьмом.
Вон оно что, сказал я.
Ага. А ты южак, что ли?
Я с юга, да, ответил я.
Ага, понятно. Он кивнул так, словно я побывал у него на приеме, а теперь прием окончен и мне разрешается уйти.
Как вас зовут? поинтересовался я.
Поживешь узнаешь, ответил он.
Это их рассмешило. Я, как ни в чем не бывало, улыбнулся, но, проходя мимо, показался себе глупым. Он вышел победителем.
А тебя-то как звать? Крикнул он мне вслед.
Я повернул голову, однако останавливаться не стал.
Микки, проговорил я, Микки Маус.
Да он еще и шутила! крикнул он.
Съев гамбургер, я разделся и улегся в постель. Было не больше девяти вечера, комнату наполнял свет, какой бывает в пасмурный полдень, и проникающая повсюду тишина усиливала звуки при любом моем движении, поэтому даже несмотря на усталость тем вечером я опять пролежал несколько часов без сна.
Проснулся я посреди ночи оттого, что где-то хлопнула дверь. Сразу после этого в квартире этажом выше послышались шаги. Спросонок я почему-то решил, будто лежу в папином кабинете в нашем доме в Тюбаккене и что это папа ходит там, надо мной. Как меня сюда занесло? успел подумать я, а после снова провалился в темноту.
Когда я проснулся в следующий раз, то меня охватила тревога.
Где я?
В доме в Тюбаккене? В доме в Твейте? В квартирке Ингве? В студенческом общежитии в Тромсё?
Я сел в кровати.
Сколько бы я ни озирался, взгляду ухватиться было не за что. Предметы вокруг не давали ни малейшей зацепки. Как будто я сползал вниз по отвесной стене.
А потом я вспомнил.
Хофьорд. Я в Хофьорде.
В моей собственной квартире в Хофьорде.
Я снова плюхнулся на кровать и заново прокрутил в голове всю поездку. Затем представил себе деревушку, раскинувшуюся там, за окнами, а в домах людей, которых я не знаю и которые не знают меня. Внутри всколыхнулось чувство, похожее на ожидание, а еще на страх и неуверенность. Я встал, прошел в ванную и, приняв душ, надел зеленую рубашку из шелковистой ткани и брюки из хлопка, черные и широкие, после чего подошел к окну и посмотрел вниз, на магазин. Надо бы купить продукты для завтрака, но с этим можно было подождать.
На парковке возле магазина было несколько машин. Между ними стояла группка людей. Время от времени из магазина выходил какой-нибудь покупатель с пакетами в руках.
Нет, можно сходить и сейчас.
Я вышел в коридор, накинул пальто, надел берет и обул белые кеды, взглянул на себя в зеркало, поправил берет и вышел из дома.
Небо было таким же теплым и сероватым, как вчера. Горы на противоположном берегу фьорда вырастали прямо из воды. В них таилось нечто жестокое, я сразу увидел это, им ни до чего не было дела, ничто не имело для них значения, они словно находились где-то еще и в то же время оставались здесь.
Сейчас на парковке стояли пятеро. Двое пожилых, лет пятидесяти, и трое чуть постарше меня.
Они давно меня заметили, это я знал, иначе и быть не могло. Думаю, незнакомцы в длинных черных пальто здесь в диковинку. Я поднес к губам сигарету и затянулся так глубоко, что фильтр погорячел. По обеим сторонам двери висело два флажка с рекламой газеты «Верденс Ганг». На окне пестрели зеленые и оранжевые рукописные объявления. От группы на парковке меня теперь отделяло метров пятнадцать. Надо ли мне поздороваться? Просто вежливо поприветствовать? Или остановиться поболтать? Сказать, что я новый учитель и сострить по этому поводу?
Один из них посмотрел на меня. Я едва заметно кивнул. Ответного кивка не последовало.
Он что, не видел? Я кивнул совсем слабо, и он принял это за случайный жест? Решил, будто я просто вздрогнул?
Их присутствие меня будто ножом резало. В метре от двери я бросил окурок на землю и наступил на него. Оставить его? Или получится, что я намусорил? Значит, лучше его поднять? Нет, такая избыточная аккуратность, наверное, ни к чему?
Да ну на хрен, еще подбирать его, они же тут рыбаки уж они-то точно ничего не подбирают!
Я поднял руку и толкнул дверь, взял красную корзинку и пошел вдоль полок. Полная женщина лет тридцати пяти держала в руках упаковку сарделек и что-то говорила девочке наверное, дочери. Худая и долговязая, та топнула и упрямо посмотрела на мать. По другую сторону от женщины мальчик лет десяти рылся, склонившись, в выложенных на прилавке товарах. Я положил в корзинку цельнозерновой хлеб, пачку кофе «Али» и коробку чая «Эрл Грей». Женщина взглянула на меня и, положив сардельки к себе в корзину, двинулась в другой конец магазина. Мальчик с девочкой поплелись за ней следом. Я, не торопясь, бродил по магазину и разглядывал товары. В корзинку отправились кусок коричневого сыра, банка паштета и тюбик майонеза. Прихватив еще пакет молока и пачку маргарина, я пошел к прилавку, где полная женщина складывала покупки в пакет, а ее дочка читала объявления возле двери.
Продавец кивнул мне.
Здравствуйте, сказал я и принялся выкладывать продукты.
Он был низеньким и крепко сбитым, горбоносым, с широким лицом и тяжелым подбородком, покрытым ковром черной с проседью щетины.
Ты, наверное, новый учитель? он вбил цену.
Стоявшая возле доски объявлений девочка обернулась и посмотрела на меня.
Да, ответил я, вчера приехал.
Мальчик потянул девочку за руку, она вырвалась и вышла из магазина. Мальчик пошел за ней, а последней вышла мать.
Апельсины мне еще нужны апельсины. И яблоки.
Я метнулся к маленькому прилавку с фруктами, сунул в пакет несколько апельсинов, схватил пару яблок и вернулся на кассу, где продавец как раз пробивал последний товар.
И еще табак «Эвентюр» и бумагу. И «Дагбладет».
С юга, что ли? спросил он.
Я кивнул.
Из Кристиансанна, сказал я.
В магазин вошел пожилой мужчина в кепке.
День добрый, Бертиль! крикнул он.
Кого я вижу! продавец подмигнул мне.
Я поспешно улыбнулся, расплатился, сложил покупки в пакет и вышел. Один из стоявших на улице мне кивнул, а я кивнул в ответ и пошел прочь.
Поднявшись на холм, я посмотрел на гору там, где заканчивалась деревня. Она была зеленой, до самой вершины, это, наверное, больше всего поражало меня в местных пейзажах: я ожидал, что они будут суровыми и бесцветными, но уж никак не ждал такой ликующей зелени, которую перебивала лишь мощная серая синь моря.
В квартиру я возвращался с удовольствием. Она была первой, которую я мог назвать своей, и самые обыденные действия наполняли меня радостью например, когда я вешал куртку или убирал в холодильник молоко. Тем летом я, правда, провел целый месяц в небольшой квартирке при психиатрической лечебнице в Эге мама отвезла меня туда, когда я съехал из дома, где мы провели последние пять лет, но ее и квартирой было не назвать, просто комната в общем коридоре, куда выходят двери других комнат. Там издавна селили бессемейных медсестер, отчего это место величали «Курятником». Так же и работа там была не настоящая работа, а временная, летняя, безо всякой ответственности. И находилась та квартира в Кристиансанне. Чувствовать себя свободным в Кристиансанне я не мог, слишком многое связывало меня там с другими людьми, настоящими и воображаемыми, и потому не позволяло поступать так, как мне хотелось.
«Зато здесь!» думал я, поднося ко рту бутерброд и глядя в окно. По воде пробежала рябь, и отражение горной гряды распалось на крошечные осколки, словно в калейдоскопе. Здесь никто не знает, кто я такой. Здесь меня ничего не связывает, нет привычных ритуалов, здесь можно поступать, как захочется. На год уйти на дно и писать, втайне создавать что-то. Или успокоиться на время и поднакопить денег. Без разницы. Главное что я здесь.
Я налил в стакан молока и медленно, большими глотками выпил. Стакан с тарелкой я поставил на столешницу у раковины, и туда же положил нож, а продукты убрал в холодильник. Вернувшись в гостиную, я включил машинку в розетку, надел наушники, запустил музыку на полную громкость и, вставив в каретку лист бумаги, сдвинул ее на середину и напечатал сверху единицу. Посмотрел на дом завхоза. На крыльце стояли зеленые резиновые сапоги. У стены швабра с красной щеткой. Среди гравия с песком перед домом виднелись несколько игрушечных машинок. Земля между двумя домами поросла мхом и невысокой травой, из которой торчало несколько чахлых деревьев. Указательным пальцем я отстучал по столу ритм. И напечатал одно предложение. «Габриэль стоял на плато и с недовольным видом оглядывал сверху жилые дома».
Я закурил. Я сварил кофейник кофе. Я посмотрел на деревню, на фьорд и на горы на противоположном берегу. Я напечатал еще одно предложение. «Позади него показался Гордон». Я спел припев. И напечатал: «Он скалился, словно волк». Отодвинув назад стул, я закинул ноги на стол и снова закурил.
А что, неплохо выходит, да?
Я схватил «Райский сад» Хемингуэя и, чтобы проникнуться языком, прочел несколько страниц. Книгу мне подарила Хильда, когда пришла попрощаться на вокзал в Кристиансанне, откуда я уезжал в Осло, чтобы потом улететь в Тромсё. Ларс тоже пришел. И Эйрик, парень Хильды. И Лина там тоже была, она провожала меня до Осло.