Кеннет
Сюсанне
Стиг
Рейдар
Ловиса
Мелание
Стеве
Эндре
Стейн-Инге
Хелене
Ю
Некоторые запомнились мне сразу, и с тех пор я их уже не забывал как, например, изящную во всем, от телосложения до одежды, похожую на куклу девочку; круглолицего мальчика; малыша с сердитым лицом; большеголового мальчика с добрыми глазами; шумливого хвастуна; блондинку с тоненькими косичками, кажется обстоятельную и разумную, но лица остальных словно расплывались, в них не было ничего, что врезалось бы в память.
Итак, третий и четвертый классы! проговорил я. Как называется деревня, в которой вы живете?
Хофьорд! подал голос Рейдар.
Я молча смотрел на него. Затем двое-трое подняли руки. Я показал на кукольного вида девочку.
Да, Ловиса?
Хофьорд, сказала она.
А как называется губерния, где находится Хофьорд?
Трумс.
А страна?
Теперь руки тянули все. Я показал на толстяка.
Норвегия, сказал он.
А материк?
Европа, ответил он.
Молодец! похвалил я, и он улыбнулся.
А как называется планета? Знает кто-нибудь? Да, Рейдар?
Земля?
В каком-то смысле да. Но у нее есть и другое название. Название планеты.
Я повернулся и записал на доске: ХОФЬОРД, ТРУМС, НОРВЕГИЯ, ЕВРОПА, ТЕРРА. И снова обернулся к ним.
И где же находится Терра?
Во Вселенной, ответил Стиан.
Именно, я кивнул. Она находится в Солнечной системе, в галактике, которая называется и я написал на доске: МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ. Вы о ней слышали?
Да! закричали несколько человек.
Нам эта галактика кажется невероятно большой. Но по сравнению с остальной Вселенной она совсем маленькая.
Я посмотрел на них.
А как вы думаете, что находится за пределами Вселенной?
Они озадаченно смотрели на меня.
Никогда не задумывались? Что скажешь, Эндре?
Эндре покачал головой:
Разве там вообще чего-то есть?
Этого никто не знает, сказал я, но вряд ли там совсем ничего нет? Хоть что-то должно быть?
А что в учебнике написано? нашелся Рейдар.
Ничего, ответил я, потому что этого никто не знает.
Никто?
Никто.
Тогда зачем нам это учить? спросил он.
Я улыбнулся.
Вам нужно знать, где вы живете. А живете вы во Вселенной. Или, если брать шире, это космос. Это его вы видите поздно ночью, когда смотрите в небо. Хотя нет, вы маленькие и спать ложитесь рано.
Не-ет, мы не маленькие!
Ладно, я пошутил, сказал я. Но звезды, которые вы видите, когда небо темное. И луна, и планеты. О них вам предстоит узнать.
Я повернулся и написал на доске: ВСЕЛЕННАЯ.
Ну хорошо, продолжал я, кто-нибудь знает названия планет в нашей Солнечной системе?
Земля! не растерялся Рейдар.
Кто-то рассмеялся.
Еще?
Плутон!
Марс!
Очень хорошо! похвалил я. Больше никто ничего не вспомнил, и я нарисовал на доске Солнечную систему.
СОЛНЦЕ
МЕРКУРИЙ
ВЕНЕРА
ЗЕМЛЯ
МАРС
ЮПИТЕР
САТУРН
УРАН
НЕПТУН
ПЛУТОН
Кажется, будто все они находятся рядышком. Но расстояние между планетами огромное, и чтобы добраться, например, до Юпитера, понадобилось бы много-много лет. Я хотел показать вам, насколько велики эти расстояния, поэтому одевайтесь, прогуляемся с вами до футбольного поля.
Мы что, на улицу пойдем? Прямо на уроке?
Да. Одевайтесь и вперед.
Они повскакивали из-за парт и бросились к крючкам с одеждой, а я с пакетом в руках ждал их возле двери.
Когда мы шли к полю, они жались ко мне, и я чувствовал себя пастухом, таким непохожим на этих маленьких, озорных существ.
Стоп! я вытащил из пакета мяч и положил его на землю. Вот это солнце. Ясно?
Они озадаченно смотрели на меня.
Пошли дальше!
Еще метров через двадцать я остановился и положил на землю сливу.
Это Меркурий, планета, расположенная ближе всего к Солнцу. Видите, где сейчас Солнце?
Все посмотрели на мяч, отбрасывающий на гравий коротенькую тень, и закивали.
Потом я разложил на земле два яблока, два апельсина, вилок капусты, кочанчик цветной капусты и, наконец, возле двери в общественный центр, виноградину, представлявшую собой Плутон.
Теперь понимаете, какое огромное расстояние разделяет планеты? спросил я. Солнце отсюда выглядит совсем маленьким, а Меркурий то есть сливу вообще не видно. И вот это, я посмотрел на детей, отрешенно глядевших на футбольное поле, лишь совсем-совсем крохотная часть Вселенной! Крохотная-прекрохотная! Ну разве не удивительно? Земля, на которой мы живем, расположена в миллионах миль от других планет?
Осмысляя услышанное, некоторые думали с такой силой, что я прямо слышал скрип извилин; другие просто смотрели на деревню или фьорд.
Ну, давайте назад, скомандовал я. Давайте-ка бегом!
В учительской я достал один экземпляр рассказа, скрепил страницы и протянул его Нильсу Эрику тот сидел на диване и читал местную газету «Трумс Фолкебла».
Вот рассказ, о котором я говорил, сказал я.
О, интересно! сказал он.
Ты когда прочтешь? Сегодня к вечеру?
А что, прямо горит? он взглянул на меня и улыбнулся. Я после обеда хотел в Финнснес съездить. Кстати, поехали со мной?
Ага, поехали. Это ты хорошо придумал.
А рассказ твой я к завтрашнему дню прочитаю и устроим с тобой коллоквиум, ладно?
Коллоквиум от этого слова пахло университетом, наукой, учебой, девушками и вечеринками.
Отлично. И я направился за кофе.
А зачем ты их на улицу водил? спросил мне вслед Нильс Эрик.
Да считай что просто так, ответил я, наглядно показывал Вселенную.
Когда я пришел в класс на следующий урок, три девочки стояли у окна и о чем-то оживленно спорили. Мое присутствие их, похоже, ничуть не смущало.
Вы почему тут стоите и болтаете? напустился на них я. Урок уже начался! Вы кто такие? Вы ученики, ваше дело выполнять правила и слушать учителя!
Они обернулись, но, увидев, что я улыбаюсь, продолжили болтать.
Эй! возмутился я. Живо по местам!
С медлительностью, которую я, вспоминая позже события этого дня, оценил как изысканную, потому что движения их были поразительно продуманными и привычная неуклюжесть вдруг сменилась горделивой женственностью, они прошли к своим партам.
Я прочитал то, что вы написали, я принялся раздавать тетради. Молодцы. Но пару моментов я хотел бы обсудить сразу, потому что это касается всех.
Они открыли тетради и прочитали мои комментарии.
А оценок не будет? спросила Хильдегюнн.
За такое маленькое задание нет, сказал я. Я попросил вас это написать, чтобы получше вас узнать.
Андреа и Вивиан сравнили мои комментарии у себя в тетрадях.
Да вы почти одно и то же написали, сказала Вивиан. Что, лень придумывать было?
Лень? я улыбнулся. Зато оценки у вас наверняка будут разные думаю, тогда и радости у вас поубавится.
Дверь у меня за спиной открылась. Я обернулся. В класс вошел Ричард. Он уселся за парту возле стены и махнул мне рукой, словно разрешая продолжать.
Это еще что такое? Он меня контролировать будет?
Во-первых, разберемся с диалектом, сказал я. На диалекте писать нельзя. Это запрещено. Надо писать «меня зовут», а не «меня звать», «скучно», а не «скушно».
Но мы же так говорим! возразила Вивиан, заерзав на стуле и поглядывая на Ричарда, но тот скрестил на груди руки и даже бровью не повел. Говорим-то мы «меня звать», почему тогда писать надо по-другому?
И Харрисон в прошлом году говорил, что можно и так писать, добавила Хильдегюнн.
Он говорил, главное не правильно написать, а вообще хоть что-то написать, подала голос Ливе.
В прошлом году вы были еще детьми, ответил я, а сейчас уже старшеклассники. Существует, что называется, нормативный язык. Норма единая для всех, кто живет в нашей стране. Говорить можно, как захочешь, но писать либо на букмоле, либо на нюношке[19]. Спорить тут бесполезно. Если не хотите получать тройки с двойками и чтобы в ваших тетрадях были сплошь исправления, то придется подчиниться.
Ох! Андреа посмотрела на меня, потом на Ричарда. Остальные захихикали.
Я велел им достать учебники, а потом, когда все раскрыли их, попросил Хильдегюнн почитать. Ричард поднялся и, коротко кивнув мне, исчез в коридоре.
На перемене я подошел к его кабинету и постучался. Ричард сидел за столом, и, когда я вошел, поднял на меня взгляд.
Привет, Карл Уве, сказал он.
Привет, ответил я. Я просто хотел спросить, зачем ты ко мне на урок приходил.
Он посмотрел на меня изучающе и вопросительно. Потом улыбнулся и прикусил нижнюю губу, по привычке, которую я уже успел за ним заметить, так что борода у него встопорщилась и придала ему что-то козлиное.
Да я хотел посмотреть, как ты на уроке держишься, проговорил он. Я иногда буду захаживать. Среди вас много таких, у кого нет образования, и мне важно понимать, как вы справляетесь. Преподавать это, знаешь ли, дело непростое.
Когда у меня будут проблемы я непременно скажу. Обещаю, сказал я. Будь уверен.
Он засмеялся.
Это я знаю. Но речь не о том. Ты давай, иди отдохни чуток! И он уткнулся в разложенные перед ним бумаги.
Таким образом мне показали, кто тут главный, и на несколько секунд меня охватило нежелание уступать, однако ничего другого мне не оставалось: сказать мне было нечего, да и в словах его не было ничего особенного, поэтому в конце концов я повернулся и пошел в учительскую.
Заглянув после уроков на почту, я обнаружил в ящике три письма. Одно было от поступившего в Ставангерский университет Бассе, другое от Ларса, который теперь жил вместе со своей девушкой в Кристиансанне, а третье от Эйрика. Он начал учиться в Техническом университете в Тронхейме.
Бассе описывал случай, произошедший с ним накануне переезда. Он привел домой девушку или, скорее, женщину, потому что ей было двадцать пять и в самый, как он это называл, интересный момент с ней приключилось что-то вроде припадка. Бассе испугался до смерти. Он писал, что у женщины начались судороги, тело ее тряслось и дрожало, он решил, что у нее эпилепсия, вытащил из нее член и вскочил.
«Карл Уве, я со страху чуть не умер! Я не знал, куда бежать скорую вызвать или как. Вдруг она умрет! Я ведь и правда так подумал. Но потом она открыла глаза, потянула меня к себе и спросила, куда это я собрался. Еще! стонала она. Прикинь? Оказывается, это у нее оргазм был! Вот как оно бывает у зрелых женщин!»
Я шел по дороге, читал его письмо и смеялся, но чувствовал, как меня что-то гложет, потому что сам я никогда ни с кем не спал, секса у меня не было, иными словами, я был девственником и не только мучился от стыда за то, что два года врал о своих постельных подвигах причем и Бассе, и другие, похоже, мне верили, но и изнывал от желания переспать с девушкой, неважно с какой, и испытать ощущения, которые регулярно испытывали Бассе и другие мои приятели. Каждый раз, когда я слушал про их геройства, по телу разливались одновременно апатия и желание, бессилие и сила, потому что чем дольше у меня не получалось ни с кем переспать, тем сильнее я этого боялся. Почти о любой моей проблеме я мог поговорить с кем-нибудь и облегчить душу, но об этой говорить было нельзя, никогда и никому, ни при каких обстоятельствах, и каждый раз, думая об этом а случалось такое нередко, по несколько раз в час, я чувствовал, как на меня опускается тяжелая темнота, непроглядная безнадежность, которая порой тотчас же уплывала, как туча мимо солнца, а иногда сковывала меня надолго, но независимо от того, какую форму принимала эта безнадежность, избежать ее я не мог столько с ней было связано сомнений и мук. Получится ли у меня? Получится ли? Если я, несмотря ни на что, смогу устроить все так, как надо, и окажусь в одной комнате наедине с обнаженной девушкой, получится ли у меня вообще переспать с ней? Буду ли я в состоянии все это проделать?
Таинственность и двойная игра, которую я вел, не облегчали мне задачи.
Знаешь, что написано на самом конце презерватива? спросил, глядя на меня, Трунн. Была весна, перемена, и мы целой компанией стояли перед школой.
Он смотрел на меня.
Интересно, почему? Догадывался, что я вру про девушек, что я вру про секс?
Я покраснел.
Что мне ответить? Сказать «нет» и спалиться? Или сказать «да», чтобы меня вполне резонно спросили «и что же»?
Нет, что? спросил я.
Значит, у тебя такой маленький член? проговорил он.
Они расхохотались.
Я тоже засмеялся, с невыразимым облегчением.
Вот только Эспен он, кажется, посмотрел на меня? Вроде как понимающе и оттого отчасти торжествующе?
Спустя два дня он подвозил меня вечером домой мы с ним засиделись у Гисле.
А у тебя вообще сколько девушек было, а, Карл Уве? спросил он, когда мы проезжали по пологому склону возле Крагебуэна, где по обеим сторонам дороги выстроились старые ветхие дома.
А тебе зачем? уклончиво спросил я.
Да просто спросил. Он глянул на меня и снова посмотрел на дорогу перед нами. И улыбка у него на губах она была лукавой.
Я нахмурился и изобразил сосредоточенность.
Хм-м, протянул я, шесть. Хотя погоди-ка, нет, пять.
И кто они?
У нас тут что, допрос?
Да не-ет, но ответить-то можно?
Сесилия, ну помнишь, из Арендала, мы с ней встречались, начал я.
За окном проплыл старый магазин, где я в свое время потырил немало сладостей. Его давным-давно закрыли. Эспен включил поворотник.
Та-ак. сказал он.
Марианна, ответил я.
Ты и Марианну трахнул? удивился он. А я и не знал! Чего ж ты не сказал?
Я пожал плечами:
Личная жизнь-то у меня тоже должна быть.
Слушай, из всех моих знакомых о тебе я меньше всего знаю! Но это пока только две.
Крупный мужчина с огромным брюхом и вечно разинутым ртом стоял у забора. Он проводил взглядом нашу машину.
Вот эта семейка та еще, сказал я.
Ты давай не уходи от темы, не отступал Эспен, еще трех не хватает. Я потом про своих тоже расскажу, если захочешь.
Ну ладно. Еще исландка она прошлым летом работала в киоске с мороженым рядом со мной. Я тогда кассетами торговал в Арендале, и она однажды пригласила меня домой.
Исландка! восхитился Эспен. Звучит прямо чудесно.
Оно и было чудесно, подтвердил я. И еще с двумя просто переспал по разу. Я даже не знаю, как их зовут.
Мы съехали с последней горки. Вдоль реки стеной выстроились деревья. Внизу они расступались, так что видно было маленькое футбольное поле, где три фигурки целились в четвертую, стоявшую в воротах.
А ты с кем? спросил я.
Да сейчас уже некогда рассказывать, сказал он, приехали.
Давай, выкладывай, потребовал я.
Он засмеялся и остановил машину.
До завтра! попрощался я.
Вот урод! Я открыл дверцу, вышел и направился к дому.
Прислушиваясь, как постепенно затихает шум двигателя, я думал, что зря так подробно ответил ему. Надо было сказать, что это его не касается. Он бы на моем месте так и ответил.
Почему вообще ему везет, а мне нет?
Для него девушки значили меньше, чем для меня, это да. Не то, чтобы они ему меньше нравились, вовсе нет, но он, наверное, не считал, будто они чем-то лучше его, недостижимые настолько, что с ними нельзя ни говорить, ни делать какие-нибудь обычные дела, он ставил их на один уровень с собой или даже ниже, потому что уверенности в себе ему было не занимать. Так что ему было на них плевать, а они, видя это, стремились завоевать его внимание. В моих же глазах они оставались совершенно недоступными, да, кем-то вроде ангелов; я любил в них все, от просвечивающей на запястье вены до мочки уха, и когда видел очертания груди под футболкой или голую ногу под летним платьем, то внутри у меня словно что-то обрывалось, все вокруг кружилось и меня накрывало всепоглощающим желанием, легким, точно свет, а в нем таилась уверенность, будто все возможно, не только здесь вообще повсюду, и не только сейчас, а и дальше в будущем. И едва меня охватывало это чувство, как откуда-то изнутри пронзало осознание, похожее на водяной смерч, тяжелое и темное, отчаянье, покорность, бессилие, и мир для меня замыкался. Оставалась неловкость, молчание, испуганные глаза. Оставались горящие щеки и острая тревога.