Леса стояли в выжидании. Расстояние выстрела эта дистанция почему-то всегда отделяет в России леса и рощи. Отчего они и напоминают иногда зачинщиков какой-то пагубы, да еще и прозревших, которым вдруг открывается безнадежность задуманного, но уже не удается повернуть всё вспять. Время как всегда упущено.
В южной полосе засуха держалась с мая, и поля в этом году убирали выборочно. Год выдался неурожайный, зима предстояла трудная. Но для приросшего к земле местного люда, который жил одним днем, погодой и больше зависел от божьих прихотей, чем от качества химикалий, от засухи жизнь лишь упрощалась. Да и появлялась наконец возможность заняться как следует своим собственным хозяйством.
Звеногов Пётр Андреич, первый егерь при местном охотничьем обществе, не просыхал от своих трудов всю осень. Хозяйственный сезон он заканчивал позднее всех своих соседей. На небольшой летней даче, которую ему удалось приобрести пять лет назад, в те времена, когда обзавестись клочком земли было еще возможно по распределению на работе или просто с дележа выморочного имущества, Звеногов уже с осени готовился к весенним работам.
В саду из нескольких соток планировались большие переустройства. Предстоящая пересадка виноградника, который ему удалось выпестовать на удивление всему дачному околотку, требовала решительных мер. Виноградник разросся и уже хорошо плодоносил, но вдруг стал чахнуть. В чем причина, Звеногов не мог разобраться. Какой-то просчет получился с выбором почвы. А может быть, правы всё же соседи: близлежащий овраг, расползавшийся вдоль дачного поселка, и оросительные канавы, приносили с полей излишнюю сырость или отраву от удобрений. В ассенизаторы выбьешься хочешь не хочешь.
Пересадку виноградинка предстояло делать полную. Работа ждала щепетильная. Помимо тщательных расчетов, дело требовало настоящих навыков. Рассчитывать же приходилось только на себя.
Время настоящего охотничьего сезона еще не подошло. С первых чисел октября кое-кто пытался ходить на птицу. Отстреливали в основном фазана. Хотя фазан тоже встречался всё реже. Настоящие места мало кто знал. А шарить по лесу вслепую, выискивая выводки наугад такие охотники давно перевелись. Поэтому серьезных выездов пока не намечалось, не набиралось достаточного количества желающих.
Час-другой с утра, короткий рабочий день, выходные, свободного времени набиралось немало. Но даже без выездов дни пролетали в трудах, конца которым не было видно и на даче, и по хозяйству в городе, тоже немалом на одного куры, кролики, огород. Звеногов не успевал осилить и половины задуманного на день.
Звонок Дякина, председателя местного охотничьего коллектива, раздавшийся вечером в воскресенье, застал Звеногова врасплох.
Андреич, ты? гаркнул Дякин в трубку. Ало? Ты чего молчишь?
А кого ты хотел услышать?
Ну что? Чем занят, старый плут? Сквозь бесцеремонный гонорок председателя просачивались медлительные нотки.
Да всё тем же. Чем тут будешь занят?
Ну вот какие у нас дела, Андреич Председатель от души вздохнул. Работенка есть.
А то б звонил Говори. Не тяни за душу.
Тут дело такое Из Москвы генерала к нам везут. Звонили мне только что из горисполкома. Дякин осекся и тяжело запыхтел. Ты чего молчишь? Устраивать будем охоту, Андреич. Да такую, чтоб
Чтоб дым столбом.
Ты вот что, слушай лучше! Слова не дашь сказать Председатель повысил тон. Андреич, я о чем подумал
Да кто такой? спросил Звеногов. Ты чего так разволновался?
Да генерал, говорю! Шишка. Не то что, понимаешь, наши. Таких клиентов, Андреич, раз в десять лет и то ищи-свищи.
Крякву, небось, палить, как прошлой осенью.
Какую крякву! Что ты за человек такой? Задыхаясь от нетерпения, председатель продолжал уже на радостных нотках: Охо-отник! Да говорят, редчайший! А что? Не может быть? Хоть и генерал Так что смотри мне! Подбери местечко. Горисполкомовские тоже пойдут. Да и военные из части. Полковник их, ну этот, Поликарпыч брюхатый, он всем и заправляет. Не подведи, слышь? А то ведь житья потом не дадут. Поувольняют к чертовой матери. До пенсии не дадут доработать
За нас не переживай, успокоил Звеногов. На когда намечают, говоришь?
После-после завтра. С утра пораньше и пойдем.
В эту среду, что ли? Да что за пожар?!
Пожар не пожар, а в среду, подтвердил председатель. Ты меня понял? Прилетают послезавтра. Ну а там Куда поведем, Андреич? В балку?
А куда же еще? Да рядом, по пашне можно пройтись.
Разрешение я тебе даю, соображаешь? Бейте, но так чтобы, чин чином, без позора
Дякин бросил трубку. И был таков.
Стараясь пересилить раздражение, но едва ли отдавая себе в этом отчет, Звеногов глазел в окно на свой выгоревший огород. И так просидел в раздумьях некоторое время. Беспричинное, смутное и, пожалуй, уже возрастное раздражение не находило себе выхода. Что-то снедало его изнутри, разливаясь в душе отравой. И это происходило каждый раз, когда ему предстояло организовывать выезд для начальства. О начальстве пришлом, заезжем и говорить не приходилось. Какое право и кем, собственно, дарованное имело на местную дичь, выпестованную ценой таких усилий, чужое мужичье, чаще всего чванливое, сытое и неблагодарное?
К чувству досады и к боли за общее, но кровное добро примешивалось еще что-то личное, нераспутанное на сердце. Сам с собой Звеногов не артачился, привык расставлять все точки над «i». Раз противно, не служи, говорил он себе. Какого лешего терзать себя, поганить душу? Зачем портить себе кровь, зачем терпеть и маяться годами? Ведь никто не гнал его на эту работу из-под палки. Но в том-то и дело, в том-то и беда, что, стоило ему возглавить очередную охоту, как он увлекался, в какой-то момент снимал ружье с плеча, оно само ложилось в руки, и участвовал в загонах наравне со всеми охотниками. Ну какая, спрашивается, разница, кто съехался: окрестный сброд или местное начальство? Охота есть охота. На этом всё и держалось вот уже столько лет.
Тон Дякина вызывал досаду еще и потому, что председатель собирался учувствовать в выезде. Звеногов понял это с полуслова. Как пропустить такую возможность, ведь ехало всё местное начальство? Дякин любил полебезить, умел помаячить на виду. Всё еще надеялся выслужить лизоблюдством неведомо какие предпенсионные блага. Сам факт, что председатель давал ему «разрешение», означал, что всю ответственность он взваливал на его плечи, на егерей. Сам рук марать не собирался.
Заверения Дякина, что на этот раз придется иметь дело с настоящим охотником, сбивало Звеногова с толку и еще больше усугубляло его сомнения. Откуда им сегодня взяться, настоящим охотникам? Среди местных таких охотников днем с огнем не сыщешь. Сегодня их можно было бы выставлять напоказ в местном краеведческом музее. Кто-то уже и предлагал, да совсем не в шутку, собрать егерей гурьбой в один из рабочих дней всех как есть, стар и млад, в сапогах и с ружьями, заснять всех на пленку и вывесить фотографии в музее на радость легковерам, дуракам или местным очковтирателям из мэрии. Какие, мол, мужики, какой народ населяет край охотничьего промысла! Не преуспели, мол, в конвейерной сборке тракторов. Зато из ружья замочим кого угодно!
Но и раньше, за долгие годы егерской службы настоящих охотников Звеногову приходилось встречать не часто. Не в счет был, разве что, старичок кореец, на пару с которым они охотились годы назад. Но человек не местный охотничья гильдия в свои ряды его не пускала. Кореец слыл не охотником, а скорее знахарем. Состояние любой двустволки он умел определять по щелканью курков и даже цевья. А к тому же последним в округе кореец держал псарню. Чем и нажил себе друзей и недругов. Злые языки договорились до того, что пропитанием, мол, старик-кореец обеспечил себя до конца дней. А может, и не только себя одного. Басурманину, мол, закон не писан.
На пару с корейцем они ходили в поля, в рощи у карьеров, на болота. И что один, что другой предпочитали отстреливать птицу. Какое-то время старик-кореец перестал у Звеногова появляться. Говорили, что заболел, слег. Звеногов всё собирался навестить его, узнать, в чем дело. Но не находил времени и откладывал визит со дня на день. Так что впору было бы спросить себя, не загулял ли дед на тот свет, прямым ходом в свои райские кущи с павлинами, которые умел расписывать со свойственной ему чудаковатостью. Во время охоты кореец бывало расписывал картины иных миров с такой достоверностью, что от разговоров с ним по спине бегали мурашки.
Остальная масса охотничьей братии городская верхушка, кое-кто из военных и прочее мужичье из округи весь этот люд представлял собой отпетый сброд браконьеров. Все иллюзии на этот счет у Звеногова давно рассеялись. Кого ни возьми, в охоте никто ничего не понимал. А много ли требовалось от человека? С одной стороны, нужно-то всего лишь самое малое: куда можно стрелять, куда нельзя. Ведь простые чувства человеческие, понимание того, что хорошо, что плохо, привить можно и дубине. Тяге же к лесу, к ружьям, к мужскому обществу учить вообще не приходится: мужчинами рождаются, а не становятся. С другой стороны, как обойтись без особой веры, без особого отношения к жизни, без чувства меры, которое всегда отличало настоящих охотников?
Звеногов не сомневался ни на миг, что если бы не рамки законов, не несговорчивость местных егерей и лесничих, в которых ему удалось вбить с годами хоть какое-то чувство долга, если бы не холуйский страх всех завов и замов из общества охотников после недавней подсудной истории, встряхнувшей не мало пыли в кабинетах областного начальства, ничто бы не остановило эту рать. Дать ей волю, она давно бы перестреляла в округе всю живность на шапки, на консервы, на продажу, на мыло
Егеря не могли отсиживаться в стороне. Как Звеногов не бился, порча проникали и в свои ряды. Упрямых, честных, с чувством к делу таких выживали. Набирать старались молодежь, чуть ли не пострелят. По давнему, кем-то узаконенному правилу, стариков на этой службе не жаловали. Звеногов был исключением. Его терпели, потому что не знали, как от него избавиться.
Несмотря на свою непокладистость, он никогда не лез на рожон, умел прикидываться, кое-как научился приспосабливаться. Ведь он представить себе не мог, чем бы он занимался, если бы порвал с егерьством. А с некоторых пор он оказался единственным знатоком местной охоты. Все остальные поразбежались. Из-за грошового оклада егеря постоянно увольнялись, и опять приходилось брать пополнение, опять начинать с нуля. Кому обучать молодых егерей? Да и браконьерствовать на глазах у старожила местные не решались. Он знал весь город, и тайное тут же могло стать явным.
В понедельник, за хозяйство взявшись еще на рассвете, Звеногов дожидался девяти утра с мучительным нетерпением. С утра по понедельникам Дякин обычно появлялся на работе. Хотелось сходить в контору и расспросить о предстоящем выезде как следует
Шел уже десятый час, но контора оставалась запертой. Председатель прогуливал рабочее время. Отперев дверь своим ключом, Звеногов какое-то время помаячил у окон, потом выгреб из печки холодную золу, вынес ее, и больше не знал, чем заняться. Ждать? Возвращаться домой?
Взгромоздившись на стул у окна, егерь глазел на улицу, на пустырь, на сиротливую соседскую козу, привязанную к бетонному столбу, разглядывал выгоревшие, заросшие сухостоем огороды, по краю которых в сторону вокзала тянулась старая заброшенная узкоколейка. По жирным и черным от мазута шпалам разгуливала двойня красавцев-индюков. Вид у обоих был какой-то распоясанный, жалкий. Они кого-то напоминали. Звеногов опять не мог пересилить в себе нарастающего раздражения.
Воздух пронизывала неприятная, насыщенная серостью осенняя тишина. Утро выдалось прохладное. Дряблый ночной пар еще стелился вдали по изрытой буграми, унылой и загаженной пустоши, которая растянулась за окнами до самого спуска. А уже там, за мертвым пустырем и за обрывом, яркий просвет озарял расступающуюся на всю ширь речную впадину и уносился вместе с ней куда-то влево по течению реки.
Холмы по другому берегу, вздымающиеся неровными, мутно-сиреневыми волнами знаменитые местные холмы, неведомо кем и почему возведенные в этот ранг, уже с утра затягивала плотная дымка. Туман, всползающий к верхушкам холмов, согласно местной примете, был всегда к похолоданию.
Входная дверь ударила. На пороге вырос председатель с тюком сена.
Ах вот ты где, Андреич! А я тебе названиваю, названиваю всё утро. Ухо скоро отсохнет.
Дякин был вспарен и красен. Глаза виновато шныряли по сторонам. Таким он бывал с перепою, когда получал нагоняй от жены, сварливой хохлушки.
На работе я. Где мне еще быть?
Сгрузив в прихожей свой тюк, Дякин спросил:
Ты насчет послезавтра?
Узнал чего нового?
Узнать-то узнал Дякин удрученно засопел и вмиг превратился в невысокого, жалкого старикана; он подошел к письменному столу и стал зачем-то шуровать выдвижными ящиками. Генерал, значит, из штаба. Каких-то этих войск, ну как их?.. Летит, Андреич, на собственном самолете. Но ты послушай, Пётр Андреич! По имени-отчеству Дякин обращался к Звеногову в редких случаях. Звонил я, значит, Поликарпычу, командиру части. Он тут, конечно, при деле, зараза, так я и думал. Ну так вот Охотник, говорит, такой, что Не нам с тобой чета. По всей стране ходил, на тигра в Уссурийске, за границей и даже в Африке
«Четой» Дякину Звеногов себя не считал. Задетый за живое, он с трудом удержал себя от очередных возражений и лишь махнул рукой и обронил:
Да врут, небось. Видали мы эту Африку.
Вот твой характер! Что не скажешь всё он видел! Всё он знает! взорвался Дякин. Говорят был значит был! На что идти собираются, не знаю. Рассчитывай человек на восемь.
Да ведь не сезон.
Да что ты мне-то песни поешь! Я их что, заказываю, сезоны? Ничего, сами разберутся. У тебя ружья-то наготове, если что?
Нет. Звеногов отрицательно покачал головой. Свои не дам, даже не думай.
Да кто тебя просит давать-то? На всякий случай спрашиваю
Всякий не всякий
Не могу тебя понять, что ты за человек такой, ну ей-богу?! Ну что тебе стоит?! Попросить что, так в ноги надо кланяться. Убудет на раз-то? Или куркулями будем сидеть? А может, и не попросят. Ты проверь, чтоб вид был, смазка, запах нормальный. Ну, как положено. А то ведь висят, небось, железяками в чулане. Считай твое рабочее время
Звеногов сверкал глазами в окно. По опыту он знал, что прекословить бессмысленно. Не мытьем, так катаньем председатель своего добивался, умел брать измором.
В общем так, Андреич, как на себя рассчитываю. Иди и жди! Чуть что, дам знать
На дачу Звеногов так и не поехал. Вернувшись домой, он принялся перебирать свое охотничье имущество. Ружей он держал с десяток, в основном старые, некоторые уже негодные, но два-три ружья недавнего современного выпуска вполне могли еще сослужить немалую службу. Разбирать двустволки до винтиков и шпунтиков было его любимым занятием. Смазывать, надраивать стволы, вставлять капсюли в уже стрелянные гильзы и отмеривать пороховые заряды он мог часами напролет.
Он и сам не знал, зачем набил сегодня несколько десятков патронов. Зачем в таком количестве? Звеногов сделал перерыв. И вскоре, не находя себе места, опять вернулся к ружьям.
Председатель Дякин больше не звонил. Наверное больше нечем было поделиться. Или всё действительно шло своим ходом, и намеченных планов никто не отменял.
* * *
Летные части, изредка принимавшие служебные рейсы из округа, базировались в восьмидесяти километрах от областного центра. Стародавнее неудобство усугублялось запущенным состоянием дорог, особенно остро это давало о себе знать в последние годы. Трястись сотню километров по разбитым местным бетонкам очередные военные гости не захотели. И вопреки отработанным армейским правилам, посадку самолета заранее согласовали с гражданскими диспетчерскими службами. От местного гражданского аэропорта до районного центра, где базировались артсклады, езды оставалось всего полчаса.