Новые клиники схлопывались одна за другой. Двое друзей Бруки были вынуждены закрыть магазин из-за необходимости сократить убытки: один делал это с радостью, а другой сокрушаясь.
Бруки взялась за ручку двери. Выходи. Закажи себе кофе.
Она открыла дверь, и запиликал телефон. В это время дня звонок должен быть по работе. Друзья и родственники не тревожили ее раньше девяти.
Бруки ответила, одновременно замечая имя на экране: «Эми». Слишком поздно.
Привет, сказала она сестре. Я не могу говорить.
Когда-то у Бруки был парень, который по тону ее голоса определял, с кем из родных она говорит. «Эми, произнес бы он сейчас одними губами, если бы слышал ее. Когда это Эми, ты говоришь напыщенно и устало, как директор школы».
Все в порядке? Бруки попыталась не говорить как директор школы.
Проблема состояла в том, что она вовсе не чувствовала себя директрисой, говоря с Эми, скорее младшим ребенком в семье, который всегда выполняет просьбы старшей сестры, потому что та почитаемый и обожаемый босс и все они привыкли подчиняться ей, даже мальчики. В детстве, когда Эми лучше всех придумывала идеи для игр и находила лазейки, чтобы не выполнять установленные родителями правила, это было нормально, но теперь они взрослые, по крайней мере Бруки, и она не собиралась следовать наставлениям человека с неустойчивым психическим здоровьем, у которого нет ни работы, ни водительских прав, ни постоянного адреса. И тем не менее при звуках голоса Эми в Бруки невольно срабатывал рефлекс, непроизвольный и легко узнаваемый, сродни коленному: порадовать свою старшую сестру и произвести на нее впечатление, а в результате безуспешных попыток устоять перед этим рефлексом и скрыть его она начинала говорить как директор школы.
Тогда почему ты отвечаешь? Если занята? Эми как будто запыхалась.
Я случайно ответила. Бруки прислонилась к двери машины. Ты за автобусом бежишь или что?
Только что бегала.
Это хорошо. Ты сперва размялась?
Она знала подколенные сухожилия сестры, как свои собственные, потому что, пока училась, практиковалась на телах своих родных и чувствовала себя в некотором смысле хозяйкой их проблем: подколенные сухожилия Эми, колени отца, плечи Логана, икроножные мышцы Троя, зажимы в пояснице у матери.
Конечно, ответила Эми.
Врунья! Бруки направилась к кафе с телефоном у уха, сознавая, что испытывает иррациональное чувство соперничества, поскольку Эми совершила пробежку, а она, Бруки, в эти выходные из-за мигрени не делала никаких упражнений.
Экая бессмыслица! Бруки была моложе Эми и находилась в лучшей форме. И все же стоило ей узнать, что сестра бегала, как она сама ощутила дикое желание тоже пробежаться: дольше и быстрее.
Как ты? спросила Эми.
Бруки услышала крик чайки. Сестра бегала по пляжу. Черт бы ее побрал! Все как всегда. Бруки на пригородной парковке, тревожится из-за нехватки денег, а Эми бегает по пляжу и, вероятно, собирается съесть на завтрак яйца Бенедикт.
Хорошо, ответила Бруки. Ну не великолепно. У меня была мигрень на выходных.
Из кафе вышла женщина с картонным подносиком, на котором стояли стаканчики кофе. Она неуклюже приподняла его, приветствуя Бруки, и та махнула ей в ответ. Боль в правом бедре. Бруки придирчиво глянула вслед женщине, оценивая ее походку, которая, к несчастью, оказалась безупречной. Пациенты, аккуратно выполнявшие упражнения, поправлялись и больше не нуждались в ее услугах.
Сочувствую, сказала Эми. Грант позаботился о тебе?
Его не было. Уехал с палаткой. Голубые горы. С какими-то старыми друзьями из да просто со старыми друзьями. Она заставила себя остановиться. Очевидно, когда лжешь, весь фокус в том, чтобы не выдавать слишком много ненужных деталей.
О нет! Надо было позвонить мне. Я бы принесла тебе супа! У меня под боком китайский ресторан, где продают навынос самый лучший куриный суп с кукурузой, ты такого не пробовала!
Да ладно. Я справилась. Ну так что случилось? Бруки вставила ключ в замок на стеклянной двери.
Вид логотипа своей клиники вызвал у нее смешанное чувство удовольствия, гордости и страха. Это были две фигурки из палочек мужская и женская, которые держали над головами, как транспарант, табличку: «Физиотерапия Делэйни». Логотип придумала подружка Логана Индира, графический дизайнер, и Бруки он понравился. Она представила, как кто-то отскребает картинку с двери, оптимистично рассчитывая заменить ее новехоньким логотипом своей фирмы.
Прости, сказала Эми. Я не отниму много времени. У тебя сегодня есть пациенты?
Да, коротко ответила Бруки.
Она никогда не призналась бы Эми в своих страхах за клинику. Их отношения строились не на этом. Старшая сестра нужна была ей для того, чтобы демонстрировать, как живут взрослые люди, и Эми всегда вознаграждала ее усилия, подпадая под впечатление, хотя в ее восторгах чувствовалась некая отрешенность, словно совершенно нормальный жизненный выбор Бруки получить диплом, выйти замуж, купить дом для нее самой был просто невозможен.
Хорошо, это просто здорово. Слушай, я только что узнала о
Бруки оборвала ее:
О планах Гарри вернуться? Да, я тоже только что услышала эту новость. Полагаю, мама и папа знают, хотя странно, что они ничего не сказали. Не думаю, что у него хватит подвижности
Нет, я говорю не о Гарри. А о девушке.
Бруки помолчала. Какая девушка? Кто-то из бывших учениц?
Я ночью уснуть не могла, все думала продолжила Эми. Она произнесла эти слова раздражающе певучим голосом, который сигнализировал, что она вот-вот расплачется, закричит или еще как-нибудь взбрыкнет. Ты не встречалась с ней? Я не знаю, просто это вызывает у меня какое-то странное чувство, а ты что думаешь? Вся эта ситуация такая неожиданная, тебе не кажется?
Слушая сестру, Бруки включила свет. В приемной стояли стойка администратора и пустой стол, ожидавшие, когда она сможет позволить себе нанять офис-менеджера. Стены были выкрашены в бодрящий, но спокойный цвет «морской бриз». Бруки потратила много часов на выбор между «морским бризом» и «глубоким океанским синим», как будто правильный цвет стен мог повлиять на количество приходящих к ней пациентов. Часть стены во всю высоту занимали зеркала, чтобы клиенты могли следить за положением рук и ног, выполняя упражнения, ну и фигуру оценивать, конечно, хотя в результате ей самой пришлось постоянно любоваться на свое отражение. Когда приходили пациенты, это не имело значения, а вот когда она оставалась одна, видеть свое лицо для нее было мучением. Новое оборудование, взятое в аренду, стояло наготове и тоже ждало, к тому же стоило ей денег: велосипед-тренажер, три медицинских мяча, гантели, резиновые ленты. Помещение украшали плакаты в рамках с изображениями спортсменов в момент тяжким трудом достигнутых триумфов: на коленях, прижавшихся лбом к полу, целующих золотые медали. Картинка с теннисистом была всего одна, к тому же единственная, на которой никто не торжествовал, черно-белый снимок Мартины Навратиловой, растянувшейся в прыжке для удара слева на Уимблдоне: лицо перекошенное, волосы, короткие спереди и длинные сзади, разметались вокруг головной повязки. Если бы Бруки не повесила здесь теннисиста, это выглядело бы странно, словно она хотела таким образом что-то сказать, и родители не оставили бы это без внимания, придя посмотреть ее медицинский кабинет. «Старушка Мартина», увидев фотографию, любовно проговорил отец, будто они с ней старые приятели.
А вдруг этот ее парень явится к ним в дом? продолжила Эми. И ситуация выйдет из-под контроля?
Я потеряла нить, сказала Бруки.
Мысли ее блуждали. Кажется, она упустила важную часть разговора.
Что, если у него есть оружие?
Что, если у кого есть оружие?
У агрессивного бойфренда!
Эми, я понятия не имею, о чем ты говоришь.
Наступила тишина. Бруки села за стол в приемной и включила компьютер.
Правда? удивилась Эми. Ты не в курсе? Я-то думала, ты уж наверняка знаешь.
Компьютер зажужжал и ожил. Бруки вынула блокнот из ящика стола и постучала ручкой по верхней странице.
Знаю что? подтолкнула она сестру. У меня скоро пациент. Она взглянула на записи, появившиеся на экране компьютера. Сорок восемь лет. Думает, что у нее воспаление локтевого сустава, как у теннисистов. Помнишь, как Логан решил, что у него такая болезнь, и отец Она замолчала.
Иногда, стоило ей извлечь из памяти какое-нибудь смешное воспоминание об их общем детстве, как оказывалось, что оно не такое уж веселое.
Бруки, я говорю о маме с папой и их странной ночной гостье.
Достав из ящика планшет с новой анкетой для пациентов, Бруки сказала:
Значит, у них кто-то живет? В твоей старой комнате? Это проблема?
Время от времени Эми возвращалась пожить в родительский дом, когда что-то не ладилось с новой работой, новыми курсами или очередным парнем.
Полагаю, скорее всего, она живет в моей комнате, медленно проговорила Эми, и в ее голосе слышалась обиженная и слегка агрессивная нотка. Но это ничего. У меня есть свой дом, Бруки. Я живу здесь уже почти шесть месяцев.
Знаю, сказала Бруки.
С кем-нибудь в доле.
И у меня есть работа. На прошлой неделе я провела там больше сорока часов.
Вау! удивилась Бруки, стараясь не допустить снисходительного оттенка в своем восклицании. Эми и правда продержалась целую рабочую неделю? Дайте девочке приз. Прости. Я немного отвлеклась на клинику.
И пробную жизнь порознь.
Где теперь работает Эми? В супермаркете? Или погодите, в кинотеатре? Нет. Она же вроде была дегустатором еды? Верно. Они в подробностях слышали про собеседование. «Это было как экзамен, сказала Эми. Очень напряженно». Ей пришлось расставить десять стаканчиков с жидкостью в порядке увеличения степени солености, затем десять других стаканчиков в порядке повышения сладости. Ей давали маленькие чашечки с комочками ваты внутри, и она должна была определить, чем они пахнут. Эми правильно идентифицировала базилик и мяту, но не петрушку. Разве у петрушки есть аромат? Последним заданием было составить короткий текст с описанием яблок для человека, который никогда их не пробовал.
«Едва ли я способна описать яблоко», не задумываясь, проговорила Бруки. Тогда ее мать всплеснула рукам и счастливо воскликнула: «Ну, Бруки, в таком случае ты не получила бы эту работу!»
И Бруки, которая четыре года училась и два работала в клинике, чтобы стать физиотерапевтом, вдруг почувствовала себя никуда не годной, потому что не могла описать яблоко.
Ты и правда ничего не слышала об этой девушке, которая живет у мамы с папой?
Не-а, ответила Бруки. Кто она?
В ее голос прорвалась напыщенность школьной директрисы, потому что, ради бога, что это за драма! Почему гость в доме вызывает такой переполох? У родителей широкий круг знакомых. Может быть, это какая-то старая ученица. Многие из них поддерживали связь со своими бывшими тренерами. В детстве братья и сестры Делэйни испытывали сложные чувства по отношению к ученикам теннисной школы те были другими детьми их родителей, с лучшими манерами, лучшими ударами слева, лучшим отношением к делу. Но теперь они выросли, поздновато для детской ревности. Хотя для Эми это обычное дело поднимать шум из ничего.
Ее зовут Саванна, мрачно произнесла Эми.
Хорошо, рассеянно отозвалась Бруки. Саванна из наших?
Она никто, Бруки! Просто какая-то случайная девица, которая объявилась у них на пороге.
Бруки опустила руки на клавиатуру:
Так они ее не знают?
Она чужая.
Бруки отъехала на стуле от компьютера. Воспоминание о мигрени на выходных расцвело у нее во лбу.
Я не понимаю.
Поздно вечером в прошлый вторник незнакомая женщина постучалась в дверь наших родителей.
Поздно? Во сколько? Мама и папа уже спали?
Бруки представила, как они просыпаются, тянутся к тумбочкам за очками. Мать в своей огромной пижаме, рукава рубашки спускаются ниже запястий; отец в боксерах и чистой белой футболке. Он вел себя как тридцатилетний мужчина, но его пораженные артритом колени выглядели ужасно. «Мы до сих пор побеждаем на турнирах», говорила мама, похлопывая ее по руке. Это правда. Ее родители до сих пор побеждали, несмотря на то что после очередной операции на колене хирург сказал отцу: «Переходите на бег только в том случае, если от этого будет зависеть ваша жизнь». «Ясно, ответил Стэн, никакого бега», и показал хирургу большой палец сжатой в кулак руки. Бруки сама это видела. Три месяца спустя ее идиотский, непостижимый отец снова был на корте. Как солдат на службе. Бегал во спасение собственной жизни.
Не знаю, были ли они в постели, сказала Эми. Они теперь поздно ложатся. Знаю только, что она постучалась в дверь, они впустили ее и позволили остаться на ночь.
Но почему они это сделали? Бруки встала из-за стола.
Ну, думаю, потому что она была ранена. Маме нужно было перевязать бедняжку. Это ее дружок постарался. Мама называет ее жертвой домашнего насилия и слова эти произносит с таким, знаешь, взволнованным придыханием. Эми помолчала, а когда снова заговорила, рот у нее явно был чем-то набит. Не могу поверить, что ты до сих пор не в курсе.
Бруки тоже не могла. Мать звонила ей часто, и всегда по самым ничтожным поводам. В начале прошлой недели она набирала ее номер три раза за один день: первый чтобы сообщить о чем-то услышанном в подкасте про мигрень; второй чтобы внести коррективы в свое сообщение, так как нашла листочек, на котором записала, что там говорили; и третий что расцвел цикламен, который Бруки подарила ей на День матери. Цикламен подарила Эми, но Бруки не стала поправлять мать, раз она приписала это ей.
Что ты ешь? раздраженно спросила Бруки.
Завтрак. Апельсиновый маффин с маком. Вкус цитрусовый. Но мака маловато.
Бруки снова села и попыталась осмыслить услышанное. Ее родители умные люди. Они не пустили бы в свой дом сомнительного или опасного человека. Старость еще только подступала к ним, у обоих пока не было признаков деменции или спутанности сознания, только больные колени и несварение желудка, да иногда бессонница, наверное. После продажи теннисной школы оба они выглядели немного ошарашенными и потерянными. «Дни такие длинные, со вздохом говорила мать Бруки. А раньше были совсем короткими. Да что там! Может, встретимся, выпьем кофе? Я плачу!»
Но у Бруки дни были все еще короткие, и у нее не хватало времени на кофе.
Полагаю, мама и папа хорошо разбираются в людях, начала она.
Ты шутишь? перебила Эми. Хорошо разбираются в людях? Перечислить тебе всех маленьких хитрых врунов, которые их одурачивали? Начиная с гребаного Гарри Хаддада, разбившего хрупкое сердце бедного папы?
Ладно-ладно, торопливо проговорила Бруки. Так они отвели ее в полицию?
Она не хотела подавать заявление, сказала Эми с полным ртом. И идти ей было некуда, так что они оставили ее у себя, пока она не обретет почву под ногами.
Но разве она не могла пойти я не знаю, в приют для женщин или еще куда-нибудь? Бруки взяла ручку и стала грызть кончик. Понимаю, звучит некрасиво, но это ее проблемы. Есть разные места, куда она могла бы обратиться за помощью.
Думаю, мама с папой просто захотели помочь.
В Эми проснулся филантроп. Бруки почувствовала, как сестра быстро меняет позицию. Эми всегда лучше всех в их семье работала ногами. Теперь она так же ловко менялась ролями. Пусть Бруки побудет напуганной и обеспокоенной, а Эми может разыграть из себя сердобольную радетельницу о помощи бездомным роль, подходившую ей гораздо лучше.