Не переступайте черту! заорал я, отмирая.
Да что происходит? тоненьким голоском закричала девушка. Паша успокаивающе взял ее за руку.
Грузной трусцой сбежав с откоса, я замедлил шаг, жадно вбирая глазами облики моих друзей на долгую память.
Там, где вы стоите, тикает две тыщи девятнадцатый, проговорил неторопливо, хоть и задыхаясь слегка, а здесь, за чертой, сорок второй год. Антона Лушина я похоронил
Бледнеющий Трошкин забормотал:
Политрук умер. Да здравствует политрук! Ерунду говорю, да?
Мои губы повело вкривь.
Чую, скоро все закончится, вздохнул я. Распадется связь времен
Хроноклазм! выпалил Артем, блистая эрудицией. Это, когда прошлое вклинится в будущее он смутился, бросая поспешно: Ну, да
Ты переоделся в форму того Лушина? вполголоса спросила Бернвальд.
Я кивнул.
И понял, зачем вы так похожи?
Не уверен, мотнул головой в сомнении. Но все так и должно быть. Я остаюсь.
И мы! решительно заявила Кристина, первой переступая черту. Пашка шагнул следом, не выпуская руки девушки.
Артем, испугавшись, что останется один, суетливо перескочил отсвечивавший сиреневым «гребешок». В то же мгновенье вся цветомузыка погасла, а земля вздрогнула, выглаживая сдвиги.
Я глянул в небо. Пусто, ни следа от авиалайнера. Даже белесого выцвета от инверсионного шлейфа не видать.
Что же вы наделали? вздохнул я, опуская голову и глядя глаза в глаза в синие Пашкины, в зеленые Кристинкины, в карие Тёмкины. Теперь всё, назад дороги нет
Ну, и ладно, пожал плечами Ломов. Не очень-то и хотелось! Ты, вон, в госкомпании работал, а я на босса вкалывал. Думаешь, приятно? Ну, натура у меня такая, пролетарская! А здесь все, как надо: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
Здесь война, Паха, напомнил я ему.
Ну, и ладно! Да, Кристинка?
Девушка молча кивнула, и улыбнулась.
Наше дело правое! воскликнул Артем, дурачась. Враг будет разбит, победа будет за нами!
Ладно, победитель, пошли! резковато сказал я.
Куда?
Тут автобус с детдомовцами разбомбило, поможете в моем голосе зазвучали грубые обертоны. Хоть в воронку снесем, зароем в братской могиле! Прибарахлитесь заодно, а то вы, мягко говоря, не по моде одеты.
С мертвых снимать? дрогнула Кристина.
Нет, вымолвил через силу. Я там чемоданы видел, по всей дороге раскидало
Мы вышли к дубу. Трошкин, увидав кровавое месиво, позеленел и согнулся в рвотном позыве.
Бож-же мой выговорила Бернвальд дребезжащим голосом. Они же совсем маленькие!
Ты тоже не дылда, сипло выдавил Тёмка, твой размерчик
Дурак! рассердилась девушка. Я не о том совсем!
Не ругайтесь, тихо сказал Павел, и Кристина покраснела.
* * *
Час или дольше мы сносили останки в воронку под дубом, а после долго отмывали руки. Сил закопать могилу не осталось совершенно.
Кристя нарыла в чемоданах тутошнее белье и простенькое ситцевое платье, я преподнес ей черевички и носочки, снятые с убитой девушки.
Затвердев лицом, Бернвальд обулась и скрылась за дубом, переодеться.
Плавки вон туда, показал я подбородком на коптящую полуторку.
Фасон из будущего, вздохнул Ломов, запуская галантерейное изделие в огонь, ты прав Как Кристя только выдержала, она же очень чувствительна
Не всегда, сухо сказала девушка, показываясь за нашими спинами. Хирургу брезговать нельзя никак, вот я и представила, что тут везде операционная А тебе идет.
Паха смутился, подсмыкивая широченные, но кургузые штаны.
Куцые какие-то
Ничего, успокоил я его, форму выдадут по росту.
Ну, надеюсь проворчал Ломов, натягивая мятую рубашку из синей фланели.
Трошкину достались светлые парусиновые штаны и модная рубашка-апаш. А вот обуви не нашлось ни на Тёмку, ни на Пашку.
Ничего, бодрился Артем, в Красной армии сапоги, чай, найдутся!
Тихо! цыкнул я, расслышав натужный вой мотора.
Вдалеке, на повороте, завиднелась колонна в ее голове тряслась и качалась полуторка, набитая красноармейцами. За нею двигались две или три «эмки», а замыкал кортеж новенький «Студебекер». Наши.
Слушайте внимательно, завел я инструктаж. Вы все помогали эвакуироваться детдому. Ваши документы сгорели. Называйтесь своими именами, как есть, только профессии скорректируйте вы оба! Кристя хирург, на фронте такие люди нужны. Пашка, ты, помнится, в артиллеристах служил?
Два года, подбоченился Ломов, как с куста!
Годится! А ты, Артем, забудь про компьютеры. С рациями справишься?
Да легкота! надменно фыркнул Трошкин.
Ну, всё, гости дорогие, усмехнулся я, встречаем хозяев!
Полуторка, подвывая мотором, объезжала чадивший автобус. Кургузый «Виллис», пыля по обочине, вынесся вперед и замер прямо передо мною. Лихой водила, выпустивший роскошный чуб из-под пилотки, весело оскалился, но стоило бритоголовому пассажиру нахмурится, как он тут же построжел. Лишь бесенята резвились в черных кавказских глазах.
А бритоголового я узнал. Генерал-лейтенант Лелюшенко, командующий 30-й армией. Развалисто покинув джип, Дмитрий Данилович огладил блестящую макушку, словно дорожную пыль сметая, и нацепил фуражку.
Представьтесь, буркнул он.
Политрук Лушин, моя рука четко метнулась, козыряя.
Докладывайте, товарищ политрук, командарм хмуро огляделся. Заметив братскую могилу, он болезненно сморщился.
Следую в расположение 718-го полка 139-й дивизии, товарищ генерал-лейтенант. Направлен в 8-ю роту политруком. Во время авианалета нашу машину расстрелял «мессер». Комроты и водитель погибли. «Юнкерс» отбомбился по автобусу с мирными гражданами Да какие там граждане Виноват, товарищ генерал-лейтенант. Там дети Спаслись лишь трое взрослых.
Лелюшенко поугрюмел, сжимая губы.
Мы помогали эвакуировать детдом, дребезжащим голосом заговорила Кристина. Я сама хирург, крови не боюсь, но хоронить малышей по частям
Бледный Павел бережно обнял ее за плечи, а Трошкин, сжимая кулаки, шагнул вперед.
Мы хотим на фронт, бить фрицев! выпалил он со всей своей юной отчаянностью. Возьмите нас, товарищ генерал! А не возьмете партизанить будем!
Тёмкина горячность подняла генерал-лейтенанту настроение. Хмыкнув, он покачал головой, и кликнул, не оборачиваясь:
Ефрем Гаврилович!
В группе военных, покинувших «эмки», прошла короткая сумятица, и к Лелюшенке шагнул кряжистый подполковник с лицом обветренным и грубым, словно вырубленным топором.
Командир вашего полка, товарищ политрук, кивнул на него командарм.
Цепко оглядев меня, комполка кивнул, сделав свои выводы, и протянул руку:
Салов, Ефрем Гаврилович.
Лушин, Антон Иванович, я крепко пожал сухую мозолистую ладонь.
Побудешь пока за ротного, товарищ политрук, сузил глаза подполковник, словно проверяя. Справишься?
Да, товарищ командир, твердо ответил я.
А эти гражданские, понизив голос, Салов кивнул в сторону моих друзей. Ты видел их. Люди стоящие?
Наши люди, выдал я характеристику.
Возьмешь в роту? поднажал подполковник. Под свою ответственность?
Да, товарищ командир!
Переглянувшись с Лелюшенко, комполка дал приказ красноармейцам, и те посыпались из кузова полуторки. Пять минут отчетливой работы и страшная могила покрылась аккуратным курганчиком.
По машинам!
Команда разнеслась четко и ясно, но смысл ее доходил не сразу. Мне никак не удавалось опамятоваться, примкнуть к новому настоящему ушедшее будущее не отпускало, держало цепко, связывая мириадами воспоминаний и привычек. Сознание отказывалось принимать окруживший нас мир за реальность, но лишнего времени, чтобы постепенно вживаться в явленное прошлое, не дано мы ныряли в реку Хронос, едва умея плавать.
Я первым перемахнул борт «Студера» и помог забраться Кристинке. Пашка с Артемом залезли следом. Ворча двигуном, грузовик шатуче тронулся, держась в арьергарде. Мы медленно проехали мимо черного костяка автобуса и дуба-инвалида, клонившегося над курганом, словно горюя.
Мы всё правильно сделали! вытолкнула Кристина, словно уговаривая себя, и мы, с Пашкой и Тёмой, разом кивнули.
Я обернулся, провожая глазами развилку, сизую от стелившегося дыма, и глянул поверх кабины. Позади разматывалась ямистая фронтовая дорога, а впереди Война.
Из газеты «Красная звезда»:
«КАЛИНИНСКИЙ ФРОНТ, 10 июня 1942 г. (По телеграфу от наш. корр.).
На одном участке Калининского фронта продолжительное время ведутся ожесточенные бои вокруг большого населенного пункта. Кое-где наши бойцы ворвались в улицы и теснят немцев, отбивая у них дом за домом. Противник несет ощутимые потери. Положение осажденного немецкого гарнизона критическое»
Глава 3.
Четверг, 23 июля 1942 года. Ближе к вечеру
Калининская область, с. Ботнево
С бумагами разобрались быстро, я даже подивился живости военной бюрократии. Кристину мы проводили в санитарную роту полка, наголо остриженные Павел с Артемом достались интендантам, а мой путь лежал в расположение 8-й роты.
Честно говоря, никогда меня не тянуло командовать людьми. Знаю отдельных особей, которые просто алчут власти, да побольше, но мы не из таковских. Я и в армии, когда нашил сержантские лычки, без особого удовольствия принял отделение.
А что делать? Душевно поговорить с ротным? Мол, не мое это брать на себя ответственность и нести ее? И куда товарищ майор пошлет товарищ старшего сержанта? То-то и оно.
Однако не до капризов война идет. Конечно, брать под командование целую роту боязно, но тут уж Надо, Тося, надо!
Батальонный комиссар Данила Деревянко взялся было отрекомендовать меня личному составу, но я настоял на своем. Сам, мол, разберусь.
718-й полк не стоял на постое в Ботнево, а расположился неподалеку, заняв лесочек, прореженный полянками и лужками. Большие армейские палатки выстроились по линеечке, прячась под самодельными масксетями на дырявые рыбацкие снасти навязали зеленых лоскутков, повтыкали ветки, да пучки травы. Но бойцы этим не ограничились шуршали лопатками, тюпали топорами, закапываясь.
Бойцы 8-й роты тоже нарыли себе землянок добротных, в два наката. Я храбро спустился в ближайшую, просунулся в низкую дверь и чуть не задохнулся от вони. В мигающем свете коптилки тускло поблескивали мятые миски, пустые консервные банки и армейские котелки, сваленные на стол. Красноармейцы сидели и лежали вокруг, как пародия на древних римлян в триклинии, и таращились на меня. Немая сцена.
Встать, холодно скомандовал я.
Народец, воровато прибирая спиртное, выстроился, недовольный и хмурый.
Меня зовут Антон Иванович Лушин, представился я. Назначен командиром вашей роты. Надеюсь, что временно. Командовать чмошниками не велика честь.
О, как! Встрепенулись! В потухших взглядах смертников затеплились нехорошие искорки.
Я вам не чмо, товарищ политрук! промычал здоровый бугай, сжимая кулаки. Я воевал! И ребята тоже!
Фамилия! Звание!
Старшина Ходанович! подтянулся бугай.
Если вы не чмошники, то откуда в землянке срач? медленно проговорил я. Почему от вас смердит, а форму будто из жопы выкрутили? Два часа на постирушку, глажку, чистку, бритье и мытье! Время пошло.
Видать, позорников закусило ровно через два часа рота построилась на вытоптанной полянке. Явный некомплект человек сто пятьдесят, от силы. Красноармейцы тянулись во фрунт, играя желваками. О, злятся как
Начищенные, наглаженные усмешка изломила мои губы. Хоть плакат с вас рисуй. Я примерно представляю, чего вы мне мысленно желаете, и как далеко посылаете, но ничего, переживу. У нас с вами, по идее, одна цель бить врага! Бить так, чтобы немцы боялись даже пёрднуть в нашу сторону! Но кто ж испугается жалких чучел, что сами себя не уважают, позоря звание бойцов Красной Армии? обведя строй глазами, сказал спокойнее: Могу обещать вам одно: я никогда не поведу вас на убой. Моя задача служить так, чтобы ваши матери получали письма, а не похоронки. Вопросы есть?
Да толку-то в начищенных сапогах, товарищ командир, прогудел Ходанович, кривя тонкогубый рот, когда во!
Он приподнял ногу, и его сапог будто оскалился, отвесив подошву с клычками-гвоздиками.
У нас каждый второй босяк! В лаптях и чунях ходим!
А это еще одна моя задачка, отпасовал я. Вольно! Разойтись!
Суббота, 1 августа 1942 года. Ночь
Ржевский район, село Полунино
В безлунной темноте гроздями мерцали звезды. Их рассеянное сияние помогало угадывать купы деревьев да островерхие палатки. И тишина Даже дальний артиллерийский гром смолк. Лишь где-то с краю горизонта шарил по небу зенитный прожектор.
Обойдя часовых, я присел на свежеспиленный пень и вытянул руки к погасшему костру ладони уловили слабый жар припорошенных пеплом углей. После дождя парило, но это на солнце, а сейчас, когда поверх дневной духоты завеяло прохладой, капризной душе тепло подавай. Не для сугреву, а просто так. Хотелось ощутить мимолетный уют, и успокоиться.
Я прислушался. Лениво заржали кони и мы, и немцы вовсю запрягали непарнокопытных. Лошадки тягали пушки, на телегах подвозили раненых или снарядные ящики, а то и мятые бочки с соляркой для танков. А у нас в полку продфураж на исходе, едва на три сутдачи хватит
Вобрав полную грудь свежего воздуха, я медленно выдохнул. Чуть больше недели мы здесь. На войне.
Мои губы сложились в усмешку. Забавно Больше всего я переживал за Кристину. Куда ей, дескать, избалованной девчонке! А «девчонка» за какой-то день вписалась в грубый фронтовой реал. Стоило же ей прооперировать тяжелораненого начштаба, как «военврачиню» мигом зауважали. Даже в дивизионном медсанбате не верили, что подполковника Дробицкого можно спасти, а товарищ Бернвальд взяла, да и выходила его!
Салов мигом подмахнул приказ, и уже второй день «гостья из будущего» военфельдшер санитарной роты. Ломов ворчать начал: как бы не сманили Кристю в дивизионный медпункт
А Пашке с Тёмой туго пришлось старшина Ходанович мужиком оказался въедливым. Совсем загонял «попаданцев», зато вышло просветление мозгов.
«А вы как хотели? щурился Лёва, раскуривая самокрутку. Служба это вам не баран начихал!»
Да я и сам поволновался изрядно. Ну, какой из меня офицер? Я ведь так и дембельнулся в звании старшего сержанта! А деваться-то куда? Хорошо еще, 139-я стрелковая лишь выдвигалась на позиции, и у меня всю неделю длилась «учебка».
Дневка. Ночной марш. Боевые стрельбы. Химокуривание красноармейцев. Оборудование землянок. Огневая подготовка
Ботнево, Бели, Теличино, Савкино, Коробово
Сучком я разгреб золу под ветерком недобро калились уголья. И тут же с шипом вплеснулась в небо ракета, лопнув в вышине зелеными брызгами. Землянки, палатки, «студеры» под масксетью всё заиграло изумрудными переливами. Померкло, дрожа, и утухло, будто отблеск с передовой.
«Ладно, вздохнулось мне, отбой, товарищ Лушин»
Ровно в пять утра наступаем.
* * *
Грюканье сапог и беспорядочный топот сливались, распуская шум, подобный многозвучию вертящихся жерновов. Моя рота шагала дружно, не растягиваясь по дороге. Нас обгоняли штабные «эмки» или грузовики, катившие на прицепе пушки, но красноармейцы надменно воротили головы от круженья колес. Али мы не «царица полей»?
Сельцо Полунино показалось часам к пяти блеснуло издали луковичкой церквушки. Отсюда до Ржева каких-то двенадцать километров, но маршем их не пройти. Проползти только. Продраться через колючую проволоку, прорваться через минные поля и окопы, сквозь перекрестный огонь из блиндажей и дзотов
Тут же, словно эхо моих мыслей, затрещали пулеметы словно рвали плотную бумагу. Частили скорострельные «крестовики» MG-34. 8-я рота среагировала моментально пригибаясь, бойцы рассыпались вдоль глубокой промоины.