Из бравенского университета, он сама доброжелательность. Научный сотрудник младший. А вы?
Я б-библиотекарь, потом зачем-то добавляю: В б-библиотеке. Еще п-переводчик немного.
На его лице неподдельное удивление:
Библиотеки? Их еще не закрыли? И что в эпоху «Гугла» люди туда ходят?
Ходят, странный вопрос от странного научного сотрудника, вот кому полагается не вылезать из читальни. Или там, в Бравенске, все по-другому?
Зачем? У них дома интернета нет? интересуется Тканев.
Есть наверное, никогда не задумывалась над этим раньше. Но общение
Зум с гуглмитом в помощь!
Это же другое!
Тканев и вправду не понимает или издевается? При виде его открытой улыбки склоняюсь к первому.
Конференции, выставки, круглые столы, клубы по интересам, встречи с писателями и режиссерами. Кружки для лингвистов и блогеров. Арт-кафе. Что еще? Да, приходят за редкими изданиями, не все же в сети есть, перевожу дух и поздравляю саму себя: ни одной запинки.
У вас там и поесть можно? В арт-кафе? И что подают? Кушанья из «Мертвых душ»? Напитки из «Дубровского»?
Н-нет. Это место встреч талантливых людей и их поклонников.
Фанатов, значит. И нескучно? внезапно спрашивает он.
Что, простите?
Все время с книжками нескучно?
М-мне? Нет. Как же скучно, когда тут я прикусываю язык, вспоминая мамины напутствия. Ваша жизнь тоже связана с книгами.
Ну да, ну да. Связался, Максим отворачивается, с безмерным энтузиазмом стучит по клавиатуре, словно намекая, что больше вести разговоры он не расположен. Не очень-то и хочется. Минут через пятнадцать он стремительно выходит из комнаты, взъерошив пятерней свои космы.
Наконец-то одна. Осторожно, еле дыша, перелистываю окаменевшие дневниковые страницы с запахом горького миндаля и яблочных семечек. В архиве не особенно заботились о сохранности исторического документа. Обложка из твердого картона, обтянутого велюром, почти не пострадала, а вот страницы местами пожелтели, чернила растеклись.
Разворачиваю тетрадь корешком к свету, ищу нумерацию или пометы О боже! Дневник выскальзывает и ударяется об пол, дряхлая обложка отлетает от блока страниц, да меня выгонят поганой метлой из музея за порчу ценного имущества. В голове шумит мамино «А я говорила!» Зажмуриваю глаза, только не это, пусть это будет всего лишь страшным сном.
Первое, что вижу сквозь приоткрытые веки, миниатюрный ключ. Серебряный, изящный, с вензелями. Прикреплен к корешку на проволоке! Возможно, поганая метла в ход сегодня и не пойдет, благодаря моей косорукости обнаружился тайник. Вскакиваю, чтобы нестись на всех порах к Александру Лаврентьевичу с неожиданной находкой, но больно вещичка занимательная на моей ладони. Где замочек от ключика? Кто придумал такое хранилище? И зачем? Присваивать чужое плохо, но я и не присваиваю, а оставляю у себя на время, пока не найду замок. По датам все дневниковые записи сделаны во время проживания Уварова в поместье, а не в городском доме, значит, и искать разгадку нужно где-то здесь. Ключик ныряет в кармашек моих джинсов. Скоропалительная реставрация переплета заканчивается как нельзя вовремя: в проеме двери показывается вихрастая голова младшего научного сотрудника:
Мила, время ужина. Пойдемте, я вам покажу изумительное место столовую. Анна Никитична готовит отменно. Это мое любимейшее место в усадьбе. Кроме уваровской библиотеки, разумеется.
Он захлопывает ноутбук, берет со стола телефон старенькую кнопочную Нокию с сильно исцарапанным дисплеем. Моя бабушка избавилась от подобного пять лет назад, заявив, что такому раритету место в музее.
Мне звонит мама и с ходу атакует вопросами:
Люсенька, как ты там? Устроилась? Почему не звонишь? У тебя все хорошо?
Хорошо, мямлю я.
А публика как? Есть кто приличный? Ну ты понимаешь, в каком смысле, она заговорщицки понижает голос.
Есть, разглядываю широкую спину Тканева, пока он возится с дверным замком. Маму надо срочно успокоить, а младший научный сотрудник разве может быть неприличным в каком-нибудь смысле?
Да ты что?! Не женат? Дети есть? Симпатичный? Зовут как?.. маму я не успокоила, а, наоборот, воодушевила.
М-мам, удается на одном дыхании остановить ее бесконечный поток вопросов.
Все-все, золотце, поняла. Он где-то рядом. Платьишко с розочками надень, бежевенькое такое, ты в нем миленькая. Я тебе в сумку его положила. Погладь сперва. Есть где погладить? Там оборочку отпарить нужно. Только умоляю не сожги!
Пока я убираю телефон, Тканев в нетерпении перекатывается с пятки на носок, спрятав руки в карманы.
Мила, что же вы стоите, смелее! Идемте! Все вкусное съедят. Анна Никитична обещала мясо «По-уваровски» приготовить! Вы когда-нибудь пробовали?
Я нервно сглатываю, не от разыгравшегося внезапно аппетита, а от подкатывающей паники. Сейчас мне не до изысканного блюда, приготовленного по рецепту столетней давности. Через несколько минут я окажусь в обществе незнакомых людей, и мне придется с ними общаться. «Мы тут, Людмила Андреевна, придерживаемся отчасти традиций: на обед и ужин гости усадьбы собираются вместе за общим столом, обменяться идеями, обсудить насущные вопросы, об этом правиле поведал мне хранитель при знакомстве».
Внезапно вспоминается конференция по творчеству Уварова, с которой я позорно сбежала, как только ладони коснулся холодный микрофон и сотня зрителей в ожидании выступления уставилась на меня.
Глава 4
Столовая, расположенная в этом же флигеле, безликая, как и мой рабочий кабинет. Большой обеденный стол по центру, металлические стулья с сиденьями из коричневого кожзама, картины с неизменным изображением осенней усадьбы на стенах. И незнакомые люди. Медленно выдыхаю, осматриваюсь.
Франтоватого вида молодой человек лысая голова, изящная бородка, льняной пиджак и небесного цвета рубашка оживленно что-то рассказывает блондинистой девушке. Ее аккуратненький носик и подведенные черным глаза наводят на мысль о кошачьих. Леопардовая блузка еще больше усилила бы сходство, но на ней кумачовое платье с глубоким декольте, в недра которого то и дело погружается взгляд франта. Рядом с Александром Лаврентьевичем брюнетка с короткой стрижкой, косая челка, как штора, скрывает реакцию на наше появление. Поодаль от всех тучный мужчина, его лицо мне знакомо. Писатель-краевед Бондаренко Сергей лысина в полголовы, близко посаженные глаза, излишний вес и оттопыренная рубашка на выпирающем животе.
Чистые приборы на столе и пустые стулья намекают, что на ужин собрались еще не все гости. Сколько же их? ладони становятся влажными. Вот он, мой вязкий кошмар, в котором я растворюсь без остатка через несколько минут: замкнутое пространство, изучающие взгляды незнакомцев, хищные улыбки-оскалы.
Здд воздух заканчивается в легких разом, звук дребезжит на губах, отказываясь срываться простым приветствием.
В спину мягко, но настойчиво пихают, оттесняют к центру комнаты. Тканев упорно пробирается к накрытому столу с дурманящими запахами, а тут я застыла каменным изваянием у входа, мешаюсь на его пути.
Добрый вечер, почтенная публика! громогласный младший научный сотрудник сразу останавливает все застольные разговоры и обращает внимание на нас. Я чувствую себя бабочкой, которую энтомологи нашпиливают на иголку и внимательно изучают как невиданную особь.
Александр Лаврентьевич галантно отодвигает свободный стул, приглашая меня к столу. А вот Тканев не дожидается приглашения и плюхается рядом. Вытягивает столовую салфетку и, сложив ее треугольником, повязывает себе на шею на манер детского слюнявчика, не смущаясь реакции окружающих. Подцепляет пальцами огурчик из салатника, с аппетитом хрустит, удовлетворенно кивает и накидывает пару ложек салата себе в тарелку. Потом облизывает ложку и тянется ей к сочному мясу с черносливом. Блондинка театрально закатывает глаза, франт кривится в усмешке. Брюнетка прячет улыбку, вытирая губы бумажной салфеткой.
Меня представляют. Киваю и улыбаюсь, улыбаюсь и киваю по части китайского болванчика у меня солидный опыт. Франт Олег Авдеев, без пяти минут доктор филологических наук. Блондинка Анжела Соколовская специалист пресс-службы областной администрации. Поглядывает на всех свысока и лишь для Авдеева делает исключение, невзначай касаясь наманикюренными пальчиками рукава его льняного пиджака. Шармы-подвески на ее браслете одобрительно позвякивают. Миниатюрная брюнетка с каре Елена Лерх, журналист, автор литературной колонки в местной газете. В основном она отмалчивается, как и я. С румяного лица краеведа Сергея Вениаминовича Бондаренко не сходит приветливая улыбка. Тканев накидывается на еду. Анна Никитична то и дело отлучается на кухню за новыми блюдами, успевая следить, чтобы наши тарелки не пустовали.
Общая беседа течет размеренно, просто и ни о чем, как это обычно бывает в компании малознакомых людей: о теплой погоде, типичной для этого месяца, предстоящей выставке, экспонатах музея. В окно заглядывает куст сирени, легкий ветерок покачивает махровые белые кисти Такая же сирень над садовым столом живет в моих детских воспоминаниях. Бабушкина дача еще не продана за ненадобностью, папа растапливает дровяной самовар, без сноровки выходит не очень-то быстро, я уплетаю ванильные плюшки, а мама беззаботно смеется над нами В мои ностальгические видения бесцеремонно врывается голос Тканева. После утоления физиологического голода он жаждет пищи духовной:
Сказки Уварова, скажу я вам, уникальнейшая вещь! Это жемчужины нашей словесности! Преинтереснейший факт: богатство в сказках не имеет ценности. Богатый никогда или почти никогда не бывает добрым и порядочным. Богатство случайно приходит, случайно уходит. Такое средство проверки человека.
Я бы не отказался от такой проверки, знать бы, где уваровские изумруды спрятаны, хмыкает Олег Авдеев.
Слова Авдеева напоминают давнюю историю о бесподобных изумрудах Уварова, бесследно исчезнувших в кроваво-красные времена: революция добралась до этого тихого уголка и никого не пощадила. При упоминании изумрудов заскучавшая Анжела заметно оживляется:
Олееег, ее полные губы вытягиваются в трубочку. Что за изумруды?
Она склоняется к без пяти минут доктору, кажется, что содержимое ее декольте сейчас непременно выкатится на всеобщее обозрение.
Анжелочка Авдееву льстит ее внимание, открывшийся панорамный вид завораживает и немного сбивает с мысли.
Тканев нахально перебивает:
существует легенда, что Уваров, будучи уже известным писателем, купил в подарок своей дорогой жене не менее дорогое изумрудное колье. Потом оно бесследно пропало.
Однако никаких документальных доказательств существования изумрудов нет, подает голос краевед Бондаренко, протирая лысину носовым платком. По крайней мере, мне они не известны. Поэтому это всего лишь, как выразился Максим Алексеевич, легенда. Сказка.
При этих словах Анжела заметно грустнеет и отодвигается от светила филологической науки.
Сказки тоже не на пустом месте родятся, всегда есть какие-то основания, веско замечает Олег Авдеев, отойдя от наваждения, и принимается накладывать овощной салат. Его взгляд задерживается на Тканеве, видимо, он вспоминает, как тот уплетал из общей тарелки своими грязными лапищами, и откладывает ложку в сторону. «Ешьте, ешьте, рекомендую!» с довольной физиономией Тканев придвигает салатник поближе к Авдееву.
Вот из-за этих зыбких оснований в свое время охотники за изумрудами, как кроты, перерыли весь парк. Я прав, Александр Лаврентьевич? продолжает краевед.
Хранитель соглашается, но ответить ему не дают.
Кстати, да, кроты! Тканев со смаком облизывает указательный палец и поднимает его, указывая на разлапистую люстру на потолке. Анжела брезгливо поводит плечиком. Кроты не так редко встречаются в уваровских сказках о проделках животных. Обычно это второстепенный персонаж, слушатель или зритель конфликта. А кто главный, спросите вы? И я отвечу лиса. Да-да, чернобурая лисица! Заметьте, если лиса выступает против слабых зайца, крота или белки, она проигрывает и оказывается в смешном положении. Но если ее антагонист волк или медведь, то есть более сильный противник, она непременно одерживает победу. И в смешном положении оказывается ее недруг. О чем это я?..
Александр Лаврентьевич пытается перевести тему разговора, но фанатичный блеск в тканевских глазах не так-то легко загасить.
Ах, да. Мораль! А мораль вытекает из ситуации. Читатель сам должен вынести урок. Никаких поучений! Никаких нотаций! «Заноза в лапе лисицы» или «Курица-сестрица» это шедевры авторской сказки девятнадцатого века! Вы понимаете? Максим в порыве пылкой речи теребит рукав пиджака Авдеева. Шедевры!
Сказочник! пренебрежительно фыркает Авдеев и отодвигается на безопасное расстояние. Но Тканеву деликатность не свойственна. Он резко поднимается из-за стола, отталкивая с грохотом стул, срывает повязанную льняную салфетку с шеи, протирает ею линзы очков, в нее же шумно высмаркивается, сминает и засовывает в карман:
Вот вспомните! А лисичка и говорит: «Нет, братишка, не люблю твой мед, больно кусач он»
Максим Алексеевич, голубчик, пытается охладить его пыл Александр Лаврентьевич, это, несомненно, дивная сказка Вы, быть может, присядете.
Тканев послушно садится, но успокоить его не так-то просто.
Трикстер Анжела, не напрягайте свою хорошенькую головку, все равно не поможет, злобный взгляд Соколовской прожжет в нем дыру, но младший научный не прошибаем, напомню досточтимой публике, если еще кто подзабыл. Трикстер герой, который совершает проделки. Так вот, трикстер в сказках описан Уваровым емко, зачастую одним или двумя эпитетами.
Младшему научному сотруднику нет никакого дела, слушают ли его окружающие. Мама как в воду глядела, предупреждая меня об увлеченных, живущих в своем фантастическом мире старичках-филологах. По возрасту Тканева рано причислять к этой возрастной группе, меня он старше лет на пятнадцать, но в фанатизме им не уступает.
Максим Алексеевич, а что вы думаете про «Призрака ворона»? успевает ввернуть Бондаренко (единственный внимательный слушатель все-таки имеется), пока оратор переводит дух. Какова мораль сей сказки? Ведь ни прямых, ни, так сказать, косвенных указаний в тексте нет.
Призрак ворона задумчиво тянет Тканев. В его взгляде растерянность?
Да-да, «Призрак ворона». Ну что же вы, батенька, ай, подзабыли? Сказка со странным концом, краевед искренне удивлен, да и я тоже. Тканев не дилетант какой, он же спец с фанатичным блеском в глазах. Не знать «Призрака» он не может.
Со странным? Анжела подается вперед.
С трагичным концом, Тканев снова на коне. Своем любимом, сказочном. Если вкратце
Максим Алексеевич, совсем коротенечко. Ни к чему нам за столом похоронные настроения замечает хранитель.
Призрак ворона является ко всем лгунам, выклевывает их бьющиеся сердца, забирает души. Так он приходит и к писателю, но тот договаривается с призраком. В обмен на душу своей любимой. А мораль? Тканев поправляет дужку очков. Наверное, за всякую ложь приходится платить.
Цена обмана, замечает Лерх. Голос у нее фактурный, с хрипотцой.
Вот и мне думается, тут речь о цене обмана! подхватывает Бондаренко. Что человек
Ужас ужасный! перебивает Анжела Соколовская. Вот все мужики одинаковы. Сам виноват, а девушке отдувайся!
Ну что вы, Анжелочка, бывают достойные исключения, протестует Авдеев, и в ответ его одаривают кокетливой улыбкой.