Этот первый разговор между Беньямином и Брехтом не имел продолжения. Брехт был равнодушен, и Ася Лацис не смогла никого заразить энтузиазмом. Они не стали договариваться о следующей встрече, что вовсе не удивительно, учитывая разницу их интересов, темпераментов, жанров и тематики творчества.
Летом 1924 года на Капри Беньямин попытался с помощью Лацис познакомиться с Брехтом, находившимся неподалеку, в Позитано
84
85
86
Первая установленная встреча Беньямина и Брехта между поздней осенью 1924 года и маем 1929 года была в ходе заседания «Группы 1925» 8 ноября 1926 года. Сам Беньямин не был членом этого писательского объединения. Письменное предложение Эрнста Блоха о его принятии на собрании 15 февраля 1926 года было отложено
87
Несколько дней назад я был на довольно занятном приватном собрании: кружок писателей под названием «Группа 1925» устроил обсуждение последней книги Бехера «Люизит [или единственная справедливая война]» в виде судебного процесса, где Дёблин был обвинителем, а Киш защитником
88
.Брехт не только присутствовал на «суде», но и был его «председателем». Помимо Альфреда Дёблина и Эгона Эрвина Киша народными заседателями были Клабунд и Рудольф Леонхарт. Всего в заседании участвовало восемь человек: помимо уже упомянутых, автор предмета разбирательства Иоганн Р. Бехер, а также Леонхард Франк и Альфред Вольфенштейн
89
Отнестись к этому «процессу» как к курьёзу значит преуменьшить его эстетическую и литературно-политическую значимость. Члены суда сообща защищали антивоенный роман Бехера «(CH Cl = CH)
3
90
91
В обвинительной речи и в дальнейшей дискуссии Дёблин отстаивал иной творческий подход, выступая за роман, показывающий судьбы людей как развитие их личностей. Он упрекал Бехера за пренебрежение развитием персонажей, их судьбами, за использование для политической и научной пропаганды явно сырого материала и, прежде всего, за отсутствие художественной обработки
92
.«Суд», в конце концов, оправдал Бехера, сочтя, что он использовал романную форму не злонамеренно, а всего лишь неумело. Мнение Брехта как председателя суда не было отмечено, однако он несомненно говорил о необходимости осуждения автора, чей роман показал, «как (даже эстетически) великолепный материал может быть испорчен использованием устаревших художественных форм и, прежде всего, ассоциативной манеры письма»
93
Участие Брехта в «суде» «Группы 1925» вполне могло обсуждаться в разговоре между Асей Лацис, Райхом и Беньямином 6 декабря 1926 года, сразу по приезде Беньямина в Москву. «Я рассказал [Асе Лацис] о Брехте», записал Беньямин на первой странице своего «Московского дневника», и похоже, что друзей Брехта, Лацис и Райха, интересовали именно личные дела Брехта, потому что Беньямину было особо нечего рассказать о его творчестве, в то время ему практически неизвестном38.
Карола Неер на берлинской радиобашне. 1926
Следующая встреча Беньямина и Брехта состоялась приблизительно в 1927 году на банкете после выступления актера Людвига Хардта. Присутствовали Хардт, Брехт, Клабунд, Карола Неер, Беньямин пришедший с Клабундом и Неер и Сома Моргенштерн, рассказавший в 1974 году об этой встрече в письме Гершому Шолему. Моргенштерна нельзя назвать надежным свидетелем, но его рассказ вряд ли является и полностью выдуманным. Спор показателен для полемики о Сталине и Троцком, а также как свидетельство изменения политических взглядов в первую очередь Брехта. Моргенштерн пишет:
Я уже рассказывал Вам, что встречался с Беньямином впоследствии. Это произошло в Берлине после выступления Людвига Хардта, конечно же, известного Вам и оцененного по достоинству. После спектакля я пошёл с ним ужинать, там были и другие люди, среди них Брехт, Клабунд и его очаровательная жена Карола Неер, которую через несколько лет заманят в Москву и замучают. Я уже познакомился с Брехтом, также благодаря Людвигу Хардту. В то время он был еще не так знаменит. Его можно было встретить в Берлине в богатых еврейских домах, где он исполнял свои баллады, аккомпанируя на гитаре. При таких обстоятельствах я и услышал «Легенду о мёртвом солдате» в его изумительном исполнении, почти столь же хорошем, как у часто выступавшего с ней Людвига Хардта. Не помню точно, какой это был год, но в центре всеобщего внимания было дело Троцкого. Тогда Троцкий уже жил в ссылке в Турции 39.
В ходе вечера а вечера с Людвигом Хардтом были всегда прекрасны беседа за столом приняла новый оборот, когда кто-то упомянул о Троцком. Вы со мной не согласны, но я до сих пор убежден, что Клабунд был коммунистом. Этот спор разделил пополам наше общество. Брехт, Клабунд и его жена были полностью за Сталина. Мы с Хардтом горячо защищали Троцкого, нас поддерживал и Беньямин. Мне все это так хорошо запомнилось, так как в какой-то момент я заметил, что, по крайней мере, эта история подтверждает одно старый добрый антисемитизм все еще распространен в Советской России, и тут Брехт просто вскипел. Я тоже за словом в карман не лез, в общем, спор разгорелся нешуточный. Хардт был гораздо больший чем я поклонник Брехта я знал только «Барабаны в ночи», и то только благодаря Хардту, пытавшемуся нас примирить и в то же время наслаждавшемуся накалом дискуссии; для Хардта ни один спор не мог быть слишком яростным. Беньямин поддержал меня, но, как мне показалось, эта тема не особо его интересовала. Я сгоряча обвинил Сталина в антисемитизме, что в то время оставалось бездоказательным, поэтому моя позиция была уязвимой. У Брехта нашелся контраргумент: он в качестве доказательства привёл Зиновьева, еврея, выступившего против Троцкого. С этим общеизвестным фактом мне пришлось согласиться но едва ли поддержка Зиновьева имела решающее значение для победы Сталина. При жизни Ленина Сталин был человеком не более чем третьего сорта. У него хватило сил бросить вызов Троцкому в то время триумфатору победившей Революции, Сталин, осторожный человек, осмелился на это и добился успеха это свидетельствует о смене настроения в стране, о том, что партия его поддерживает и что подобная личность смогла изгнать Троцкого из России. Этим аргументом я завоевал поддержку Беньямина и Хардта, но не выиграл спор, потому что споры всегда выигрывал Бертольд [sic!] Брехт, как я позже убедился в Голливуде. Он просто начинал кричать, и обо всем, что его не устраивало, «вообще не могло идти речи» 40.
Слева направо на верхнем фото: Беньямин, Марго фон Брентано, Карола Неер, Густав Глюк, Валентина Курелла, Бьянка Минотти, Бернард фон Брентано и Элизабет Гауптманн
Внизу: те же, но без Марго фон Брентано и Каролы Неер.
Берлинер Штрассе 45, Берлин. Рождество 1931
Своеобразная встреча Беньямина и Брехта состоялась 13 июля 1928 года на страницах Die Literarische Welt. Она продемонстрировала разницу в мировосприятии, необъяснимую одними только возрастом и опытом. По случаю шестидесятилетия поэта Cтефана Георге газета задала писателям вопрос, какую роль играл Георге в их интеллектуальном развитии. Беньямин признался, что был «глубоко потрясен» произведениями Георге, как и его друзья «никого из них уже нет в живых». По его словам, именно сила, связывавшая его с умершими друзьями, позже вызвала в нем разочарование творчеством Георге
94
95
96
97
Кроме того, Беньямин и Брехт могли встречаться в 1925 году или позже в рамках «Философской группы». Эта группа, «один из важнейших дискуссионных центров богатой событиями и оживленной столицы»
98
99
Вдохновляющие беседы.
Планы периодических изданий.
«Марксистский клуб». (19291933)
После мая 1929 года дружеские отношения между Беньямином и Брехтом развиваются стремительно и интенсивно. Они основывались на растущем сближении эстетических и политических взглядов, выражавшемся и в одобрении работ Брехта Беньямином, выступавшим в качестве критика
100
101
Это разочарование связано с растущим отвращением и отсутствием уверенности в методах, используемых моими коллегами, чтобы справиться с безнадежным положением в культурной политике Германии. Меня мучает отсутствие ясности и точности критериев, разделяющих немногих близких мне людей на фракции. Мой внутренний мир, мое миролюбие тревожит диспропорция между ожесточением их споров в моем присутствии (хотя они давным-давно перестали спорить, оставаясь наедине) и совершенно несущественными различиями в оспариваемых взглядах
102
.Попытка Беньямина выпутаться из этого кризиса была непосредственно связана с его преданностью Брехту и эстетическому подходу, казалось, дававшему выход из тупикового положения. В ответ на упрек Шолема, что его работа в духе диалектического материализма является «необычайно интенсивной разновидностью самообмана», Беньямин провозгласил символ веры, метафорика которого выдавала воинственный настрой: «Письмо Шолема, пишет он, пробивает насквозь мою позицию»,
чтобы как снаряд ударить точно в центр укрепления, занятого небольшой, но исключительно значимой авангардной группой. Именно то, о чем ты пишешь в письме, все больше и больше сближает меня с Брехтом и его творчеством, неизвестным тебе 41.
Насколько непосредственно элементы политической и методологической ориентации Беньямина были связаны с тем, какое место занимал Брехт в его жизни, становится понятным по фразе, обращенной Шолему чуть позже, когда Беньямин объявил, что творчество Брехта делается его собственным, «предварительно идеологически как свидетельство»
103
104
В сравнении с этим первое упоминание Брехта о Беньямине было более сдержанным. В конце октября 1930 года он писал Брентано о предполагаемом составе редакционного совета журнала Krise und Kritik, куда он прочил Иеринга, Брентано, себя и Беньямина «с ним хочет работать Rowohlt, и он, насколько я его знаю, полностью нас поддерживает»
105
насколько было известно Брехту,С самого начала их чувства друг к другу были хоть и взаимными, но неодинаковыми. Ставка Беньямина была намного больше отношения с Брехтом были непосредственно связаны с его планами. Для Брехта знакомство с Беньямином было поначалу почти случайностью, и только в годы эмиграции возник устойчивый интерес. В силу этих обстоятельств (можно сказать так звёзды сошлись) их отношения то и дело нащупывали пределы возможного, что было вызвано не только разнящимися ожиданиями, но и несходством характеров и ментальностей. Разница хотя все описания сводятся к клише объясняется тем, что Брехт, будучи почти на шесть лет младше, производил впечатление более энергичного, задиристого и уверенного в себе человека по сравнению с Беньямином, весьма осторожным и созерцательным а временами и депрессивным42.
Беньямин постоянно упоминал о проблемах в общении с Брехтом, поначалу с юмором. Так, Беньямин передавал слова своего сына Стефана: «Он и думает и говорит напористо», сказанные после прослушивания грампластинки с записью песни в исполнении Брехта. Беньямин добавлял, что это было сказано «прямо-таки с уважением»
106
107
В июне 1931 года Беньямин встретился с Брехтом в Ле-Лаванду на Лазурном Берегу, где Брехт отдыхал «с целой свитой друзей, занимаясь новыми проектами». В его компании были Элизабет Гауптманн, Эмиль Гессе-Бурри, Карола Неер, Мария Гроссман, Марго и Бернард фон Брентано, также Беньямин познакомился с Вильгельмом Шпейером, автором книг для молодежи. Беньямин участвовал в одном из проектов Брехта, работе над пьесой «Святая Иоанна скотобоен», хотя довольно трудно сказать определенно, каков был именно его вклад: «Мы как раз погружены в начальную стадию работы над новой пьесой»
108
Mar Belo,Я <> вошел в прихожую. Меня заметили, и Брехт встретил меня в дверях столовой. Несмотря на мои возражения, он не стал возвращаться за стол и увел меня в соседнюю комнату. Мы провели там, беседуя, два часа, частью вдвоем, частью с другими, в основном с фрау Гроссман, пока я не почувствовал, что пора уходить. Когда я взял свою книгу, из неё выглянули цветы, и когда кто-то пошутил по этому поводу, я пришел в замешательство. Еще прежде, чем войти в дом, я гадал, зачем же сорвал эти цветы, и не лучше ли их выбросить. Но я этого не сделал, Бог весть, отчего, было в этом какое-то упрямство. Что уж говорить, я понял, что уже никак не получится подарить розу [Элизабет] Гауптманн, и решил хотя бы поднять её как флаг, но эта идея провалилась. В ответ на насмешливые шутки Брехта я с не меньшей насмешкой вручил ему пионы, по-прежнему сжимая розу шиповника. Конечно, Брехт не принял дара, тогда я ненавязчиво поместил пионы в стоявшую рядом большую вазу, полную голубых цветов. Розу шиповника я поставил так, как будто она выросла из голубых цветов самая настоящая ботаническая диковинка. Итак, мой флаг все-таки был водружен в этот букет цветов, заняв место той, кому он был предназначен
109
.В этой сцене так тесно переплетаются мотивы, образы, связи, желания, удачи и провалы, что распутать их, кажется, просто невозможно43. Симпатия и доверие скрываются под покровом иронических шуток и замечаний. И это не противоречит тому, что Беньямин и Брехт всегда сохраняли при обращении друг к другу вежливое «Вы»44. Рассказ Беньямина свидетельствует о конспиративной связи: они делились секретами или, по крайней мере, Беньямин был посвящен в тайны запутанной личной жизни друга. Он был свидетелем, как в Ле-Лаванду Элизабет Гауптманн и Карола Неер сменяют друг друга в роли любовниц Брехта, в то время как его жена, Хелена Вайгель, оставшаяся в Берлине, получает успокоительные письма45. Осенью 1933 года в Париже Беньямин стал доверенным лицом в отношениях Брехта с Маргарет Штеффин. Брехт ценил сдержанность и непременную вежливость Беньямина: «Здесь кругом одни бабы (причем, немки), писала Маргарет Штеффин Беньямину в мае 1934 года. Когда компания собирается выпить кофе, Брехт чувствует себя как петух в курятнике, и ему, похоже, от этого не сладко. Он то и дело сетует, что здесь нет Вас, и это не из одного только эгоизма»46.
Личная близость, как и сходство чувства юмора, создали атмосферу, в которой оказались возможными беседы о сексуальности. Летом 1931 года Беньямин записал разговор о Ромео и Джульетте, где Брехт доказывал, что «эпическая» тема пьесы состоит в том, что персонажи так и не смогли сблизиться, прежде всего, в физиологическом смысле: «Сексуальный акт как известно не получится, если намерения партнеров ограничиваются одной сексуальностью; так и у Ромео и Джульетты ничего не выходит, потому что они уж очень устремлены, переполнены желанием»
110
По утверждению Беньямина Фрейд полагает, что когда-нибудь сексуальность полностью отомрёт. Наша буржуазия полагает, будто она и есть человечество. Когда головы аристократов падали с гильотины, их члены, по крайней мере, продолжали стоять. Буржуазия умудрилась разрушить даже сексуальность
111
.У Беньямина отражение этой беседы обнаруживается в «Парижских пассажах» в заметках о «Проституции и азартных играх», при этом акцент в его варианте приходится на гипертрофированные притязания буржуазии:
По поводу предположения Фрейда о сексуальности как отмирающей функции «человека (как такового)». Брехт заметил, насколько находящаяся в упадке буржуазия отличается от феодалов периода их заката: она во всем ощущает себя представительницей человечества вообще, приравнивая свое падение к вымиранию человечества. (Такое уравнение, возможно, имеет отношение к несомненному кризису сексуальности, переживаемому буржуазией.) Благодаря привилегиям феодалы ощущали свою исключительность, что отвечало реальности. Это позволяло им сохранять и в момент катастрофы некоторую элегантность и непринуждённость 47.