Мой «МАНИФЕСТ» доходит до овражка трещины и на букве «Е» пересекает его. Нет, серьёзно, откуда такая пробоина? Будто кто-то рвался наружу из доски и долбился рогами-ногами-головой.
Словно в насмешку, в шею ударяется бумажка и закатывается под умывальник.
Воин духа, спишь ты или пишешь? интересуется Богиня. Времени нету есть только жизнь.
Я ударяю мелом в доску, чтобы хоть так, звуком, взбодрить себя.
Манифест девиз или типа того.
Да?
В затылок долбит ещё одна бумажка, отчего появляется желание почесаться, а затем кого-то придушить.
Шум грозы стихает, и воцаряется неуютная тишина.
Я поднимаю руку с мелом и выскребаю первое, что приходит в голову:
СВОБДОНАЯ ФОРМА
В классе поднимается смех, и меня охватывает тревога.
Что? Что не так?
Ты перепутал буквы «О» и «Д». Соберись.
Я перевожу дух и начинаю пункт манифеста снова.
О чём вообще писали в моей анкете?
Гадости о Диане. Гадости обо мне.
Один человек упомянул гимназию.
«Твой Валентос». «Угадай, кто я».
Валентос.
Раньше он не тыкал меня в спину. Или тыкал, но редко, так, дурачась. А сейчас сейчас в этих пытках прорывается некая злость. На что?
Я уже не обращаю внимания на звуки класса, потому что снова и снова прокручиваю в голове ответы о Диане.
Склады. ППЧ. Вокзал. Афган
Афган?..
Бело-голубая спинка буквы «З» уходит в сторону, меня охватывает дрожь. Я делаю вид, что перечитываю текст на предмет ошибок, пока сам напрягаю память.
«Афганом» у нас называют район вокзала и складов за ним. Взрослые говорят, будто раньше там кипела жизнь в советское время, когда заводы Северо-Стрелецка вовсю работали. Теперь это место пользуется дурной репутацией. Там постоянно избивают, насилуют, втыкают отвёртки в шеи, и ни одна живая душа не понимает, кому принадлежит это кладбище северо-стрелецкой промышленности.
Пальцем я подтираю горбатую спинку «З» и дорисовываю «Э». «ОГЭ». Теперь верно.
Трое нет, четверо написали об Афгане, о вокзале или складах.
Четыре, блин, человека.
Раздаётся звонок, от резкого вибрато которого меня охватывает беспричинный страх. Я ошалело отступаю от доски и оглядываюсь.
За окнами промаргивается солнце, и класс прочерчивают контрастные тени. Громко шлёпают в ведро капли с потолка. Народ шепчется, фотографирует меня, доску. Плохо соображая, что происходит, я перечитываю своё творение.
М А Н И Ф Е С Т
1. Свободная форма за хорошие оценки.
2. Опоздание на первый урок на 1520 мин. без ора и вызова отца за отдельные достижения.
3. Учить только интересные предметы.
4. Оценка работы учителей учениками, и зарплата учителям с учётом их рейтинга.
5. Государство должно платить ученикам с учётом такого же рейтинга. Можно вообще рейтинг гражданина ввести, и за высокий рейтинг особые привилегии. Например, иммунитет от коллекторов.
6. В топку ОГЭ, в топку ЕГЭ, в топку ДЗ.
7. Внутригимназиучрежденческие партии с увеличением самоуправления гимназистов вплоть до участия чемпионов гимназий в правительстве.
8. Передача власти в стране интеллектуальной элите.
Ошибок нет, я это вижу ни одной долбанной ошибки, но что-то не так, если весь 10 «В» включил камеры на телефонах.
Я ещё раз всматриваюсь в текст и лишь тогда, с холодком, с колючим стыдом понимаю: с грамотностью всё нормально, но буквы буквы вычерчены в зеркальном отражении. Будто писало существо с ТОЙ стороны доски. С изнанки.
Сон девятый. Орфей спускается в ад
Помните ту фразу, которую писали на средневековых картах, когда обозначали неведомые земли?
«Там обитают драконы».
Наверное, так же пометили бы путешественники и наш Афган.
Вообразите себе железнодорожный вокзал, а вокруг него улицы покрасивее, улицы, полные людей, улицы-модницы с кафе и неоновыми вывесками. Рабочий день. Звучат десятки голосов, шумят машины, пищат клаксоны. А потом, будто жилы во время пытки, из этого винегрета вытягивается всё яркое и живое вытягивается, пока не остаются лишь два цвета: серый и запёкшейся крови.
Нависают одинаковые кирпично-красные постройки: окна заколотили досками, двери замуровали штукатуркой. Зловещие бетонные заборы перекрывают небо, прячут угрюмые пакгаузы и котельные. Отметки наводнения напоминают об уровне воды 5 октября 2014. Граффити на стенах предупреждают: «Это не страна, это ёбаная декорация».
Я сворачиваю в тёмный проезд между складами. Под ногами завивается старая узкоколейка (даже слово старое) по ней явно не ездил ни один состав со времён Медведева, да и сама она явно не помнит, куда направляется.
Как и Артур Александрович.
Мои ноги уже третью неделю утаптывают местный асфальт, и настроение даёт сбои. Пока все гуляния вылились в дюжину пропущенных вызовов от некоего человека, которого я записал под ником «Валентос».
Кто бы это мог быть? Хм-м-м.
Взгляд цепляется за новую деталь в однообразии кирпича и бетона: на пустыре между двумя цехами скопилось с десяток человек. Я вглядываюсь, и по моей спине проползает холодок, дыбом поднимает волосы на грязной земле лежит труп под чёрным пакетом. Полиэтилен дрожит, хлопает углом на ветру, приоткрывая лужу засохшей крови до странного тёмной, будто не человека убили, а маляр уронил ведро бурой краски. Рядом с мертвецом заполняет бланк молодой парень: форма полицейского отливает тёмно-синим, глаза осоловели от усталости.
Пытаясь не замечать труп, я подхожу к толпе.
Простите! Вы не видели её?
Несколько человек смотрят на фото Дианы, несколько голов качаются в знак отрицания.
Спасибо! неискренне благодарю я и направляюсь прочь.
За такими односложными беседами минует несколько часов. В ржавых водостоках гудит ветер, дышат паром канализационные решётки. Пахнет вечной, неизлечимой, леденящей сыростью, которая ещё больше убивает надежду на успех.
Слишком много дней прошло. Слишком часто закрыты местные двери.
Слишком очевидно, что Диана уехала насовсем.
Воздух наливается вечерними тенями. В конце улицы вспыхивает оранжевым вывеска «Калитка навсегда» и тут же мигает, гаснет. Мой желудок урчанием напоминает, что с утра не принимал гостей.
Я ускоряю шаг, взлетаю по ступенькам, лязгаю дверцей. Внутри магазина бубнит радио и пахнет пирожками, которые жарили год за годом в прогорклом кипящем масле. Повар дрыхнет сидя, свесив голову на грудь, и кассир дрыхнет положив голову на прилавок, шевеля дыханием чеки в коробке. Сонное калиточное урочище.
Сорян, тихо говорю я.
Кассир вздрагивает, выпрямляется и очумело смотрит на меня сквозь гигантские очки.
Чего? Небесно-голубые глаза моргают несколько раз, будто индикаторы на системном блоке. Чего тебе?
Скажите Вы не видели? Я показываю фото Дианы.
Он по-детски трёт глаза, вглядывается в снимок.
Ты собираешься что-нибудь покупать?
С таким запахом?
Чё-то нет не хочется.
М-да?.. Вот и отвечать не хочется.
В растерянности я развожу руками. Кассир смотрит выжидательно.
Стоит вообще этот разговор моих усилий? Сколько уже раз видели других, похожих девушек не Диану?
Собеседник вздыхает, показывает, чтобы я придвинул ближе телефон и всматривается в фото. Очки сползают на кончик носа, так низко, что у меня самого чешется горбинка.
Зачем ищешь-то? Втрескался?
Подальше послать.
Кассир отклоняется на спинку стула и с минуту смотрит задумчиво.
Да, он театрально кивает, у нас работала рыжеволосая девушка. Нет, он едва заметно усмехается, когда я всем телом подаюсь вперёд, не твоя зазноба.
Из-под прилавка возникает бутылка «Новотерской», газированная вода с шипением обрушивается в пластиковый стакан.
Я с шумом выдыхаю воздух и убираю телефон.
Где ещё можно поспрашивать? Не знаете?
В жопе, отвечает кассир, когда перезагружается глотком минералки.
У меня внутри всё сжимается от его грубости.
Молодёжь обычно там околачивается. Он видит, что я не понимаю, рокочет отрыжкой и неохотно поясняет: Бар такой. Клуб. Называется «Жопа».
В самом деле?
Нет. Ещё глоток воды, ещё отрыжка. Я, знаешь ли, шучу.
Из моего горла вырывается смешок.
Ну и где находится ваша м-м, «Жопа»?
Мужчина выразительно смотрит в ответ.
Понимаю, название под стать. Как найти?
Кассир поднимает было руку, но молчит, ибо по радио объявляют семь вечера. Он и повар знающе переглядываются, встают. Я догадываюсь, что у них закончился рабочий день, и мигом ощущаю себя невыразимо лишним в этой калиточной.
А дорога? напоминаю я и смущённо показываю рукой за спину.
Отсюда наверх до часовни. Потом до Шестой линии. Там разберёшься.
Я благодарю кассира, направляюсь к двери, но, последовав минутному порыву, возвращаюсь.
Можно одну штуку?
Мой палец утыкается в тёплое стекло витрины. Кассир останавливает пересчёт выручки, хмурится.
Эти штуки зовутся калитками.
Да, так можно?
Плохо соображая, где ценник и сколько стоят пирожки, я нахожу и неловко протягиваю сотню.
С какой начинкой?
Да всё равно. Любую.
Взгляд у кассира делается такой, будто его пытают
Ты, наверное, думаешь, эти штуки так, ерунда? Вроде беляша под водку?
Я нервно прыскаю.
Нет?.. Что вы нет!
И хозяин этого заведения какой-то делюга
Вовсе нет!
А может, у него из поколения в поколение передают рецепты этих калиток? Может, когда здесь гудели заводы, все работники стояли к нему в очередь за этими калитками? Кассир надевает на руку прозрачный целлофановый пакет, достаёт одну калитку, осматривает. А теперь это никому не нужный район, на никому не нужной улице, в никому не нужном городе, где никому не нужны эти калитки, хотя, может быть, это очень вкусные калитки. Может быть, их пекла ещё его бабушка. Он свободной рукой достаёт из-под стола бумажный пакет и продувает, чтобы придать объём, швыряет внутрь калитку. А до бабушки его прабабушка. По старинному рецепту, который можно найти в книге английского путешественника XVII века. Может быть, детей у делюги нет, и этот рецепт уйдёт вместе с ним, и больше эти калитки ты никогда не попробуешь. Другие, может, будут Кассир шлёпает передо мной пакет и отсчитывает сдачу. А вот таких, по этому рецеп-кх-а-а
Гортанный кашель обрывает его на полуслове. Давясь в приступе бронхита, кассир качает головой и уходит в подсобку. Одинокая калитка обжигает мою руку через бумажный пакет обжигает так, словно ладонь окунули в кипящее масло.
Повар заканчивает уборку и терпеливо ждёт, пока я выйду. Он запирает за мной дверь на засовчик и поворачивает табличку с часами работы (чёрные цифры на белом) обратной стороной, отчего получается фатальное сочетание текста таблички с текстом неоновой вывески:
КАЛИТКА НАВСЕГДА
ЗАКРЫТО
***
По голубой проталине неба дрейфуют тяжёлые, как атомные крейсеры, облака. Иногда они закрывают солнце, отчего холодает, и я жалею, что надел вместо нормальной куртки балахон с Губкой Бобом. Иногда весеннее солнце прорывается, и верхушки растрёпанного леса за городом загораются рыжим пламенем будто свечи. Тогда через улицу протягиваются ярко-жёлтые полосы, на стенах набухают смоляные тени. Длится это минут десять. Затем гурьбой наползают новые тучи и свет тускнеет, бледнеют очертания, и на глаза будто надевают синевато-холодный фильтр. Будто цвета и краски стекают с неба и домов, обнажая безликий, бесшовный мир.
«Мир Дианы», ловлю я себя на мысли и тут же вздрагиваю от далёкого визга, который сумрачным эхом проносится над крышами. Ноги сами несут меня прочь от звука на первую же улицу, где мелькают прохожие.
В детстве нас пичкали байками о заводском районе: призраки, убийцы и прочая требухня. Окно в дороге. Да-да: рама, стекло, подоконник, а под ними полотно автострады. Словно дом захлебнулся в асфальте. Бр-р.
И без того немноголюдная округа зловеще пустеет и затихает, будто перед грозой.
Я сворачиваю на вторую слева улицу, как объяснил кассир. В нос ударяет запах шпатлёвки.
ТИПОГРАФИКА. МЫ ПЕЧАТАЕМ БЫСТРО И ДЁШЕВО
ADRAUREUR. ДОСТАВКА ГРУЗОВ ПО ВСЕЙ РОССИИ
БАР «ЖОПА»
ВНИМАНИЕ, ПРОПАЛА МАМА
Волосы на загривке будто стягивает невидимая рука, я останавливаюсь.
Оно? Объявление Дианы тихо шелестит на ветру, левее темнеют двустворчатые двери бара, которые детально разрисовали под две половинки женской попы. Промеж них сочится приглушённый тяжеляк в духе девяностых, со стены белым неоном тянется стрелка с подписью: «Иди в задницу». Тут же висит мерзотный плакат «Фекального вопроса» от концерта месячной давности.
Чувствуя тревожный азарт, я открываю левое полупопие и захожу в тёмный, с кислотно-жёлтой подсветкой зал. По ушам и подошвам ударяют басы. В дальнем конце помещения, в его пульсирующей хмари, танцует одинокая девушка. Из неонового марева поднимается фигура ди-джея, который держит в руке толстый шнур держит не как провод, а как дубинку, будто чего-то боится.
Куда! Тень шагает навстречу. Куда прём? Предупреждали ваших?
Я чувствую, как мои брови сами собой ползут на лоб: «Ваших?»
Тень изображает нацистское приветствие и следом жест «убирайся подальше».
А, я как можно дружелюбнее улыбаюсь и выбираю на телефоне фото Дианы, это стрижка. Современная стрижка. А я ищу свою подругу. Вы не?..
Мне опять зубы с пола собирать? На выход!
Ди-джей ладонью указывает направление.
Клянусь! Только посмо
На выход!
Вам так сложно на фото посмотреть? Я тычу сотовым вперёд и с обидой добавляю: Неужели за две секунды пострадают чьи-то зубы?
Ди-джей замолкает. Размышляет с полминуты, затем берёт мой телефон и подносит ближе к глазам. Свет экрана мягко очерчивает качка-старика лет пятидесяти. Костистый лоб прорезают морщины, опускаются уголки губ.
Не знаю, тон ди-джея смягчается. Ходила тут одна. Доходилась.
Весь мой азарт обрушивается куда-то, ноги слабеют.
В смысле?
В смысле район такой Ди-джей бросает взгляд на танцующую девушку и пожимает плечами. То ваши делов наделают, то
Да не из скинов я! Голос у меня дрожит. Это точно она? Тут, на фото, она моложе.
Не знаю.
Как, не знаете? Вы только что
Не в мою смену было! Сказали ну, хорошенькая, сказали. И что-то там про рыжий цвет. То ли куртка у неё рыжая. То ли волосы
Ди-джей снова оглядывается на танцующую девушку и не заканчивает предложение. Руки её вспархивают, перекрывают неоновый свет и мягко опускаются.
И чё теперь?.. Я до боли стискиваю телефон. Чё с ней? Где она?
Кто? Старик пытается отвести взгляд от танцовщицы, но голова его неизменно возвращается обратно, будто дверь на доводчике.
Рыжая девушка!
Я откуда знаю? Полиция вроде выезжала. Скорая. Ди-джей наконец поворачивается и меряет меня неприязненным взглядом. У них и спрашивай.
Голова бухает, когда я выхожу наружу. Солнце утекает за дома, вытягивает, будто на дыбе, сизые тени. Мне холодно, и почему-то тянет смеяться. Улица напоминает тёмный коридор: слева угрюмые пакгаузы, справа забор железной дороги; фонари ещё не зажглись. Не уверен, что они вообще здесь зажигаются.
«Посмеёмся, когда в ближайшее время найдут их трупы», тихим, спокойным голосом девушки-коллектора отвечает память.
Да сколько рыжих девиц в городе?! Сотня уж точно наберётся, а найдутся и те, которые красятся, и русые, и блондинки. Блондинки при свете фонаря покажутся рыжими!
Возможно же, что бы ди-джей ошибся?
Конечно.
Он даже не видел ту девушку. Услышал от кого-то и пересказал мне, как запомнил. Старый испорченный телефон не более.
Старый испорченный телефон.
Телефон.
Я достаю мобильный и набираю Диану.
Данный номер не обслуживается.
В животе будто скручиваются ледяные змеи, но я держу себя в руках: переключаюсь на приложение «Почтампа» и открываю страницу Дианы. Она всё так же распята на аватарке, всё тот же статус заверяет, что не останется голосов, а останется лишь музыка. И только на стене новое сообщение.