Могло ли быть так, что, вопреки всему, мамины тренировки сработали и на мне? Она всегда учила нас обеих быть женственными, со слабой улыбкой на губах отводить взгляды вниз и в сторону, когда кто-то хвалил нас. Наша одежда шилась на заказ по фигуре и облегала тело ровно настолько, чтобы это не выглядело вульгарно.
То, что вы не родились принцессами, не значит, что вы не можете вести себя как они, любила говорить она. Ведите себя как королевская особа, и именно так с вами будут обращаться.
При всех ее пороках, я должна была отдать маме должное. К нам всегда хорошо относились другие жители деревни и, конечно, семья губернатора. Отчасти это произошло из-за дружеских отношений отца с Кристосом, которые начались, когда они еще сами были детьми, но это было нечто большее. Мама представила нас миру как нечто столь же редкое и прекрасное, как морские цветы, и такими нас и видели.
Я оглянулась на Сэми и Зейди. Он ухмылялся, как дурачок, наблюдая, как она готовит нам ужин, его глаза ловили каждое ее движение. Я видела, как отец рисковал жизнью, разыскивая на затонувших кораблях безделушки для матери, просто чтобы посмотреть, как она прихорашивается и любуется собой перед зеркалом.
Мне хотелось верить, что я обладаю достоинствами более ценными, чем моя красота. Я помогала кормить нашу семью; я готовила и чинила рыболовные сети; я ловко торговала на рынке. Но именно Зейди принесла выкуп за невесту, который будет кормить и одевать нашу семью в течение многих лет, и все благодаря ее красоте.
Красота это сила, говорила нам мама снова и снова, пока слова не стали такой же безусловной истиной, как небо голубое и вода мокрая. Я не хотела верить, что ценность женщины полностью определяется ее внешностью. Но в моей голове звучал тихий, ворчливый голос, который спрашивал: А что, если мама права?
6
В последующие дни у меня совсем не было времени, чтобы думать о Талине, который пропал так же незаметно, как и появился. Мне приходилось выполнять дополнительную работу по дому, чтобы Зейди могла позировать художнику. Он писал ее портрет, чтобы отправить в Иларию прежде, чем туда прибудет сама Зейди. Я представила, как он висит среди портретов всех остальных варинийских девушек, которых избирали. Хотели ли они уехать или же у них тоже были причины остаться?
По вечерам Зейди перебирала кое-что из вещей в сундуке, который отец сделал для нее. Дворец стоял у подножия горного хребта, и погода там была намного холоднее, но мама настояла, чтобы она взяла с собой наши красивейшие наряды (включая как розовое платье Зейди, так и мое красное), в дополнение к ее черепаховому гребню и нити белого жемчуга, подаренной отцом маме в день их свадьбы. В сундуке также был и обещанный Сэми дорожный плащ, который он подарил ей вчера. Он был сшит из плисового зеленого бархата без изысков, за исключением медной пуговицы, застегивающейся на воротнике.
Я никогда не трогала ничего мягче, сказала я, осторожно его поглаживая.
Разве только спину ската.
Да, но он бы выглядел не так симпатично в качестве плаща.
Улыбка Зейди была напряженной.
Нет, полагаю, что нет.
Что такое? Точнее, я знаю, что происходит, но, может быть, есть что-то конкретное, что тебя беспокоит? Что-то, с чем я могла бы помочь?
Она вздохнула.
Знаю, что это глупо, но я продолжаю думать о чем-то вроде чуда, которое случится, и тогда мы придумаем, как изменить все это. Это невозможно, я знаю. Но я не могу перестать об этом мечтать.
Единственный вариант, при котором они позволили бы тебе остаться, это если бы ты вдруг перестала быть красивой, а мы обе знаем, что этому никогда не бывать.
Скорее наоборот, за последние несколько дней Зейди стала даже прекраснее.
Печаль полезна для души, сказал отец после несчастного случая, когда я оправилась от боли и недуга, но еще не свыклась с ощущением разодранной плоти на моей в остальном безупречной коже. Те, кто никогда не знал боли или невзгод, мелкие, как волны, плещущиеся о берег.
А что плохого в том, чтобы быть мелким? спросила я у него.
Что скрывается под поверхностью мелководья? Ничего. Океан оживает только тогда, когда ты погружаешься на глубину. Чем глубже ты заплываешь, тем больше тайн и удивительного тебя поджидает.
Я сдвинула брови и прижалась ближе к нему, но тогда он меня не убедил. Я никогда в жизни не видела мелководья, но одно я знала точно: по мелководью можно добраться до берега. И не существовало большей тайны или большего чуда, чем суша. По крайней мере, для меня.
Зейди сложила плащ и вернула его в сундук.
Я не могу избавиться от ощущения, что боги каким-то образом поменяли наши судьбы. И что мне суждено быть той, кто останется
А мне было суждено уехать, закончила я и выдохнула через нос. Ну, мы являемся идентичными близнецами. Даже отец раньше путал нас, когда мы были малышами. Возможно, на самом деле я настоящая Зейди, а ты истинная Нора, сказала я со смехом.
До того несчастного случая люди часто путали нас, называя меня Зейди так часто, что даже сейчас я до сих пор запросто отзываюсь на ее имя как на свое собственное. Бывали времена, когда я ощущала такую близость со своей сестрой, что истинно верила в то, что я составляла одну половинку целого человека, а она составляла другую. Я не смогла бы жить без нее так же, как не смог бы существовать человек лишь с половиной сердца.
Зейди улыбнулась, но той ночью, когда мы легли спать, она опять повернулась ко мне спиной, как сделала это в прошлый раз. Одним из величайших утешений в моей жизни было осознание того, что, даже если я не могла понять смысл действий моей матери или предсказать, что может произойти в будущем, я, по крайней мере, знала мысли Зейди, и, возможно, даже лучше, чем свои собственные. Она была предсказуемой, надежной, честной и доброй. А еще ответственной и неконфликтной. От нее нельзя было ожидать чего-то непредсказуемого. Она была прямолинейной, как горизонт, и стабильной, как рассвет. Мы знали, сколько я себя помню, что этот день наступит, и я всегда предполагала, что Зейди готовилась к нему, как и я.
В какой-то момент я проснулась ночью и не обнаружила рядом спящей Зейди. Мое беспокойство продолжалось всего мгновение, пока мне не пришла в голову мысль о том, что, должно быть, она снова сбежала ради поцелуев с Сэми. Я твердила себе, что не завидую, но что, если я ужасно целуюсь? Откуда Зейди вообще знала, как это делать?
Последние семнадцать лет она была столь мне близка, как моя собственная плоть. Теперь же я задавалась вопросом, знала ли я ее вообще когда-нибудь по-настоящему.
Утром, когда я проснулась, она снова была подле меня. Я посмотрела на лицо в форме сердечка, расслабленное во сне, и гадала, так же любил бы ее Сэми, если бы шрам достался ей. Я заметила, как изменилась мамина любовь ко мне после несчастного случая. Даже мой папа, в чьей любви я никогда не сомневалась, стал относиться ко мне иначе. Он не мог смотреть на меня без тени печали и сожаления, как если бы он видел две версии меня: ту, кем я была до случившегося, и ту, кем я являюсь сейчас.
Когда Зейди проснулась, я не упомянула ее отлучку, да и она тоже. Отец рано ушел на рыбалку с другими мужчинами, а мама до сих пор спала.
Что нам нужно сделать? спросила Зейди, пока мы готовились к предстоящему дню.
Полагаю, нам необходимо поискать устриц.
В таком случае мы оставим маму без лодки. И ей придется взять ее у соседей. Или плыть самой.
Я усмехнулась.
Так даже лучше.
Мы провели в море все утро, и это время пролетело незаметно. Казалось, что все осталось по-прежнему, как до церемонии. Мы плавали наперегонки за несколькими замеченными нами устрицами, и один раз я поддалась Зейди, как часто делала раньше. Мы даже нашли осьминога, прятавшегося в скале, и вытащили его оттуда. По крайней мере, на ужин будет что-то еще, помимо тушеного мяса.
Когда мы вернулись домой, мама была там, как мы и предполагали. Она лежала на кровати, обмахиваясь веером, но села прямо, когда мы поднялись через люк.
Где вы двое пропадали? жаловалась она. Я застряла здесь без лодки на все утро.
Мы всего лишь хотели провести время вместе, сказала Зейди. У нас осталось всего два дня.
Она сдвинула брови.
Я помню об этом. Я подумала, что, возможно, мы втроем могли бы провести некоторое время вместе, для разнообразия. Она усадила нас на матрас возле себя, взяв каждую из нас под руку. Не могу поверить, что всего через пару коротких недель в этом доме останемся только мы одни с вашим отцом.
Я выскользнула из-под ее руки.
Что ты имеешь в виду?
Свадьба. Мы с Элиди подумали, что ее следовало бы сыграть в ночь солнцестояния. Это благоприятное время для начала новой совместной жизни и семьи.
Мы с Зейди в ужасе переглянулись. Семья? Мне еще даже восемнадцати не исполнилось. Я не была готова выйти замуж и уж тем более стать матерью.
Я не понимаю, к чему такая спешка, сказала я. Зейди же вот-вот уедет. Разве мы не можем немного подождать?
Нам повезло, что Сэми вообще согласился жениться на тебе, Нора. Не думаю, что ждать разумно. Кроме того, с отъездом твоей сестры в семье станет на одного работающего человека меньше. Как только ты выйдешь замуж за Сэми, наша семья будет обеспечена всем, и ты в первую очередь. Разве ты не желаешь, чтобы твоя семья ни в чем не нуждалась?
Так что дело было в деньгах, не во мне. Не буду отрицать, что наша семья находится в крайне сложном положении, но в такой же ситуации находилась каждая семья в Варинии. Во всяком случае, нам не нужно было кормить восемь или десять ртов, как некоторым. Возможно, нашим родителям и не посчастливилось иметь сыновей, которые бы с бо́льшим успехом обеспечивали семью все прошедшие годы, чем мы с Зейди, но маме определенно удалось извлечь максимум пользы из своих дочерей.
Да, мама, промолвила я. Я хочу, чтобы моя семья ни в чем не нуждалась.
Хорошо. Мы сделаем официальное заявление о вашей помолвке на празднике Зейди, через два дня. И тогда все в Варинии узнают, насколько повезло нашей семье.
Той ночью меня разбудил звук плача Зейди.
Что случилось? спросила я, сев в постели и потянувшись к сестре. Мои пальцы нащупали только пустоту в том месте, где должна была лежать она. Где ты?
Я здесь, сказала она. Как только мои глаза привыкли к темноте, я увидела ее, сжавшуюся в комок, в изножье кровати. На ее щеках блестели слезы.
Что с тобой? Что-то случилось? Ты поранилась?
Нет, мне нужна Мне нужна твоя помощь.
Конечно, ответила я, но она по-прежнему сидела на том же месте, перекинув волосы на одно плечо. Разумеется, это может подождать до утра.
Зейди поднялась, не сказав ни слова, и вышла из нашей спальни. Обескураженная и еще толком не проснувшись, я проследовала за ней на балкон.
В чем дело? прошептала я. Что случилось?
Ты возненавидишь меня, если я тебе расскажу. Но и это не остановит меня. Я не поеду в Иларию. И ты мне в этом поможешь.
Она спрыгнула с балкона прежде, чем я успела ее остановить, и я нырнула вслед за ней, ужаснувшись от мысли, что она собирается утопиться. Однако она поплыла прочь от дома. Я хотела крикнуть ей, чтобы она остановилась, но побоялась, что этим перебужу все поселение, и поэтому поплыла за ней.
Мы плыли, как мне показалось, целую вечность и наконец добрались до нашей лодки, стоявшей на якоре на большом расстоянии от нашего дома.
Что ты делаешь? спросила я, судорожно хватая воздух. Я даже не подозревала, что Зейди так быстро плавает. Я уже потянулась к лодке, чтобы забраться в нее, но Зейди остановила меня, вытянув вперед руку.
Не подплывай слишком близко, Нора.
Что? Почему? Я проследила за ее взглядом до веревки, перекинутой через борт лодки. Что это?
Она закусила губу.
Я поймала ее прошлой ночью.
Значит, все-таки она была не с Сэми.
Поймала что?
Медузу волосы девы.
Я ахнула и отплыла на несколько футов от лодки.
Зейди, нет! Ты хоть представляешь, насколько она опасна? Она ужалила тебя?
Я брала большую сеть. И не трогала медузу. Я даже не смотрела на нее, с тех пор, как поймала. Я оставила ее здесь на весь день, придавив якорем. Вполне возможно, что она уже мертва.
Я нырнула под воду с полной уверенностью, что она ошибается. Зейди не смогла бы поймать медузу волосы девы. Она ведь даже не знала, как это сделать. Однако и в самом деле медуза была там, едва заметно мерцая в сети.
Я вынырнула и убрала волосы с лица.
И что конкретно ты собираешься с ней делать?
Я собираюсь с ее помощью нанести себе шрамы. На своих ногах. Как Дидона.
Дидона была девушкой, которую мы знали с самого детства. В возрасте всего лишь восьми лет она получила смертельные ожоги от медузы волосы девы, приплывшей в деревню. Варинийцы на удивление хорошо подлечили Дидону, но на ее ногах все равно остались рубцы. Она входила в число немногих девушек нашего возраста, которые не участвовали в церемонии, и ее историю нам припоминала мама каждый раз, когда мы замышляли что-то рискованное или опасное.
Вы же не хотите оказаться в той же ситуации, что и бедняжка Дидона, не так ли?
Что? вздохнула я.
Если единственный способ остаться в Варинии лишиться своей красоты, то это именно то, что я бы сделала.
Я закрыла глаза, вспоминая, что сказала ей накануне, и мысленно отругала себя за собственную глупость.
Неужели все это из-за какой-то глупой фразы, брошенной мной? Это может избавить тебя от необходимости покидать Варинию, но Сэми никогда не разрешат жениться на тебе. И ты можешь умереть!
Ожог медузы волосы девы редко бывал смертельным, главным образом потому, что встречи с ними возможно было избежать, и всякий раз, когда кого-то ужалили, медузы уплывали от жертвы как можно быстрее. Дидона была маленькой и плохо плавала, а медуза, с которой она столкнулась, была огромной, из-за чего девочке было трудно от нее уплыть.
Эта медуза была меньше той, которую мы видели на днях, а молодые особи, как известно, менее ядовиты, чем взрослые. Но намеренно подвергать себя ожогу? Кто знал, какими могут быть последствия?
Если ты можешь придумать другой способ оставить меня в Варинии, то я с удовольствием тебя послушаю. Но если не можешь, то я не хочу слышать ничего, кроме поможешь ли ты мне или нет? сказала Зейди.
Это не ты! хотела закричать я. Она говорила холодно и бесчувственно, как мама.
Я сделаю для тебя все что угодно, Зейди. И ты знаешь об этом. Но я не буду помогать в том, что причинит тебе вред.
Я начала уплывать, но ее рука отчаянно схватила мою.
Она притянула меня к себе, пока наши лбы не оказались так близко, что почти соприкоснулись. Через мгновение ее лицо сморщилось и она заплакала.
Пожалуйста, Нора. Мне страшно.
Я несколько секунд смотрела на нее, пытаясь представить, что хочу чего-то так сильно, что готова навредить себе навсегда из-за этого. Зейди не знала такой боли, как я; она, возможно, не понимала, о чем просит.
Но она видела, как я страдаю. Она знала, через что я прошла. И просто наблюдать за этим, должно быть, было мучительно для нее, и я хорошо понимаю, как тяжело мне будет видеть мучения сестры. Если она решилась на такое, она должна была испытывать безграничное отчаяние.
Мои глаза наполнились слезами, когда я начала понимать, что Зейди уже было больно. Уход Сэми, возможно, и не причинил бы ей физической травмы, но я чувствовала себя так, словно меня пронзали ножом в сердце каждый раз, когда я представляла, как Зейди покидает Варинию. Она бы чувствовала то же самое по отношению и ко мне, и к Сэми. Я посмотрела на ее руку, сжимающую мою, на безупречную кожу ее руки. Она умудрялась жить все эти годы, не получив не единой занозы, и она хотела, чтобы я помогла ей испортить все это в одно мгновение?