Не вздумай простить ему это, Квинн.
От его слов у меня все сжимается в груди.
Не прощу, говорю я с полной уверенностью. Вообще больше не хочу его видеть. Я все удивляюсь, почему не плачу. Может быть, это знак.
Он понимающе смотрит на меня, и морщинки вокруг его глаз немного разглаживаются.
Плакать ты будешь ночью. В подушку. Вот тогда будет больнее всего. Когда останешься одна. От этого замечания мне становится совсем тошно. Плакать не хочется, но я понимаю, что теперь все это может обрушиться на меня в любую минуту. Я познакомилась с Итаном, едва поступив в колледж, мы встречались четыре года. Слишком много всего между нами было, чтобы потерять это в один миг. И пусть я знаю, что все кончено, скандалить с ним я не хочу. Хочу просто уйти и покончить с этой историей. Мне не нужен ни разрыв, ни даже объяснения, но, боюсь, ночью, когда я останусь одна, я воображу, что мне требуется и то и другое.
Нам, кажется, нужно сдать тесты на ЗППП.
Слова Грэма и страх, который меня после них охватывает, отходят на задний план, когда я слышу приглушенный голос Итана.
Он идет к выходу. Я поворачиваюсь к двери, но Грэм касается моего лица и снова привлекает к себе мое внимание.
Худшее, что мы можем сейчас сделать, Квинн, это проявить эмоции. Не злись. И не плачь.
Я прикусываю губу и киваю, пытаясь удержать в себе все, что, как я хорошо понимаю, мне сейчас захочется выкрикнуть.
Хорошо, шепчу я, и в этот момент дверь начинает открываться.
Я пытаюсь сохранить самообладание, как Грэм, но неотвратимое появление Итана вызывает у меня тошноту. Ни один из нас не смотрит на дверь. Взгляд Грэма делается жестким, он размеренно дышит, не сводя с меня пристального взгляда. Я и представить не могу, что подумает Итан через две секунды, когда откроет дверь. Сначала он меня не узнает. Он подумает, что это просто случайная парочка расселась на полу на лестничной площадке его дома.
Квинн?
Я слышу, как Итан произносит мое имя, и закрываю глаза, не поворачиваясь на его голос. Слышу, как Итан делает шаг из квартиры. Сердце, как мне кажется, бьется во всех частях моего тела, но сильнее всего в ладонях Грэма, обхвативших мои щеки. Итан снова произносит мое имя, но это больше похоже на команду посмотреть на него. Я открываю глаза, но продолжаю смотреть на Грэма. Дверь распахивается еще шире, и девушка потрясенно ахает.
Саша. Грэм моргает, еще секунду держит глаза закрытыми и делает вдох, чтобы успокоиться. Наконец он открывает глаза.
Грэм? говорит Саша.
Черт, бормочет Итан.
Грэм не смотрит на них. Он продолжает смотреть на меня.
Спокойно, словно наши жизни не рушатся сейчас вокруг нас, Грэм спрашивает:
Проводить тебя вниз?
Я киваю.
Грэм! Саша произносит его имя так, будто имеет право злиться на него за то, что он здесь.
Мы с Грэмом встаем. В сторону квартиры Итана даже не смотрим. Грэм крепко сжимает мою руку и ведет меня к лифту.
Она идет прямо за нами, потом стоит рядом с нами, пока мы ждем лифт. Она крутится возле Грэма, дергает его за рукав рубашки. Он сжимает мою руку немного сильнее, и я возвращаю пожатие, давая понять, что мы вполне способны обойтись без сцен. Просто войти в лифт и уехать.
Двери открываются, Грэм пропускает меня вперед, потом входит сам. Входит так, что для Саши не остается места. Он загораживает дверной проем, и мы вынуждены развернуться в сторону дверей. В сторону Саши. Он нажимает кнопку первого этажа, и, когда двери начинают закрываться, я наконец поднимаю глаза.
И замечаю две вещи.
1. Итана больше нет на площадке, дверь в его квартиру закрыта.
2. Саша гораздо красивее меня. Даже когда плачет.
Двери закрываются, и мы долго молча едем вниз. Грэм так и не выпустил мою руку, мы не разговариваем, но и не плачем. Молча выходим из лифта и идем через холл. Винсент открывает и придерживает для нас дверь, при этом смотрит на нас обоих извиняющимся взглядом. Грэм достает бумажник и сует Винсенту пригоршню банкнот.
Спасибо за номер квартиры, говорит Грэм.
Консьерж кивает и берет деньги, глядя на меня извиняющимся взглядом. Я обнимаю Винсента: скорее всего, мы больше не увидимся.
Вывалившись на улицу, мы с Грэмом, как оглушенные, стоим на тротуаре. Интересно, изменился ли для него мир, потому что для меня он определенно стал другим. Все стало другим небо, деревья, прохожие. Все выглядит несколько безнадежнее, чем до того, как я вошла в дом Итана.
Поймать тебе такси? наконец спрашивает он.
Я на машине. Вон она. Я указываю на другую сторону улицы.
Он оглядывается на дом.
Хочу убраться отсюда поскорее, пока она не спустилась.
Он, похоже, всерьез нервничает и сейчас вообще не в состоянии смотреть ей в глаза. По крайней мере, Саша старается. Она шла за Грэмом до самого лифта, а вот Итан просто вернулся домой и закрыл дверь.
Грэм оглядывается на меня, его руки в карманах куртки. Я плотно закутываюсь в пальто. Мне больше нечего сказать, разве что попрощаться.
До свидания, Грэм.
У него отсутствующий взгляд, словно его вообще здесь нет. Он делает шаг назад. Два шага. Потом резко поворачивается и уходит в другом направлении.
Я оглядываюсь на дом: из дверей как раз вываливается Саша. За ее спиной стоит Винсент и смотрит на меня. Он машет мне, я поднимаю руку и машу ему в ответ. Мы оба знаем, что это на прощание. Больше ноги моей в этом доме не будет. Пусть даже в квартире Итана валяется куча моих вещей. Я бы предпочла, чтобы он их просто выкинул, лишь бы больше не видеть его.
Саша смотрит налево, потом направо в надежде увидеть Грэма. Как бы не так. Зато она видит меня. Интересно, она вообще представляет, кто я такая? Сказал ли ей Итан, что в следующем месяце у него свадьба? Что только утром мы говорили по телефону и он уверял меня, что отсчитывает секунды до того, как сможет назвать меня своей женой? Знает ли она, что, когда я ночую у Итана, он не желает принимать душ без меня? И что простыни, на которых он только что ее трахал, подарила на помолвку моя сестра? Знает ли она, что Итан плакал, когда я ответила согласием на его предложение?
Наверное, не знает. Иначе вряд ли она так просто выбросила бы на помойку отношения с парнем, который за час произвел на меня большее впечатление, чем Итан за четыре года.
2
Настоящее
Наш брак не рухнул. Не развалился в одночасье.
Все происходило гораздо медленнее.
Он, скажем так, постепенно усыхал.
Я даже не уверена, кто виноват больше. Начинали мы мощно. Мощнее, чем большинство, я в этом уверена. Но за последние несколько лет у нас как будто кончились силы. Больше всего раздражает наше виртуозное умение притворяться, будто ничего не изменилось. Мы не говорим об этом. Мы во многом похожи, и одна из наших общих черт способность избегать проблем, требующих повышенного внимания. В нашу защиту скажу одно: трудно признать, что браку пришел конец, когда любовь еще не ушла. Люди привыкли считать, что брак заканчивается только с утратой любви. Когда на место счастья приходит злость. Когда блаженство сменяется презрением. Но мы с Грэмом не злимся друг на друга. Мы просто стали другими.
Иногда люди меняются, но в браке это не всегда заметно, потому что супруги меняются вместе, в одну сторону. Но иногда люди меняются в противоположные стороны.
Мы с Грэмом так давно смотрим в противоположные стороны, что я даже не могу вспомнить, какие у него глаза, когда он внутри меня. Зато уверена, что он помнит, как выглядит каждый волосок на моем затылке, когда я отворачиваюсь от него по ночам.
Люди не всегда замечают, во что их превращают обстоятельства.
Я смотрю на свое обручальное кольцо и кручу его большим пальцем, вращаю по бесконечному кругу.
Когда Грэм покупал его, ювелир объяснил, что обручальное кольцо символ вечной любви. Бесконечный круг. Начало становится серединой, а конца быть не может.
Но этот ювелир не сказал ни слова о том, что кольцо символизирует вечное счастье. Только вечную любовь. Беда в том, что любовь и счастье не совпадают. Одно может существовать без другого.
Я рассматриваю кольцо, палец, деревянную шкатулку, которую держу в руках. Внезапно из ниоткуда слышится голос Грэма:
Что ты делаешь?
Я медленно поднимаю голову, совершенно не удивляясь внезапному появлению Грэма в дверях. Он уже снял галстук, три верхние пуговицы рубашки расстегнуты. Он прислоняется к дверному косяку и смотрит на меня, с интересом сдвинув брови.
Вся комната наполняется его присутствием.
Я наполняю ее исключительно своим отсутствием.
После всех этих лет, что я его знаю, в нем до сих пор остается что-то загадочное. Какая-то тайна читается в его темных глазах и лежит печатью на всех мыслях, которые он никогда не высказывает. Молчаливость вот что привлекло меня в нем в день нашей первой встречи. Она придавала мне спокойствия.
Странно, но теперь из-за той же его молчаливости я чувствую себя неловко. Я даже не пытаюсь спрятать деревянную шкатулку. Слишком поздно, он смотрит прямо на нее. Я отвожу от него взгляд и тоже смотрю на шкатулку, которую держу в руках. Она лежала на чердаке, никто ее не трогал, о ней почти забыли. Я наткнулась на нее сегодня, когда искала свое свадебное платье. Просто хотела посмотреть, по-прежнему ли оно мне впору. Платье сидело безукоризненно, но я выглядела в нем иначе, чем семь лет назад.
Я выглядела более одинокой.
Грэм делает несколько шагов в спальню. На его лице я вижу затаенный страх. Он переводит взгляд со шкатулки на меня и ждет, что я объясню, почему держу ее в руках. Почему она вообще оказалась в спальне. Зачем я забрала ее с чердака. Зачем не знаю. Но то, что я держу ее, безусловно, продиктовано сознательным решением, поэтому я не могу ответить чем-то невинным вроде «не знаю».
Он подходит ближе, и я чувствую острый запах пива. Он никогда не был большим любителем выпить, разве только по четвергам, когда ужинает с коллегами. И мне вообще-то нравится, как от него пахнет по вечерам в четверг. Наверняка, если бы он пил каждый день, да еще не знал меры, этот запах казался бы мне противным. И мы бы из-за этого ругались. Но Грэм знает меру во всем. У него есть распорядок, и он его соблюдает. Эту черту его характера я считаю одной из самых сексуальных. По четвергам я всегда с нетерпением ждала его возвращения. Иногда наряжалась для него и ждала его прямо здесь, на кровати, предвкушая сладкий вкус его губ.
Сегодня я забыла, что надо предвкушать, и это о многом говорит.
Квинн?
Я слышу все его страхи, расколовшиеся и безмолвно сочащиеся между буквами моего имени. Он подходит ко мне, и я неотрывно смотрю ему в глаза. В них я читаю неуверенность и беспокойство и задумываюсь, с каких пор он глядит на меня именно так. Прежде он делал это с радостью и благоговением. Теперь от его взгляда мне хочется плакать. Мне надоело, что он так на меня смотрит, надоело, что я не знаю, как отвечать на его вопросы. Мы с мужем уже давно не на одной волне. Я больше не знаю, как с ним общаться. Иногда, когда я открываю рот, мне кажется, что ветер задувает все мои слова обратно в горло.
Я скучаю по дням, когда мне казалось, что я лопну, если немедленно не расскажу ему все-все-все. И по тем дням, когда ему казалось, что, пока мы спим, время обманывает нас. Иногда по утрам я просыпалась и замечала на себе его взгляд. Он улыбался и шептал: «Что я пропустил, пока ты спала?» Я переворачивалась на бок и рассказывала ему свои сны, и иногда он так смеялся, что на глазах у него выступали слезы. Он толковал хорошие сны и отметал дурные. Он всегда умел сделать так, чтобы я чувствовала, что мои сны лучше, чем у всех остальных.
Теперь он больше не спрашивает, что пропустил, пока я спала. Не знаю, то ли ему неинтересно, то ли мне просто перестали сниться сны, которыми стоило бы поделиться.
Я осознаю, что все еще верчу на пальце обручальное кольцо, только когда Грэм наклоняется и останавливает его пальцем. Он нежно переплетает свои пальцы с моими и осторожно отводит мою руку от деревянной шкатулки. Интересно, он намерен продемонстрировать мне, что я держу в руках что-то вроде взрывчатки, или это действительно то, что он сейчас чувствует?
Он приподнимает мое лицо, наклоняется вперед и целует меня в лоб.
Я закрываю глаза и слегка отстраняюсь, делая вид, что еще раньше начала делать это движение. Его губы касаются моего лба, когда я уже встаю с кровати, и ему приходится отпустить меня и смиренно шагнуть назад.
Я называю это танцем разводящейся четы. Первый партнер делает попытку поцелуя, второй ее отвергает, первый делает вид, что не заметил. Мы уже давно танцуем этот самый танец.
Я откашливаюсь, сжимаю в руках шкатулку и иду к книжному шкафу.
Нашла на чердаке, говорю я, наклоняюсь и задвигаю шкатулку между двумя книгами на нижней полке. Грэм сделал мне этот шкаф в подарок на первую годовщину свадьбы. Я была потрясена: он смастерил его из ничего и своими руками. Помню, когда он заносил его в спальню, то занозил ладонь, а я в знак благодарности высосала занозу. А потом толкнула его к шкафу, опустилась на колени и еще раз выразила благодарность.
Это было тогда, когда прикосновения друг к другу еще что-то сулили.
Теперь его прикосновение просто очередное напоминание обо всем, чем я для него никогда не буду. Я слышу, как он идет ко мне через комнату, поэтому встаю и хватаюсь за книжную полку.
Зачем ты принесла это с чердака? спрашивает он.
Я не смотрю ему в глаза, потому что не знаю, что ответить.
Он сейчас стоит совсем близко; его дыхание скользит по моим волосам, каждый выдох шевелит волосы на затылке. Его ладонь накрывает и сжимает мою руку, которой я цепляюсь за книжный шкаф. Он прижимается губами к моему плечу в тихом поцелуе.
Я отчаянно хочу его, и это действует мне на нервы. Я хочу повернуться и наполнить его рот своим языком. Я скучаю по его вкусу, его запаху, его звукам. Я скучаю по тому времени, когда он был на мне, настолько поглощенный мной, что казалось, будто он готов разорвать мою грудь, просто чтобы увидеть мое сердце, когда мы занимаемся любовью. Странно, как можно скучать по человеку, который рядом. Странно, что можно скучать о сексе с человеком, с которым все еще занимаешься сексом.
Как бы я ни оплакивала наш брак, я сама отчасти, если не полностью, отвечаю за ту его разновидность, в которую он превратился. Закрываю глаза: я в себе разочарована. Это ведь я довела до совершенства свое искусство уклоняться. Я уклоняюсь от Грэма настолько искусно, что иногда даже не уверена, замечает ли он это. Ночью я притворяюсь, что засыпаю раньше, чем он ложится в постель. Когда в темноте мое имя слетает с его губ, я притворяюсь, что не слышу. Я притворяюсь занятой, когда он подходит ко мне, притворяюсь больной, когда чувствую себя хорошо, притворяюсь, что случайно запираю дверь ванной, когда принимаю душ.
Я притворяюсь счастливой, когда дышу.
Но мне становится все труднее притворяться, будто мне нравятся его прикосновения.
Они мне не нравятся просто они мне необходимы. Есть разница. Поэтому я задумываюсь, не притворяется ли он так же усиленно, как я. Действительно ли он хочет меня так сильно, как утверждает? Вправду ли не хочет, чтобы я отстранялась? Или втайне благодарен мне за это?
Он обнимает меня одной рукой, и его пальцы касаются моего живота. Живота, который все еще легко влезает в мое свадебное платье. Живота, не испорченного беременностью.
По меньшей мере это у меня осталось. Живот, которому позавидовали бы большинство мамаш.
Тебе когда-нибудь Его голос звучит тихо и нежно, и он, похоже, до смерти боится спросить о том, о чем собирается меня спросить. Тебе когда-нибудь приходило в голову открыть ее?