Между тем Михаил Александрович Маслин (р. в 1947) указывает, что существует «разрыв между реальным существованием русской философской мысли, восходящей ко времени Крещения Руси, и ее осмыслением», что привело к ряду предубеждений относительно начала русской философии, которые разделял даже В.В. Зеньковский. «В настоящее время, делает вывод М.А. Маслин, включение периода XIXVII веков в общий контекст развития отечественной мысли является обязательным элементом научного истолкования русской философии, претендующего на полноту, объективность и целостность. Иные точки зрения, ограничивающие ее бытие последними двумя столетиями или ведущие разговор о существовании русской философии со времен славянофильско-западнических дискуссий, следует считать вышедшими из научного употребления. Рецидивы их периодического появления в современной литературе являются результатами субъективистских установок, формирующихся до начала научного исследования»[4].
2. Черты и особенности
Согласно В.Ф. Эрну, в изучении русской философии существуют трудности двоякого рода: общественно-психологические и философско-методологические. Первые трудности сформированы следующими обстоятельствами:
«Двухвековое ученичество у Запада создало особую, глубоко залегшую складку в нашей общественной психологии. Мы заранее, так сказать, априорно, до всякого фактического исследования, склонны отдавать предпочтение всему, что не наше, преклоняться восхищаться и увлекаться всем пришедшим издалека. У нас не хватает внимания к нежным, оригинальным и обильным всходам нашей собственной культуры, и можно смело сказать, нет другой культурной нации в мире, которая бы так мало сознавала свои духовные богатства, так мало ценила возможности, ей предстоящие, как Россия».
Алексей Иванович Введенский
Эрнест Леопольдович Радлов
Густав Густавович Шпет
Мария Владимировна Безобразова
Русская мысль, по его мнению, «существенно оригинальна», так как «трем основным чертам новой европейской философии: рационализму, меонизму, имперсонализму восточнохристианское умозрение противополагает логизм, онтологизм и существенный всесторонний персонализм». Исходя из этого Эрн приходит к спорному выводу, что «неоригинальные направления русской мысли (материализм, позитивизм, теперь неокантианство), будучи страстными отголосками западноевропейских философских настроений, каким-то роком обречены на фатальное бесплодие и невозможность чего-нибудь творчески порождать. Русская мысль бессильна творить в меонической атмосфере западноевропейского рационализма»[5].
С этими суждениями, конечно, не все были согласны, и прежде всего С.Л. Франк, вступивший с Эрном в полемику. Но попытаемся далее осветить то, что Эрн называл философско-методологическими трудностями восприятия и изучения отечественной мысли.
Определение философии, наиболее часто встречающееся в учебной литературе, квалифицирующее ее как науку особого рода об общих законах бытия и мышления, является весьма упрощенным. Оно препятствует пониманию качественного своеобразия русской философии. Философия может стремиться конституировать себя по подобию науки. Это одна из распространенных в современном мире тенденций, проявляющая себя, в частности, в позитивизме. Но превращение философии в науку означает не ее торжество, а потерю своей специфики, своего предмета. Уже в античной философии мы видим различные школы и типы философствования. Сократ, например, не писал никаких сочинений, вся его философия представлена в остроумных диалогах и в том, что можно назвать практической моралью. Платон выражал свои мысли в диалогах, равно принадлежащих античной философии и литературе. Аристотель же тяготел к энциклопедизму и формально-логическому изложению своих идей. Подобное размежевание и вместе с тем взаимное дополнение различных типов философствования характерно для всей европейской и мировой философии. В современной философии это, с одной стороны, различного рода позитивизмы, а с другой экзистенциализм, выражающий себя в литературной форме. Разнообразие философских стилей обнаруживается и в русской философии, где, однако, преобладал метод художественно-образного философствования, а не аристотелевская традиция понятийно-аналитического мышления. В средние века философия также понималась не только как отвлеченное теоретизирование, но и как практическая мораль. Начиная с «философии пустыни», творчества восточнохристианских отшельников, «духовная философия» становится равнозначной понятию «монашеская жизнь», что было не только развитием религиозного мировоззрения, но и продолжением сократовского понимания философии как жизнеустроительного учения. Именно поэтому Нестор в «Житии Феодосия Печерского» говорит о том, что тот превзошел философов своей мудростью. В свете такого понимания обширная агиографическая литература вполне может стать объектом философского рассмотрения.
Исходное представление о философии, приписываемое еще Пифагору, как любови к мудрости («любомудрие» по-славянски) и содержащееся в самом термине «философия», вполне соответствует отечественному ее пониманию. В древнерусской духовной культуре на первое место выступает нравственно-эстетический аспект, а не формально-логический, доминирующий в современном сознании. «Мудрость прекрасна, она достойна восхищения, преклонения и любви (в духе платоновского эроса) так мыслили древнерусские люди, и мы не можем игнорировать подобное их представление о философии»[6].
Интересному анализу русская философская мысль была подвергнута отечественными мыслителями-метафизиками начала XX века. Среди них видное место занимает С.Л. Франк. В докладе, прочитанном на немецком языке в 1925 году в Берлине и получившем название «Русское мировоззрение», он выделяет следующие черты отечественного типа мышления: преобладание интуитивизма, «стремление к позитивному, религиозно-метафизическому мировоззрению»; тяга к реализму, онтологизму, «предубеждение против индивидуализма и приверженность к определенного рода духовному коллективизму», соборности. Свойство русского онтологизма «познание через переживание», стремление к целостности, к последней высшей ценности; поиски всеединства на фоне антропоцентризма и в рамках теоцентризма; историософичность постоянное обращение к вопросам о смысле истории; эсхатологичность, панморализм, социологизм, литературоцентризм и др.
Вместе с тем Франк утверждает, что «русский дух решительно эмпиричен: критерий истины для него всегда в конечном счете опыт», однако в основе всего русского мышления лежит особое понимание опыта, что привело к «самобытной национальной русской теории познания, совершенно неизвестной Западу». В чем же суть этой гносеологии?
«Совершенно замечательно, что русская философия так же как и немецкая философия со времен Канта на свой манер строится на теории познания и что, следовательно, гносеология имеет для нее не менее основополагающее значение, чем для немецкой. Правда, в совершенно ином смысле, чем для последней Как чистая и строгая наука, точнее, как наука, цель которой контролировать границы научного познания и предостерегать от любого дерзкого метафизического исследования, направленного на само бытие, она кажется весьма удаленной от мировоззренческих вопросов и в определенном смысле находится по отношению к ним в постоянной конфронтации»[7].
Иными словами, теория познания в России органически вырастает из метафизики. П.А. Флоренский в работе «К почести вышняго звания» (1906) отмечает следующее:
«Наши философы стремятся быть не столько умными, как мудрыми, не столько мыслителями, как мудрецами.
<> Стремление нравственное, сознание религиозное одним словом, жизнь вне кабинета только и представляется нам жизнью до дна серьезною, всецело достойною. И вместе с тем каждая научная дисциплина неудержимо стремится к жизненному, непосредственно деятельному положению, спешит выявить свое отношение к религии, морали, политике, общественности А в конечном итоге все нити сходятся в одном узле религии, потому что в России и сам афеизм по-своему религиозен, сам позитивизм метафизичен.
Василий Васильевич Зеньковский
Михаил Александрович Маслин
Владимир Францевич Эрн
Семен Людвигович Франк
<> Стремление к абсолютности неразрывно связано с русским духом. Если оно не находит себе выхода в религии, то делается разрушительною силою в других сферах деятельности, и конечные формы разрываются под напором бесконечного стремления. Научное, условное, полезное не удовлетворяет русский дух»
Античный идеал мудреца, получивший свое высшее раскрытие в святоотеческом представлении о монахе как христианском философе, нашел себе лучшую почву в России, «тут идеал философа-монаха, созерцателя-аскета, гностика акклиматизировался и дал сочные всходы»[8]. Молитва становится «методом философствования», делающегося возможным лишь после подготовки разума аскетикой. Многим отечественным мыслителям свойственно соединение научных устремлений с аскетикой и библейскими размышлениями.
Архимандрит Иоанн (в миру И.Н. Экономцев, р. в 1939) выделяет следующие черты русского сознания: идею личного спасения и принцип соборности как оказавшиеся созвучными с укладом жизни и нравственными понятиями славян; образно-символическое восприятие мира и максимализм стремление достигнуть Абсолюта, причем сразу, немедленно, одним усилием воли. Нередко из литургизма вырастало и обрядоверие. Русская святость воплощена прежде всего в русских святых, старчестве. К чертам святости можно отнести смирение, жертвенность, жажду чистоты, чуткость и любовь к ближнему, всечеловечность[9].
Уже Ф.М. Достоевский, говоря о психологическом типе русского человека, выделял две черты: это «потребность хватить через край» и «потребность страдания». Это «хватить через край» есть «потребность в замирающем ощущении, дойдя до пропасти, свеситься в нее наполовину, заглянуть в самую бездну иброситься в нее как ошалелому вниз головой Иногда тут просто нет удержу. Любовь ли, вино ли, разгул, самолюбие, зависть тут иной русский человек отдается почти беззаветно, готов порвать все, отречься от всего, от семьи, обычая, Бога». Но зато с еще большей силой и глубиной происходит покаяние и преобразование больной души, ее очищение и просветление (XXI, 36)[10].
Н.А. Бердяев в «Русской идее» (1946), отталкиваясь во многом от Достоевского, выделял следующие черты русского сознания: поляризованность, мессианизм, преобладание дионисийского начала над аполлоновским. Г.П. Федотов говорит об особенностях межличностных отношений в России, удивительной их мягкости и легкости, ибо «здесь нет чужих», а «наши величайшие люди сродни последнему мужику темной деревни». Однако при всем многообразии оценок и черт отечественные философы-метафизики были едины в том, что утрата веры порождает общественный недуг, ведет к культурному кризису.
Павел Александрович Флоренский
Архимандрит Иоанн (Игорь Николаевич Экономцев)
Федор Михайлович Достоевский
Николай Александрович Бердяев
По Бердяеву, «свойства русского национального духа указывают на то, что мы призваны творить в области религиозной философии». Однако «читаются и воспринимаются легко в основном социально-критические идеи, а метафизика русских мыслителей по-прежнему остается малоизвестной массовому читателю». Между тем в России глубокая мысль развивалась именно в русле метафизики, когда, по словам Достоевского, «не нужен миллион», а «главное мысль разрешить».
Согласно Зеньковскому, «русская философия в такой же мере служанка православия, в какой философские доктрины Э. Жильсона и Ж. Маритена обслуживают католицизм, а К. Барта или П. Тиллиха протестантскую религию». «Религиозное сознание, считает Зеньковский, если оно оплодотворяет все силы духа, неизбежно и неизменно порождает философское творчество, и вовсе не нужно при этом думать, что философская мысль всегда и всюду рождается из сомнения». Вместе с тем он полагал, что русская философия по преимуществу антропологична, а не теоцентрична, моральна, а не космологична. Ей свойственна социальная и историософская проблематика. Русские философы исходят из понятия действительности как «целостности, синтетического единства всех сторон реальности»[11] (холизм).
Одной из характерных черт отечественной мысли, таким образом, является ее этико-метафизическая направленность. В новоевропейской философии разум и мораль отождествляются. Русская философия выработала свои критерии определения духовного познания и морали, не сводимые к рассудку. Вслед за славянофилами В.И. Несмелов и другие представители русской философии выступали против «самозакония» и автономии разума, полагая, что нельзя отождествлять разумность поступка и его нравственное достоинство, смешивать понятия «разумный» и «нравственно-добрый». Ведь можно совершить очень хитро самый недостойный поступок.
Сократ учил, что благо человека надо искать в самом человеке. Несмелов в своем труде «Наука о человеке» (1905) также считал, что если «люди ищут блага вне себя самих, то они ошибаются, и если они признают средства жизни за конечную цель ее, то они обольщаются», ибо за все сокровища мира нельзя купить то, что составляет человека, то, что, в сущности, и есть человек, живого человеческого духа, который, собственно, и должен стать предметом изучения. Несмелов утверждал, что философия возникает из потребностей жизни, а человек единственная абсолютная ценность в мире. Если бы люди осознали это, то всеми силами стали бы стремиться к развитию своей собственной природы.
Георгий Петрович Федотов
Михаил Николаевич Громов
Для живой нравственности, иллюстрирует свои рассуждения П.Д. Юркевич, требуется светильник и елей, поэтому «по мере того, как в сердце человека иссякает елей любви, светильник гаснет: нравственные начала и идеи потемняются». Соотношение между светильником и елеем выражает соотношение между головой и сердцем. Опираясь на сказанное, Михаил Николаевич Громов (р. 1943) определяет кардиогносию как сущностную черту отечественного философствования, «ибо в нем тема любви и сердца занимает особое место:
«Разум, как соединяющий иррациональную глубину и рациональную структуризацию, призван сочетать их в должной гармонии, памятуя о первичности сердца и вторичности рассудка. Разум, опирающийся на сердце, подлинно плодоносен, опирающийся же преимущественно на рассудок, способен к формально упорядочивающей, по-своему полезной, но творчески скудной и не несущей мощных импульсов деятельности.
Систематизация и формализация суть заключительная стадия развития мысли, за которой следуют ее окаменение и стагнация. Рождение мысли связано с сердцем, страстью, преодолением инерции, победой жизни. Это всегда прорыв в новое, что не осуществимо рассудочным путем»[12].