Альфред Зон-Ретель
Идеальные поломки
Alfred Sohn-Rethel
DAS IDEAL DES KAPUTTEN
EDITION BETTINA WASSMANN 2008
Перевод с немецкого Александра Ярина
Благодарим за помощь в подготовке издания
Беттину Вассманн, Ивана Болдырева,
Анну Шибарову и Ансельма Бюлинга
Выражаем особую признательность Карлу Фрайтагу, написавшему предисловие к русскому изданию
Альфред Зон-Ретель. Лондон. 1942. Фото С. Гибсона
ООО «Издательство Грюндриссе»
e-mail: info@grundrisse.ru
http://www.grundrisse.ru
© 2008, Bettina Wassmann
© 2016, ООО «Издательство Грюндриссе», перевод на русский язык
Альфред Зон-Ретель в Италии: 1924-1927
I
«Развитию каждого человеческого движения, исходит ли оно из духовного или даже из естественного побуждения, всегда суждено безмерное сопротивление окружающего мира». Вальтер Беньямин, написавший эти строки в своём эссе «Анализ состояния Центральной Европы» (1923), сетует на жалкое положение университетов, «расстройство автомобильного производства», «упадок кулинарного искусства», а больше всего на выветривание тепла из вещей в стране, где люди живут, «словно давление воздушного столба, нависшего над каждым <>, вдруг, противоестественным образом, стало ощутимым»
1
2
Одним из таких прибежищ стал холм Монте Верита в Асконе, где люди то зажигаясь энтузиазмом, то потухая меняли путы цивилизации на суровую непреклонность иных, конкурирующих с ней культур. Другой путь лежал на Бали, где можно было обратить себе на пользу незлобивость тамошних «мирных дикарей», ещё другой на Капри. Список знаменитых иностранцев, поживших в этих краях, получился длинным. Он включает многих персон, от Ленина, удившего здесь рыбу «с пальца», до предводителя CA Эрнста Рёма, который в Рождество 1933 года был отозван с «передовой» рейхсвера и получил возможность удалиться на остров, где мог безнаказанно предаваться своим вожделениям. Феликс Мендельсон Бартольди, принадлежавший к «знаменитому европейскому роду» (к коему причислял себя и Зон-Ретель, так как одним из его предков был Моисей Мендельсон), сочинил здесь увертюру «Морская тишь и счастливое плавание», а Рильке обрёл на Вилле Дискополи благоприятствующую атмосферу, написав «Песнь моря»: «Извечный моря вой» Лишь немногим Капри оказался не по душе: Брехт бежал отсюда в Неаполь, туда, где «выпивка, музыка и сифилис»
3
Мечты «беженцев» с севера могли простираться от скромной жизни до роскошного существования прихотливого чужака, оплатившего себе местечко в пейзаже рядом с каприйскими рыбаками на фоне заходящего алого солнца. Для многих эта мечта так и заканчивалась чтением бестселлера Акселя Мунте «Легенда о Сан-Микеле»
4
Позитано, расположенный на материке недалеко от Капри, в те времена по значимости уступал этому острову. Бедекер
5
6
7
Позитано. Регион Кампания. Почтовая карточка. Ок. 1900
От такой жизни, как и от благосклонности богов, не отказались бы также рыбаки, поварихи, виноградари, зеленщики, строители. Их собственная простая жизнь подчинялась законам необходимости и многим из них вовсе не казалась стоящей, а боги от них отвернулись. Тысячи уезжали отсюда, и нередко как раз в страны, покинутые теми, кто цивилизацией пресытился.
На острове Капри. Нач. XX в. Фото СМ. Прокудина-Горского
Капри и Позитано не только давали прибежище людям искусства и искусникам по части житейских наслаждений (всяческие «призраки, богема, люди разной степени неопределённости», «ветераны гостиничных номеров, которые проводят свои дни в мифологическом кругу как в добровольном заточении»
8
9
10
II
Одним из таких немецких «беженцев», временно обосновавшихся на юге, был Зон-Ретель. В 1921 году он удалился в Гайберг, горную деревушку недалеко от Гейдельберга. Его захватила единственная мысль, которая вдохновляла его в течение всей жизни, определить позицию трансцендентального субъекта в рамках процесса товарного обмена. В попытках продвинуться по этому следу и найти свидетельства в Марксовом «Капитале», прошли годы, проведённые в Гайберге. В этот период произошли две важные для него встречи. Через Альфреда Зайделя
11
За всеми этими глубокими размышлениями никакого сколько-нибудь твёрдого будущего у Зон-Ретеля не просматривалось. Поэтому предложение ольденбургского издателя Мартина Венцки подоспело как нельзя более кстати. Зон-Ретель обязался написать работу по философии культуры, получая за это в месяц гонорар в размере 250 марок, сумма, недостаточная для Германии, но приемлемая в Италии. В марте 1924 года он вместе с женой и ребёнком перебирается на Капри.
Помимо моды и мифологии у этого поступка была и вполне конкретная причина: его дядя Отто Зон-Ретель
12
13
14
15
16
За несколько лет жизни Зон-Ретеля на Капри и в Позитано туда на несколько недель, а то и месяцев наведывались Вальтер Беньямин, Эрнст Блох, Теодор Адорно и Зигфрид Кракауэр. Таким образом возникали ситуации, способствовавшие удивительным и плодотворным встречам.
Между тем финансовое положение Беньямина становилось поистине критическим, мысль о бегстве от холода, от нищеты, наконец, от супружества приобретала всё более явные очертания. Во Франкфурте у него сложился план написания диссертации о немецкой барочной драме. К марту 1924 года для неё было собрано «600 выписок <> в наилучшем порядке, удобном для обозрения»
17
За это время он около двадцати раз посещал окрестности Неаполя, часто в компании Зон-Ретеля, который хорошо знал Неаполь и владел итальянским языком. В письмах к своему другу Гершому Шолему Беньямин ведёт «Каприйскую хронику»
18
19
20
21
pranzo capreseMailbeer-Ome/ette,22
Неаполитанский залив. Нач. XX в.
Блох, который для Беньямина был желанным другом, принесённым в числе прочих туристов «мутной немецкой волной»
23
24
Совместная и последняя поездка Адорно и Кракау-эра на юг состоялась после долгих неурядиц. Наконец Адорно телеграфировал: «БУДУ ГЕНУЕ МИРАМАРЕ СРЕДУ ВЕЧЕРОМ ТЕДДИ»
25
Адорно в своей миниатюре «Рыбак Спадаро» описывает каприйца в красной шапке, ветхой накидке, с окладистой бородой, который дружески болтал с Лениным
26
Кракауэру Позитано не особенно приглянулся. Поросшие кустарником руины, как бы возвратившиеся в лоно природы, виделись ему «отвратительным конгломератом»: «Ужас не покидает цивилизованный рассудок», а «осыпающиеся проломы так и втягивают в себя <>. Каким-то колдовством веет от этого места»
27
28
Всяческие «призраки, богема, люди разной степени неопределённости»
29
30
Ill
Такие деревни, как Позитано, или города, как Неаполь, досконально исследованные кошками и почтальонами, простому любящему взгляду пришельца предстают как «чудовищные конгломераты»
31
32
Итальянская пекарня. 1910-е
Тому же незатейливо любящему взгляду Неаполь видится бурлящей красочной жизнью, дающей проникнуть в бездну без особого риска покуда человек уверен, что в порту его поджидает корабль на Капри или Позитано: «Легко любить Неаполь с моря»
33
Пекари Неаполя. Ок. 1904. Фото Уильяма Германа Рау
Чтобы разомкнуть «магический круг», заключающий сокрытое, чтобы вступить в него через «незримую дверь», «тайные врата для посвящённого»
34
35
Рассказ Беньямина разворачивается на фоне раскалённого города, лишённого покоя и тени, города, чей поначалу непроницаемый хаос отнял много времени у Беньямина с его «исключительно индуктивным способом»
36
37
Общество, координирующей основой которого является товарный обмен, столь же мало готово терпеть выходки и эксцессы, как и разного рода отклонения. Неаполь его к этому вынуждает: «Бедность вызывает растяжимость границ»
38
39
40
41
42
43
IV
Замыслом рассказов «Транспортная пробка на Виа Кьяя», «Идеальные поломки» и «Восхождение на Везувий» (1926) Зон-Ретель обязан своим друзьям, знакомым и товарищам по литературно-философскому цеху: Беньямину, Кракау-эру и Адорно. Кракауэр также помог разместить «Идеальные поломки» в газете «Франкфуртер Цайтунг». В этих этюдах описан анархический образ жизни Неаполя и упорное сопротивление неаполитанцев социальному давлению со стороны Церкви, каморры и техники. Зон-Ретель наполняет понятие взаимопроникновения эмпирическим материалом. «В новых, непредвиденных сочетаниях»
44
Та же беспечность отличает неаполитанца и в его обращении с техникой. Такова его нещадно-ласковая эксплуатация механизмов в точном соответствии с инструкцией, ведущая к быстрому износу. Это вероломство неаполитанец обращает в свою великую удачу: он спасает обломки от разрушения, творит из них новую вселенную и тем самым достигает «утопически-всевластного бытия». «Колдовство, однако, всегда бывает обезоружено тем, что механизм ломается»
45
46
Если меланхолический творец аллегорий придаёт новое значение обломкам распавшегося мира, то отнюдь не меланхолический неаполитанец собирает из этих обломков новое функционирующее целое. И подобно тому как абстрактная составляющая товарообмена, которая, по Зон-Ретелю, гнездится не в головах участников этого обмена, но как реализованная абстракция становится частью их действий, так же и вновь создаваемый мир неаполитанца не является мыслительным продуктом, но представляет собой результат необходимого действия: неаполитанец это творец реализованных аллегорий.
Этот процесс не распространяется на гигантские сооружения, такие как железные дороги, и на вещи, такие «как электричество, которые в принципе нельзя испортить»
47
Впрочем, Зон-ретелева Filosofici del rotto48 заканчивается сразу на границе с анекдотическим. Если в реальной жизни взаимопроникновение выступает как стратегия выживания, то красочные её примеры заслоняют от рассказчика нищету, лишённую имён и красок. К тому же в Неаполе, где жизнь прорастает прямо на улицах и площадях, это очевиднее, чем где бы то ни было, и нигде этот пагубный синтез духа и денег так не бросается в глаза, как в городе, где финансовые учреждения называются Banco di Santo Spirito. Интерес вызывает то, что может быть спасено умом и мужеством «маленьких людей». «Целое» можно разглядеть, лишь забравшись на кратер Везувия.
Непокорённая и непокоримая природа предмет описания путевых заметок «Восхождение на Везувий». Это не та природа, что вознаграждает за разрушительность, присущую городу, она сама разрушительница такой она была, во всяком случае, пока Везувий был активен. Но разрушает она не так мрачно и безжалостно, как разрушают общественные отношения, вулкан берёт скорее звуками и красками, даже серый цвет пепла «светился серебром, словно живой, к тому же лунное сияние придавало ему тончайший оттенок розоватой лазури»
49
50
V
В 1926 году денежный источник Зон-Ретеля иссяк. Внезапно прервался книгоиздательский проект. Дальнейших его следов не обнаруживается. Семья, жившая в Германии, рассчитывала в скором времени на новые финансовые поступления и настаивала на том, чтобы он возобновил прерванное обучение и приобрёл солидную профессию. В Позитано никакого будущего у него не было. Бабка, прислав 3000 лир, выкупила его из долгов (которые, по уверению самого Зон-Ретеля, были совершенно необходимы для поднятия престижа). В мае-июне 1927 года он вернулся в Гейдельберг, где в следующем году защитил докторскую диссертацию.
Период, проведённый в Позитано, дал три теоретических очерка, написанных на машинке Клавеля, с многообещающими и громоздкими названиями: «О теоретическом комментарии к Марксову учению об обществе», «Об обосновании теоретической экономии как строгой науки посредством ответа на вопрос: как вообще возможно человеческое общество»
51
52
Обсуждение этих работ с друзьями он вёл тогда с большой осторожностью: «Свои тогдашние идеи я как безумный держал в тайне и оберегал от малейшего ветерка. Я был чудовищно уязвим и чувствителен. В своей правоте я был абсолютно уверен, но лишь наедине с самим собой»
53
54