13 января
ИМПОРТОЗАМЕЩЕНИЕ
А моя бы воля отдал бы РПЦ не только Исаакий, но и вообще всё. Совал бы в эту несытую пасть Кремль вместе с Кремлёвским дворцом съездов, Эрмитаж вместе с Мраморным дворцом, все московские сталинские небоскрёбы, в том числе МИД, а вдогонку псковские Поганкины палаты. Жирные куски, и ведь такое фуа-гра у РПЦ получится, что натовские производители циррозной печени точно разорятся.
FRAPONNAIS[4]
Вчера получил в подарок спасибо! бутылку французского коньяка и что-то японское, с надписями только по-японски. Во французском коньяке я не то чтобы разбираюсь, но всё же хоть как-то. Понятно:/ше champagne, отчетливый призвук ванили, чернослив, старая кожа и летучий отзвук fleur du sel[5]. А вот японское По виду похоже на копченого угря из Риги. Но не он. Скорее всего, это мармелад, сделанный из акульего филе, прожевать трудно, сладко, чуть-чуть отдаёт можжевельником, той же ванилью и fleur du sel. Может быть, я ошибаюсь. Возможно, это китовья нуга из японского Монтелимара[6]. Но с коньяком идёт хорошо.
14 января
НЮХАТЬ И ЛИЗАТЬ
Вчера написал про загадочную японскую еду, которую мне подарили. Елена Герчук справедливо спросила, уверен ли я, что это предназначено для того, чтобы есть? Да, у меня почти стопроцентная уверенность в этом. Полной уверенности у меня вообще ни в чём нет. Но вспомнил историю, рассказанную когда-то коллекционером и архивариусом неофициального искусства Леонидом Прохоровичем Талочкиным.
Ему давным-давно, может, ещё во времена Великой Дружбы, какой-то знакомый китаец подарил бутылку чего-то и сказал, что это самый драгоценный китайский напиток, какой был придуман за всю историю Поднебесной. Лёня поблагодарил, а когда китаец ушёл, раскупорил бутылку из неё раздалось чудовищное зловоние. Он её срочно закупорил и поставил на полку. Любовался золотыми хризантемами и иероглифами на этикетке. А потом, через год, к нему в дверь звонит один из неофициальных художников, из тех, кто принадлежал к так называемой «чёрной богеме». Эти ребята пили всё. Был бы тогда «боярышник» пили бы «боярышник». И спрашивает: «Прохорыч, у тебя опохмелиться нечем? Погибаю» Талочкин был почти непьющим, алкоголь у себя не держал, и потому честно ответил: «Нет, вот только это, что-то китайское». Страждущий схватил бутылку, выдернул притёртую пробку, жадно глотнул, заткнул бутылку и понёсся в сортир, где долго блевал. Ушёл, не попрощавшись, и с Талочкиным больше не здоровался. Лёня поставил бутылку на полку и продолжал любоваться.
А потом, ещё через год, зашёл к нему какой-то синолог. Посмотрел на бутылку и сообщил: «Как же, в старые времена этот ликёр позволялся только высшим мандаринам, а теперь только членам ЦК КПК. Я читал, что пить это нельзя. Надо капнуть несколько капель на дощечку из сандалового дерева, помахать веером, а когда зловоние уйдёт, лизнуть. У вас сандаловой дощечки не найдётся?» Откуда у Талочкина могла быть сандаловая дощечка?
ХИРУРГ И ПЕРЕПЕЛА 1984
Почему-то многие удивляются тому, что Хирург Залдостанов выступил на Гайдаровском форуме и рассказал там о Парке Победы в Севастополе[7]. Ума не приложу, что же в этом странного? Это совершенно в духе торжества российского постмодернизма. Наоборот, было бы странно, не выступи там Залдостанов. Триумф российского постмодернизма, впрочем, зрел задолго до Гайдаровского форума и Хирурга. В подтверждение этому расскажу такую историю.
9 февраля 1984, днём, ко мне приехал в гости друг, доктор по образованию, и принёс с собой три бутылки портвейна «Таврида». А у меня в холодильнике шаром покати, закусывать этот крымский напиток нечем. Мы пошли на поиски еды. В соседнем магазине на углу ул. Дм. Ульянова и Ленинского проспекта пусто. Даже пельменей нет, один сыр «Атлант», ничем не отличающийся от того, что теперь благодаря автосанкциям делают из вьетнамского пальмового масла, и пахнущие продрогшей дворнягой сосиски «Молочные» в полиэтиленовых гандонах. Идём выше по Ленинскому проспекту, морозно и сыро, заходим в следующие «Продукты». Там как в моём холодильнике. Топаем в магазин «Дары леса» (или он назывался «Дары природы»?) почти на углу Ломоносовского проспекта. Там так же. Но на одном из прилавков стынет куча перепелов. Коля говорит: «Во! Перепелов будем есть! К Ставриде очень хорошо. Жалко, ананасами не торгуют». Я с сомнением спрашиваю, знает ли он, как готовить перепелов? «Разберёмся».
Возвращаемся домой. Коля говорит: «Опалить их надо». Опаливаем перепелов на газовой плите, квартира наполняется запахом горелых перьев. «А теперь, я думаю, их надо облить кипятком и ощипать». Обливаем, ощипываем, вся квартирка оказывается засыпанной перьями, а на тарелке кучка грустных маленьких тушек, из которых торчат остатки перьев. «У тебя большая сковорода есть». Нет, говорю, только маленькая, и кастрюля. «Значит, варить будем». Варим. Обсасываем крошечные косточки, запиваем «Тавридой». Хорошо, что у меня был хлеб. Включаем телевизор, а там «Танец маленьких лебедей» помер последний модернист СССР Юрий Андропов.
15 января
ЧИБИСЫ
В 82-м на меня свалился из издательства «Искусство» роскошный заказ сделать иллюстрации к сборнику пьес Мишеля де Гельдероде. Этот бельгиец очень неплохой писатель, и благодаря ему я всерьёз заинтересовался католическим богословием.
Картинки я сделал. Сейчас гляжу по-моему, плохонькие, да и напечатаны они Калининским полиграфкомбинатом отвратительно[8]. Но, как выяснилось через много лет, я за них заслужил почётную грамоту Королевского министерства культуры за культурную связь между Бельгийским королевством и СССР. В руках я её никогда не держал.
Делал я картинки в Изборске. В Москве мне уже тогда было тошно, вот и отправился в Изборск. Час ходил по этому «посёлку городского типа», когда-то одному из древнейших городов того, что позже стало Россией, спрашивал, не сдаст ли кто-то жильё. Хозяева дичились: Изборск это не Крым. В конце концов на самом краю Изборска удивлённые Эдик и Надя мне сдали половину избы. Они мне каждое утро приносили бутылку козьего молока, делились со мной картошкой и вообще всячески старались меня подкормить. Я там провёл месяц. Каждый вечер, сделав очередную картинку, шёл в сельпо и покупал бутылку латышского Abolu pusaldais, «Яблочного полусладкого», больше там ничем не торговали и шёл на носик мыса, и усаживался рядом с Труворовым крестом. Пил пахнувшее подгнившими яблоками пойло, любовался закатом над озером и тем, как кувыркались в небе, трубя чёрно-белыми крыльями, чибисы.
16 января
СОН В ЛЕТНЮЮ НОЧЬ
Ничего сегодня не сделал, только добрался, увязая в снежной каше, в бухгалтерию МОСХа[9] в Старосадский, чтобы заплатить за мастерскую. Заплатил, но это заняло больше времени, чем обычно: передо мной платила пожилая художница. Она в основном не платила, а рассказывала окружающим про то, как, когда Крым ещё был СССР, она там под Бахчисараем купила хатку, потом её пыталась из хатки выгнать татарская бандера, а теперь какой-то русский граф купил бугор рядом с её домом, построил там домище, который застит вид на Ай-Петри, и проложил дорогу мимо её хатки. Ездит туда-обратно, аж в глазах мельтешит, живописью невозможно заниматься. Действительно, жизненная трагедия.
Зашёл в чудесный особнячок, где контора МОСХа, в туалет. Я хоть и не член МОСХа, но по нужде-то в художнический туалет имею право? Я же какой-никакой, но тоже художник?
Хотя какой я художник? Никакой. Я в этом убедился, после туалета зайдя в выставочный зал, где когда-то, во времена государя Николая Павловича, танцевали мазурку и вольнодумный вальс. Сейчас там выставка художника, имя которого я не запомнил, и это даже хорошо. Потому что безымянные художники бывают большими гениями, чем всякие Дюшаны и Рафаэли. Выставка называется «Сон в летнюю ночь». Там дюжины две настоящих русских пейзажей (дневных), сделанных по всем правилам поздненького мягонького советского постимпрессионизма, со всеми валёрами фузы, серебристости, с виртуозным использованием палитры. Как там белила сочетаются с окисью хрома, а изумрудка с краплаком! Меня этому десять лет учили-учили, но я, бездарь, так и не научился.
Была у меня несколько лет назад совместная выставка с Борисом Матросовым, «Скромный русский пейзаж». Эх, Боря, какой у нас русский пейзаж? Говно мы, а не русские пейзажисты. Даже и пробовать не надо. Поэтому завтра поеду в «Передвижник» за холстом, атлантической чёрной краской Payne's Gray, титановыми белилами и золотыми маркерами Molotow. Нарисую пейзаж с морем, хаткой и кипарисом Une nuite dorée d'antan[10].
17 января
ГОРА МЕРЮ
А вот история.
Году в 89-м покойный муж Оли Свибловой Олливье Моран меня спросил, не хочу ли я несколько месяцев провести в Мерю? Про Мерю я до того ничего не слышал. Это городишко в Пикардии, в ста с чем-то километрах от Парижа, бывшая европейская столица пуговичной перламутровой индустрии. Когда пришла эра пластмассы, Мерю разорился.
Олливье занимался недвижимостью и договорился с мэром Мерю, что пока не найдутся инвесторы, в здании пуговичной фабрики смогут пожить и поработать художники. Постоянного жилья и мастерской в Париже у меня не было, так что я радостно, прихватив кота Петьку, отправился в Мерю.
Что было в Мерю? Cafe de la Gare рядом с унылым вокзалом, деревенский «супермаркет» и церковь, построенная после Первой мировой (куда делась старая?), да фабрика корпорации Lego, где трудилось работоспособное население городишка.
А пуговичная фабрика была огромная. Закопчённого старого кирпича, и мне досталось помещение метров в триста. Я там спал на надувном матрасе, и была электроплитка. Улицы Мерю были засыпаны перламутровым браком. Непонятно, почему его за пятьдесят лет не подмели.
Петька чувствовал себя в Мерю чудесно. Шлялся по зарослям терновника и по соседнему гороховому полю. Наверняка в Пикардии есть его внуки и правнуки. Я ходил по улочкам, подбирал брак, где были все дырки. Потом я нашёл в сарае старые коряги, которыми, наверно, когда-то топили печи на фабрике. Съездил в ближайший значительный городок Жизор, купил там банку сурика и гвозди, а также несколько катушек суровой нитки, которую обычно используют для приготовления рождественского гуся. Я покрасил коряги суриком, вбил в них гвозди. И зашнуровал их сотнями перламутровых пуговиц. Получилось что-то в духе народного австралийского искусства. Ничего глупее я ни раньше, ни до сих пор не делал.
20 января
АЛЛИЛУИЯ!
Трубы трубят: Трамп въезжает в Белый дом[11]. Донни-Дак, проживай там счастливо! А у меня, друзья дорогие, такая для вас история.
В 80-х у меня был серьёзный роман с американской журналисткой, которая была в президентском пуле. Президентом тогда был Рональд Рейган, и она с ним моталась по свету. И рассказала гениальную историю.
Летят они из Аргентины. Впереди самолёт, гружённый журналистами и второсортными политиками, политологами и бизнесменами. За ним US1. Первый самолёт садится в Кэмп-Дэвиде, ночь, холодрыга, сечёт ледяной дождь. Сотрудники протокола сообщают, что президент, прилетев, сделает важное заявление, и домой, соответственно, ехать нельзя. Стоят, мокнут, матерятся. Президентский самолёт приземляется, подруливает, на трапе возникает Ронни и в микрофон говорит: «Американцы! Мы снова на Родине Бравых!» Что на это ответили мокнущие журналисты, легко представить.
Но это ещё не конец.
В 88-м, когда Джордж Буш-старший ещё был вице-президентом США, а я жил в Париже, моя любимая приятельница предложила встретиться в Брюсселе: она сопровождала Буша на переговоры в НАТО. Я сел на первый поезд, в 05:47 на Северном вокзале, часа через три приехал на Южный вокзал в Брюссель. Попутчиками были в основном накрахмаленные еврочиновники, рывшиеся в только что появившихся лэп-топах. И прихожу в «Шератон», спрашиваю, где остановилась мисс такая-то, мне с ней надо повидаться. Как сейчас помню, что сказал портье: «Номер 749, слева от лифта». Поднимаюсь на седьмой, и почему-то меня несёт направо, где стоят, как истуканы, два американских десантника в парадной форме, с золотыми аксельбантами. Вхожу, истуканы как стояли, так и стоят. А дальше, что называется, непонятка. Что-то вроде рабочего кабинета, сидит за столом, заставленным телефонами, парень в очках с черепаховой оправой, с удивлением смотрит на меня. На следующей двери бумажка: «Джордж Буш, вице-президент США». Я говорю, что, наверно, ошибся номером. Он кивает головой. Я иду по коридору в другом направлении. Теламоны с аксельбантами как стояли, так и стоят.
С Нэнси мы увиделись. И каких moules a la marinière и anguille a Voiselle мы с ней ели в заведении Bij den Boer, рядом со старым рыбным рынком!
21 января
КИНИЧЕСКИЙ СОН
Сомневался, рассказать ли, что мне приснилось предыдущей ночью. Наверное, всё же надо. Так что приснился мне кто-то или что-то, про которого я точно знаю, что это Эпиктет. Эпиктет это древнегреческий философ, поздний киник. Прославился он здравой мыслью, что жить надо, различая, что тебя касается, а что нет. И этот Эпиктет мне говорит: «Распрокашлялся?» От этого я пошёл на кухню, налил в кружку воды из чайника, выжал туда лимон и снова лёг спать.
ПОЗЛАЩЁННАЯ НОЧЬ БЫЛОГО
Сижу в мастерской, доделываю картинку Une nuite dorée d'antan, a по радио передача «Культурный шок». Там литературный критик Архангельский и художник Осмоловский рассуждают о том, может ли художник не подчиняться обычным этическим нормам и, если он гений, творить всяческие безобразия. Повод, естественно, Павленский. Архангельский к микрофону не рвётся, зато Осмоловский и Лермонтова вспомнил, и Франсуа Вийона.
Я уверен, что он «Героя нашего времени» по-русски читал, а что касается Вийона, то наверняка в переводе. А читать стихи в переводе бессмысленное занятие. Вот и получается у Осмоловского, что этические нормы художник, ясное дело, соблюдать должен, но если он правда художник, то необязательно.
Ничего не понимаю. Во-первых, как можно рассуждать о Павленском, если нет точных доказательств того, что он что-то совершил? Во-вторых, я уверен, что художник ничем не отличается от слесаря-сантехника, президента РФ, таджика-дворника или сотрудника страховой компании. Он должен вести себя так, как принято в приличном обществе. Так что, если будут предъявлены принятые европейскими властями доказательства виновности Павленского, то наказывать его надо. А если нет то нет.
22 января
НЕРИФМОВАННЫЙ СТИШОК ПРО ЯПОНИЮ
PSIA KREW[12]
На кого я похож? На побитую жизнью собаку. Какой породы? Конечно, дворняга. Но кто мне может запретить мечтать о том, что я похож на бладхаунда?
СПАСИБО ПУТИНУ ЗА СЧАСТЛИВУЮ СТАРОСТЬ!
Прихожу сегодня в супермаркет там полная плерома. Ну, хамона с пармезаном нет, но зачем они мне? Я ведь в супермаркет пришёл за чем-то родным. Захотелось мне чего-то, как в дурацком детстве, только ещё лучше. И я преуспел.
Купил крупы гречневой (ядрица), быстроразваривающейся, «Экстра», и банку тушёнки «Батькин резерв» белорусского производства. Тушёнка дороговатая, 500 рублей, но зато наверняка очень хорошая. Разве такая тушёнка может быть плохой? Сейчас предвкушаю гречневую кашу с тушёнкой, как в советской столовке, только намного, намного лучше! А у кассы что за счастье! Как раньше было в магазине, и вспомнить страшно. Очередь на полчаса, крики продавщиц «в одни руки больше одной не даём!», «вас много, а я одна!», и ругань между покупателями. А тут рай просто. Музыка играет, кассирша спрашивает, нужен ли мне пакет (эй, россияне, это что же такое, если пакеты вам задаром дают?), а под конец и вовсе говорит: «Спасибо за покупку, счастливого вам вечера, приходите ещё».
Приду, конечно. Как же я могу не вернуться в рай?
Спасибо, Президент Путин, что ты меня туда пускаешь.
23 января
МОЛОТОВ, АРИСТОТЕЛЬ, РИББЕНТРОП И ШУМ ВОЛН