Я опешил и немного растерялся:
А чем же это несладко было тем, кто с ним жил и работал?
Он предъявлял к людям невыполнимое требование быть не хуже его, усмехнулся Владилен, а это было весьма затруднительно, поскольку человеком он был во многих отношениях исключительным. Но, на мой взгляд, ему не хватало очень важного человеческого свойства терпимости к чужим слабостям и недостаткам
И снова было не ощущение горечи, или боли, или гнева а воспоминание об удивительном сне заполнило меня.
Сон во сне. Сон за пределом сна. А внутри бесплотного шатра, под невидимым сводом здесь была явь. Висящий в воздухе стакан. Предмет, опирающийся только на мою волю. Удерживаемый силой души
Я внимательно смотрел на Владилена и думал о том, что Кольяныч никогда не жаловался мне на зятя, никогда не хвалил его, не упоминал о нем. Я знал, что он зятя недолюбливает. Только однажды он сказал:
У нас нормальный литературный конфликт отцов и детей. Только в жизни конфликт наш развернут наоборот: мой зять очень серьезный, сытый, пожилой человек, немного утомленный людской глупостью. А я Он задумался.
А вы? спросил я.
Он тихонько засмеялся, яростно блеснул стеклянным глазом и сообщил шепотом:
Я мальчишка, убежавший с уроков
Вот видишь, как все по-разному воспринимают людей, сказал я Владилену. Мне-то всегда казалось, что Кольяныч единственный человек, который прощал людям все. Он мог войти в положение любого человека
Да, он входил в положение любого встречного, с азартом входил, энергично, с искренним интересом. По-моему, иногда забывал выйти, так и жил подолгу с чужой бедой, с соседской радостью.
А я разве возражаю? воздел руки Владилен. Мог войти, помочь, посочувствовать, простить и промолчать. Но внутри осуждал, и это было видно, а людям неприятно, когда их осуждают за их слабости. Люди любят нравиться, им хочется, чтобы их уважали, ценили и чтобы ими восхищались.
Это точно, заметил я. Вот такой человек, как ты, заслуживает непрерывного восхищения. Я сам всю жизнь мечтал быть таким, как ты, но у меня это, к сожалению, не получилось.
Владилен легко засмеялся, он не желал замечать моего недоброжелательства, он просто махнул на меня рукой:
Ладно, брось подначивать. Дед прожил долгую, хорошую жизнь. Знаешь, как Монтень сказал: «Кто научил бы людей умирать, научил бы их жить».
Я помолчал и ответил:
Мне кажется, что, если бы люди научились жить так, как Кольяныч, для них утратил бы свой страшный смысл вопрос о том, как умирать.
Владилен помотал головой:
Ну с этим я не согласен! Ведь ты же сам больше всех хочешь выяснить почему и как, при каких обстоятельствах умер старик? Ведь тебя же это волнует?
Да, это меня волнует, твердо сказал я. Потому что он не просто умер, а, мне кажется, его убили. И допустить в этом хоть тень сомнения я не могу.
И это правильно! горячо поддержал Владилен. Кабы только удалось это было бы замечательно! Хотя я склонен полагать, что это вряд ли возможно.
Почему вы все заранее уверены, что это невозможно? спросил я. Почему вы не сучите ногами от нетерпения, почему не подталкиваете локоть от жадного ожидания, почему не кричите давай, давай, мы ждем от тебя ответа!..
Владилен хмыкнул:
Давай, Стас! Давай, давай! Мы ждем от тебя ответа. Но опасаюсь не дождаться
Уточни
У тебя исходная установка неправильная. Николай Иваныч был человек неплохой и честный. Отсюда ты делаешь неправильный вывод: у доброго, старого, честного человека не может быть много врагов. Надо пошустрить и сыскать одного-единственного прохвоста, который учинил эту беду
А в чем неправильность моего вывода?
В том, что мой тесть мог иметь очень много врагов или недоброжелателей. И имел их наверняка
Это почему?
Потому что он был стар и очень активен. Старики вообще люди трудные. Как говорит мой заместитель, они из-за склероза не помнят вчерашнего большого добра, а пустяковое старинное зло всю жизнь в себе лелеют
Посовестись, Владик, твой тесть ни на кого никогда зла не держал
Ошибаешься, Стас! Ты находишься в добросовестном, искреннем заблуждении, поскольку вы с Коростылевым вообще похожие люди. А он был вовсе не христосик и на плохих человечков зло не просто держал, а изо всех сил с ними бился. И они его за это дружно не любили. Понятно?
Понятно, кивнул я профессору теоретической банальности.
И этих самых человечков должно быть немало. Поэтому я и не уверен, что ты найдешь среди них автора телеграммы
Ладно, поживем увидим, сказал я. Мне так не кажется. Попробуем, поищем, посмотрим. Надеюсь, что найдем.
Да, это было бы хорошо, повторил Владилен. К сожалению, я послезавтра должен уезжать, ты же знаешь служба не ждет, мне вообще надо готовиться к отъезду
Владилен, кадровый работник Внешторга, полжизни провел где-то за рубежами, и у меня постепенно создалось впечатление, что он воспринимает жизнь как очень доброжелательный, заинтересованный, активный турист. Хотя, возможно, я был к нему несправедлив.
А ты куда едешь сейчас? спросил я его из вежливости, хотя, честно говоря, мне это было безразлично.
Должен ехать в Уругвай.
В командировку?
Да нет уж. Заместителем торгпреда. Года на два, на три помолчал немного, потом добавил: Вот если эта история не задержит
Я удивился:
А как это может тебя задержать?
Ну, знаешь ли, это не вопрос По-разному бывает И посмотреть на эту историю могут по-разному. Кто-то умер, или кого-то убили, какие-то неприятности, странная история. Кадровики ведь люди въедливые. Конечно, история эта во всех отношениях неприятная.
Да ты не бойся, тебя эта история никак затронуть не может, сказал я и почувствовал, что меня распирает от желания сказать ему что-нибудь злобное, обидное.
А я и не боюсь, усмехнулся Владилен и серьезно добавил: Но все равно думать об этом приходится
Он взялся за ручку двери и неожиданно спросил самого себя, и вопрос этот прозвучал как ремарка в старых пьесах «в сторону»:
Оно мне надо?
И вышел.
Да и мне пора идти укладываться. Притомился я сегодня. Надо выспаться завтра предстоит трудный день. Надо довести до конца эту странную историю.
Где-то на задворках усталого мозга, на краю дремлющего сознания жило ощущение, или воспоминание, или предчувствие: я знаю ответ на все вопросы, со мной это все уже было, однажды я уже все это пережил терял, любил, скорбел и ненавидел.
Но когда? Кого? Не мог понять. Или припомнить. А может быть, предположить.
Почему? Почему же никому не нужно знать, от чего и как умер Кольяныч? Почему этого не хочет директор школы Оюшминальд? Почему так ожесточенно отталкивает мои вопросы Вихоть? И Владилену это совершенно не нужно дед ведь уже прожил долгую, хорошую жизнь. Странно. Непонятно мне.
У Лары закрывались глаза, и веки у нее тяжелели и опускались, как у дремлющей птицы. Только Галя выглядела бодрой, но думала она сейчас о чем-то далеком.
Идемте спать, сказал я.
Лара ответила:
Да, пора. Я устрою Галю с собой, а тебе, Стасик, мы постелим на диванчике у папы, наверху
Я поднялся по скрипучей лестнице в мансарду. Здесь прошла какая-то очень важная часть моей жизни.
Удивительная комната, переоборудованный в жилье чердак с потолком, косо падающим от одной из стен почти до самого пола на противоположной стороне. Легкий запах пыли и дыма и тугой дух смолистой сосновой вагонки, которой обита мансарда.
Кожаный черный диван с валиками. Старый буфетик с выпуклыми фацетными стеклами, превращенный в книжный шкаф. Подзорная труба. Старый барометр. Старая керосиновая лампа с цветным фаянсовым абажуром. Рассохшиеся венские стулья. Этажерка.
Нигде в домах больше нет этажерок. Вообще не часто встретишь сейчас в доме старые вещи. Не старинные, а старые. Люди не ощущают поэзии старых вещей с первого рубежа благополучия они выкидывают этот надоевший хлам и покупают модненькую полированную мебелишку из прессованных опилок. На следующей ступеньке преуспеяния возникают финские и югославские гарнитуры. А те, кто взошел уже в полный материальный порядок, начинают азартно собирать «старину»: безразлично красиво ли это, удобно, уместно ли в современных городских квартирах. Важно, что вещи старинные, подлинные знак успеха, достатка, жизненного уровня.
А Кольяныч жил в окружении старых вещей. Они были частичками его прошлого, а он не отказывался ни от одного прожитого дня. Я думаю, он жалел эти вещи, как жалеют старых, уже бесполезных в хозяйстве животных. От новых, от молодых наверняка было бы пользы больше, но этих-то стариков не выгонишь все-таки жизнь прожита с ними.
Окно около постеленного мне дивана было закрыто, я хотел распахнуть его и увидел, что фрамуги так и не расклеивали с зимы. Между рамами лежала запылившаяся вата, украшенная обрезками фольги. И вспомнил, как сказал мне здесь Кольяныч:
Старость это разобранная новогодняя елка. Исчез аромат хвои, падают желтые иголки, лысые веточки торчат, обрывки серебра. И я бы поверил, что праздник жизни кончился, но всегда вдруг находишь одну-единственную забытую игрушку и она сулит надежду, что пусть через год, но радость придет снова
Я скинул ботинки, бросил на стул брюки, прилег на диван, и меня затопило непонятное сонливое возбуждение я не мог пошевелиться от усталости, и заснуть не было сил.
Я видел забытый под столом коричневый мешок спущенной кислородной подушки обессиленный понтон тонущего корабля жизни Кольяныча. Все бесполезно. Если бы эта подушка раздулась до размеров дирижабля, она бы и тогда не подняла повисшего над бездной Кольяныча. Телеграмма, как разрывная пуля, уже разрушила его сердце.
Сейчас не нужно думать об этом. Сейчас нужно заснуть. Заснуть.
Вертелся с боку на бок, вставал, курил, ложился опять и прокручивал снова и снова все разговоры за день, придумывал незаданные вопросы завучихе Вихоть, находил остроумно-едкие ответы Владилену, стыдил директора Оюшминальда и меня заполняла огромная обида, боль, печаль. Остро саднящий, жгучий струп незаживающей душевной раны.
Лежал неподвижно и слушал вязкую, стоялую тишину и рассматривал через окно на затянутом дымной пеленой небосводе слепую серебряную монету луны.
И в этой тишине мне слышно было чье-то тяжелое хриплое дыхание, где-то внизу ни с того ни с сего заскрипели и смолкли деревянные половицы, отчетливо звякнуло лопнувшее стекло, невпопад ударили медным стоном стенные часы. Приподнял с подушки голову, внимательно прислушался.
Нет, никого там нет. Некому ходить. Это мое прошлое уходит из умершего дома.
Нужно уснуть, и сон все растворит, все смоет. Говорят, надо с горем переспать.
Я дожидался этого волшебного мига засыпания первой ступеньки моста над небытием, за ним новая жизнь. Но сон еще долго не шел, пока наконец я не открыл глаза и не увидел, что темнота прошла, наступило утро, и ночь выпала из жизни мутным, липким осадком без сновидений.
Школа в Рузаеве красиво стоит в самом конце Добролюбовской улицы, на вершине холма, и просматривается оттуда вся далекая округа: лес, река, красные руины Спасо-Никольского монастыря. Сама школа в лучах утреннего солнца была похожа на огромный кусок рафинада: белые стены с голубовато-синими отблесками огромных окон.
Построили школу по самому современному проекту. Два трехэтажных блока, соединенных прозрачной аркой перехода. И внутри в последней предэкзаменационной паузе послезавтра должны были начаться выпускные экзамены школа была такая же вымытая, нарядная и праздничная. Цветы, плакаты, лозунги, малолюдство и тишина приметы предстоящего праздника и волнения, как перед стартовым выстрелом на соревнованиях.
Я поднялся на второй этаж и прошел в учительскую. Немолодая женщина писала за столом что-то в журнале. Она подняла на меня взгляд, мгновение присматривалась, потом сказала:
A-а, здравствуйте
И я вспомнил, что видел ее вчера на поминках. Круглое лицо, рыжевато-седые волосы, стянутые на затылке в скудный пучок, блеклый крап веснушек. Нас, кажется, знакомили, но в царившей сутолоке я успел сразу же позабыть, как ее зовут и кто она такая.
Меня зовут Маргарита Петровна, избавила она меня от неловкости. Я преподаю географию. Мы с Николаем Ивановичем были ветераны школы. Вместе работали еще в старом здании. А теперь только я осталась. Последняя, можно сказать
Свежий аромат клейкой тополиной листвы и сирени, врывавшийся в учительскую через окна, смешивался с больничным запахом соды и хозяйственного мыла где-то рядом мыли, чистили классы.
На лице Маргариты Петровны лежала печать испуга и искренней грусти именно сегодня, в пустой учительской, она, наверное, почувствовала, что осталась из всех стариков в школе последней.
Маргарита Петровна, мне не дают покоя обстоятельства смерти Коростылева. Вы ведь в курсе дела?
Да, конечно, вздохнула она, и я рассмотрел, что под веснушками у нее кожа не розовая, а старчески красноватая. У нас все об этом знают. Да что поделаешь
Вот я пытаюсь что-то поделать, сказал я, прочно усевшись на стуле перед ней. Вы ведь были в дружеских отношениях с Коростылевым?
Да, скорее всего, у нас были дружеские, добрые отношения, задумалась она, сняла очки и положила на стол. Мы не были закадычными друзьями, но столько лет вместе работали, так много прожито вместе! Да и человек он был очень хороший
У вас нет никаких предположений кто, почему, зачем мог прислать эту телеграмму Николаю Иванычу?
Она развела руками:
Ну как здесь предположишь что-нибудь? Как язык повернется про кого-нибудь сказать такое! Грех на душу взять боязно! Я ведь и представить себе не могу такого врага у него, чтоб мог столь злодейскую шутку учинить.
Она смотрела на меня растерянно и опасливо, и мне казалось, что ей хочется, чтобы кто-нибудь пришел в учительскую и прервал наш разговор. И тогда я спросил напрямик:
А мне показалось, что у Коростылева были не слишком доброжелательные отношения с вашим завучем Вихоть
Старая географичка заморгала, как девочка, веснушки совсем утонули в багровом румянце, она потупилась, заерзала:
Я так не могу сказать. Они, возможно, были не очень теплые отношения у них, я имею в виду, но нельзя ведь назвать их недоброжелательными. Вздохнула тяжело и добавила: Хотя, конечно, у них были столкновения
Прежде чем углубляться в это сообщение, я решил уточнить для себя один не очень ясный вопрос:
Маргарита Петровна, а власть завуча в школе велика?
Меня рассмешила ее реакция. Весь вид ее изображал что за нелепость?! А ответила очень осторожно:
Ну, как вам сказать От завуча ведь довольно много зависит Это проблема весьма сложная
Я усмехнулся:
А чего там сложного? Вы мне расскажите, чем завуч занимается, тогда мы вместе оценим ее власть.
Маргарита Петровна поежилась, помялась, я видел, что ей страшно обсуждать дела завуча, наконец решилась:
От завуча зависит расписание уроков, то есть наша занятость. Так сказать, количество часов, которые выделяются
А количество часов это заработок? переспросил я.
Ну естественно! Кроме того, завуч в известной мере является экспертом нашей работы. Молодых учителей завуч аттестует, определяет их профессиональный уровень. А для тех, кто готовится к пенсии, особенно важно, какую даст завуч учебную нагрузку
Почему?
Так ведь размер пенсии зависит от заработка в последний год! Ну а пенсионера вроде меня, если завуч занелюбит, можно вообще вытурить в один хлоп
Вот мы и выяснили вдвоем, что власти и возможностей у завуча в школе хватает, покачал я головой и спросил еще: Маргарита Петровна, может быть, я ошибаюсь, тогда вы меня поправьте, но вчера на поминках мне показалось, что школьные преподаватели относятся к Екатерине Степановне Вихоть очень сдержанно.
Учительница пришла в совершенное смятение, на ее добром, простоватом лице выступили от волнения мелкие бисеринки пота.
Вы ставите меня в очень трудное положение, предлагая оценивать их отношения Я и о Екатерине Степановне не хотела бы ничего говорить, поскольку она человек сложный и отношения с людьми у нее непростые