Дети уже стояли возле вольера. Это было массивное сооружение, вполне в духе архитектора Качура. Четыре толстых каменных столба были накрыты плоской крышей, выступавшей навесом, а слева располагались два больших ящика из бруса. В ящиках были проделаны широкие отверстия. Будки, чтобы собаки могли прятаться от непогоды. Вольер был метра три высотой и обнесен толстой металлической сеткой. В центре длинной сетчатой стены была врезана дверь. Саша невольно поискала глазами задвижку она была задвинута до упора.
Обитатели вольера находились тут же. Они стояли, уткнувшись мордами в сетку. Два ротвейлера, черные с желтыми подпалинами. Господи, какие большие собаки, просто невероятных размеров, и «До чего они страшные!», промелькнуло в голове. Они были породистыми, но почему-то не походили на тех ротвейлеров, которых она видела в городских парках. Не походили они и на ухоженных участников шоу «Лучший друг», которое снимали в соседней студии. Все те ротвейлеры были намного меньше и не отливали такой иссиней чернотой. Эти псы казались великанами на толстых лапах с высоко поднятыми хвостами, длинными и мохнатыми, словно щетки. Наверное, отец их очень хорошо кормил. Может, он покупал им какие-то супер-витамины, и поэтому они так выросли. Собаки выглядели упругими, как сжатые пружины. Да, они выглядели готовыми. И сильными. Как будто только и ждали, что задвижка на двери ослабнет и выпустит их на волю. Она еще раз посмотрела на дверь нет, задвижка в порядке, закрыта прочно.
Близнецы стояли в метре от сетки и смотрели на собак. Собаки стояли по ту сторону и смотрели на детей. Глаза у них были ореховые и умные, как и положено ротвейлерам, но что-то в них Саше не понравилось. В них было что-то не то. Какое-то выражение, не свойственное собакам, слишком пристальное. Она не могла объяснить причину внезапной тревоги, но по коже заползали мурашки. В этих собаках чувствовалось нечто пугающее, вызывающее глубинный, подсознательный ужас. Она вгляделась и поняла. Губы. Ей не нравились их губы, под которыми прятались клыки. Они были слишком живыми, хотя и не двигались. Собаки не скалились, не рычали, просто стояли и смотрели. Но губы были связаны с выражением глаз, и это сочетание вселяло страх. В реальной жизни таких страхов не бывает, в реальной жизни людям нечего бояться настолько. Можно, конечно, отправиться в Африку и столкнуться там с голодным львом один на один. Можно попасть в плен к безумным террористам и ждать, пока тебе без всякого наркоза перережут горло. Но даже это не совсем то. Глубинный ужас лежит еще ниже, между сознанием и подсознанием. До него так просто не добраться. Он живет только в ночных кошмарах, когда понимаешь, что то, что ты считал невозможным, на самом деле возможно.
А еще ужас никогда не является непрошенным гостем. Сердце узнает о его существовании гораздо раньше, чем голова. Зверь приходит поиграть только туда, где его ждут.
Она стояла, как загипнотизированная, но собаки не обращали на нее ни малейшего внимания. Они смотрели на детей.
Мама, как их зовут?
Голос Евы прозвучал в полной тишине, как слабый писк. Она вздрогнула. Их как-то зовут? Безусловно, у них есть имена, они же собаки. И она их помнила, точно. Имена вертелись на языке, но никак не давались. Они были заперты в дальних чертогах разума, и голосили, просясь, чтобы их выпустил на волю.
Их зовут Призрак и Тьма.
Все трое одновременно обернулись и увидели Федюшу. Он стоял в проеме двери. Не той, которую открывала Саша, а соседней.
Господи, напугал!.. выдохнула Саша. Нервы, взвинченные до предела, в любой момент грозили лопнуть, как перетянутая струна. Что ты тут делаешь, Федя? Ты вроде ушел домой.
Да вот, решил, эта, как его задержаться. Подумал, вдруг вы пойдете к собакам, а детишки-то, не дай бог ведь дети же, вдруг полезут вот и решил. Мамка все «пойдем да пойдем», а я думаю, не-а, надо бы погодить, предупредить.
О чем предупредить, Федя?
Чтоб поосторожнее с ними, с собаками. А то они, эта того самого как бы не выскочили.
Спасибо, Федя, мы будем начеку. Они что, на самом деле такие опасные?
Да днем-то нет
А почему только днем?
И тут он смутился, этот несчастный идиот. Смутился, потому что сболтнул лишнего и понял это. Выходит, он не хотел говорить, что собаки днем не опасны или ему запретили об этом говорить.
Ты выпускаешь их ночью, Федя?
Раньше выпускал, а потом перестал.
Почему?
Селод Лексаныч не велел.
Он не умел выговаривать «Всеволод Александрович» и называл отца на свой лад.
Почему не велел?
Федюша с несчастным видом пожал плечами. Этот здоровенный детина в мешковатых брюках и линялой футболке с гладкими толстыми щеками и глазами пятилетнего ребенка, был не способен выдумать хоть сколько-нибудь приемлемую ложь. Раз оступившись, он боялся вновь ослушаться чьего-то приказа. Это читалось у него на лице.
Так почему они ночью опасны? Расскажи мне.
Саша взяла его за руку и внимательно посмотрела в глаза. Близнецы завороженно следили за ее действиями. Федюша заволновался, начал переминаться с ноги на ногу, но руку не отнимал. Пыхтел, сопел и, наконец, выдал:
Н-н-не знаю
Но ты знаешь, Федюша. Расскажи, мне это очень нужно. Почему их нельзя выпускать ночью?
В душе идиота шла нешуточная борьба. Лицо дергалось, он вспотел, но потом одна сторона все-таки одержала вверх.
Да не знаю я! выпалил он и вырвал руку. Селод Лексаныч так велел. А больше не знаю ничего вот.
И насупился, уставясь на Сашу. Руки спрятал за спиной, совсем как малыш, не желающий их мыть перед обедом. Что ж, наскоком завоевать высоту не удалось. Но ничего, лиха беда начало.
Хорошо, Федюша, ты только не волнуйся, успокаивающе промурлыкала Саша. Ты молодец, отлично со всем управляешься, мне нравится. Это хорошо, правда?
Она больше не пыталась до него дотрагиваться, и он немного успокоился.
Вроде не жаловались Селод Лексаныч не жаловался.
Спасибо тебе, Федюша. Будешь и дальше нам помогать? Ты нам очень нужен, без тебя нам не справиться. Так будешь помогать?
Я, эта конечно! вспыхнул он и потупился. Хотел еще, эта сказать.
Говори, она ободряюще улыбнулась.
Вы красивая очень. И дети красивые. Я вас в телевизоре видел, но сейчас вы лучше, эта вот.
Саша засмеялась. Этот искристый смех всегда работал безотказно.
Спасибо, Федюш! Мне давно не говорили, что я красивая. Скажи, а почему так странно назвали собак?
Сам Селод Лексаныч назвал. Призрак и Тьма.
И посмотрел на вольер. Из вольера на ними внимательно наблюдали две пары ореховых глаз. Никакого тебе виляния хвостом, никаких собачьих проявлений привязанности, а ведь их окликнул по имени человек, который их кормит! В голове всплыли отрывочные сведения: ротвейлер считается хоть и не самой умной собакой на свете, впереди идут королевский пудель, немецкая овчарка и еще пара-другая пород, но и тупой его не назовешь.
Призрак и Тьма, эхом повторил Ян и сделал шаг к сетке.
Все произошло настолько быстро, что она не успела среагировать. Не успел и Федюша. Как только Ян назвал собак по имени и сделал к ним шаг, обе одновременно бросились. Молча кинулись на сетку и врезались в нее со всего маху, как два болида на гонках Формула-1. Сначала она услышала глухой удар, потом увидела раскрытые пасти. Собаки повисли на сетке, вцепившись в нее зубами. Губы исчезли, глаза исчезли, вместо них зазмеились красные языки и засверкали белоснежные резцы длиной в детский палец. Сетка ходила ходуном, но выдержала натиск. Бросившись, собаки забормотали на низкой частоте, напоминающей звук работающего двигателя.
Вероятно Ян, ее девятилетний сын, так испугался, что не отступил. Собаки бросились, а он как стоял в двадцати сантиметрах от сетки, так и продолжал стоять. Она вырвалась из ступора, загребла сына в охапку и оттащила от вольера. Федюша схватил кусок трубы и со всей силы ударил по сетке. Собаки отпрянули, перестали бормотать, и она услышала, как щелкнули, смыкаясь, зубы. Псы уселись на дощатый пол и уставились на посетителей, как ни в чем ни бывало. Федюша колотил трубой по сетке, но обитатели вольера его словно не замечали. Ян вывернулся из Сашиных объятий и взял Еву за руку. Безотчетный жест, единственно возможный в данной ситуации. Ева стояла, не жива ни мертва от ужаса. Саша присела перед детьми на корточки.
Господи, Ян, зачем ты к ним подошел? Ты не испугался? Ева, что с тобой? Ты испугалась, маленькая?
У самой внутри все так и дрожало от пережитого. Подошел Федюша с красным, дергающимся лицом. Она посмотрела на вольер за его спиной. Собаки вели себя совершенно спокойно и не обращали на людей внимания.
Вот за то я и говорю, проворчал Федюша. Он все еще сжимал в руке кусок трубы.
Ева как будто застыла и только хлопала глазами. Саша обняла ее и прижала к себе.
Ты в порядке, милая?
Да, пролепетала дочь. Я в порядке, мама.
Но она чувствовала, как напряжено ее тельце.
Да успокойся, мам. С ней все хорошо, пробурчал Ян. Он был раздражен, но нисколько не испуган. Интересно, если бы она не оттащила его от сетки, он так и продолжал бы стоять лицом к лицу с этими беснующимися тварями?
Зачем ты к ним подошел?
Она смотрела на сына, продолжая обнимать Еву. Яну эти объятия явно не нравились. Он предпочел бы утешить сестру сам, без посторонних.
Хотел посмотреть, что будет.
Посмотрел?
Посмотрел.
Она отстранилась от Евы, и поставила близнецов перед собой в ряд.
Обоих предупреждаю, в первый и последний раз: вольер обходите за километр. Застукаю вас здесь, посажу обоих под замок. В разных комнатах. Вам понятно?
Не сердись, мам, тихо сказала Ева.
Нам все понятно. К вольеру не приближаться, в лабиринт самим не ходить, Ян безошибочно вычленил, что от них требуется в данный момент, и, как всегда, отвечал за двоих.
Умный мальчик. А теперь марш в дом.
Только покинув задний двор, Саша наконец-то перевела дух. Федюша плелся за ними, все еще не расставаясь с куском трубы. Обернувшись, она увидела, что собаки разлеглись на полу. Не решившись подняться на террасу для утреннего кофе, Федюша мялся на пороге.
Так я эта, того пойду?
Придешь завтра покормить этих монстров? спросила она. Боюсь, сама я не решусь.
Эта я конечно! Федюша просиял. Я обязательно. И эта не испугались они там? Детишки?
Все в порядке, не переживай, мягко улыбнулась Саша, ты ни в чем не виноват.
Ага, радостно закивал он, развернулся и потрусил к лужайке.
Саша зябко поежилась. Стало холодно.
Пошли в дом, сказала она детям.
Заботиться об ужине не пришлось. В холодильнике обнаружилось запеченное мясо, свежие огурцы и сырники. Ксения позаботилась обо всем. Она сидела за круглым столиком на кухне и смотрела, как едят дети. Самой есть не хотелось. Дорога и волнения так вымотали ее, что кусок не лез в горло. Сейчас она уложит близнецов спать и попытается собраться с мыслями.
А здорово ты его сегодня развела, обратился к ней Ян с набитым ртом.
Прожуй сначала, машинально ответила она. Не поняла, что я сделала?
Говорю, клево ты развела этого идиота.
Она удивленно посмотрела на сына.
В каком смысле «развела»? О чем ты говоришь?
Ты хотела, чтобы он выболтал тебе про собак. Начала хорошо, но не дожала.
Ян, откуда ты набрался таких слов?
Каких? искренне удивился сын.
Таких! «Развела», «дожала». Так нельзя выражаться, это дурной тон.
Тон как тон, он пожал плечами, запихивая сырник в рот целиком.
Перестань набивать рот! крикнула она. «Надо держать себя в руках». Понимаешь, культурные люди так не говорят.
Да? Получается, ты не культурная? парировал сын, еле проглотив сырник. Ты сама так говоришь, я слышал.
Когда ты такое от меня слышал?
Когда ты говорила с Риткой по телефону.
Во-первых, с Маргаритой Владимировной! А во-вторых, тебя никто не учил, что подслушивать чужие разговоры нехорошо?
Я не подсушивал, ты разговаривала очень громко.
Он прав, мамочка, мы ничего не подслушивали, вставила свои пять копеек Ева. Ты так нервничаешь по телефону, что не слышать невозможно.
Вот она, правда жизни! Думала, они глухие и слепые? Нет, у тебя очень даже сообразительные дети, и наверняка это цветочки из того, к чему они успели приобщиться. Особенно после того, как они все переехали к Волгину.
Хорошо, пусть вы не подслушивали, а услышали случайно. Понимаете, взрослые, у которых напряженная работа, иногда срываются и говорят не совсем то, что хотели бы. Но с Федей ты все неправильно понял. Я его не разводила, как ты выражаешься, а задавала наводящие вопросы.
Нет, ты его разводила, но не дожала. Он ничего полезного так и не сказал.
Он смотрел ей в глаза, твердо, как взрослый.
Сейчас не сказал, скажет позже. Главное, установлен контакт.
«Что ж, если ты так торопишься вырасти, я тормозить тебя не буду. Только вряд ли тебе понравятся многие из тех открытий, которые ждут тебя впереди. Зря ты несешься, как паровоз».
Ты не имела на это право, вдруг сказал Ян.
На что не имела право?
Сегодня сын не уставал ее удивлять.
Разводить его.
Еще раз говорю тебе, я его не разводила, а расспрашивала.
Нет, разводила. Это гадко, потому что он дебил, а ты умная.
Господи, а ему только девять и он еще не добрался до повести «Цветы для Элджернона». Что будет дальше?
Знаешь, Ян, умные люди обычно только и делают, что пользуются ситуацией. Иначе какой смысл быть умным?
Я никогда не буду так поступать. Это подло.
Поживем увидим, сынок.
Не может быть, чтобы она на полном серьезе схлестнулась с девятилетним мальчиком, своим сыном. Это в нем говорит чувство противоречия, желание делать все наперекор. Возможно, он соперничает с ней за Еву и таким образом выражает протест. Просто у него сложный характер, это бывает, это ничего. Конечно, в этой ситуации маленький засранец не прав, но мать на то и мать, чтобы принимать своих детей такими, какие они есть. И любить их, несмотря ни на что.
Ева металась от одного к другому, пытаясь сохранить равновесие между матерью и братом, но не могла придумать, как это сделать. Их игры были для нее еще недоступны. Она очень любила мамочку, но Ян был вне конкуренции.
Что, доели? Саша встала из-за стола. Она решила закрыть тему и все спустить на тормозах. Ева, допивай молоко и марш в постель! Давайте, я вас провожу.
А ты где будешь спать? обеспокоенно спросила Ева.
Я буду рядом, в соседней комнате. Только посижу немного тут и сразу приду. Хорошо?
Хорошо.
Они гуськом миновали океан гостиной, скованный штилем, и поднялись по полутемной лестнице. Люстры были выключены, внизу горели только два торшера. Казалось, тени живут отдельной жизнью, сопровождая непрошенных гостей. Почему-то опять возникла ассоциация с саванной. Тьма, полная шорохов животных, полная призраков. Было непонятно, откуда она возникла, потому что двухэтажный зал выглядел скорее как средневековый замок. Поднимаясь по лестнице, дети жались друг к дружке, даже Яна пугала непривычная обстановка.
В своей старой детской она сняла покрывало с кровати; белье оказалось чистым. Постояла, пока близнецы не распаковали пижамы и зубные щетки. Напомнила про обязательное посещение ванной перед сном, пожелала им спокойной ночи и отступила к двери, как полководец Кутузов к Москве в 1812 году.
Придешь поцеловать нас на ночь? спросила Ева.
Ян промолчал. Она знала, что он не спросил бы о таком даже под страхом смерти. Вот Лорику он позволяет подобные глупости. Лорик целует их обоих на ночь в обязательном порядке, и они привыкли к этому. Но Лорика нет, а ритуал должен продолжаться. Мать заменяет няню, забавно Мамаша на подмене, пока не вернется кто-то настоящий.
Приду поцеловать вас, засыпайте. И не забудьте про зубы.
И закрыла за собой дверь. Постояла на галерее, всматриваясь в глубины сумрачного океана, а потом решительно стала спускаться. Не задерживаясь, миновала дверь в кабинет, пересекла гостиную, следом столовую, пока не оказалась перед шкафчиком, куда спрятала бутылку коньяка. Завтра надо быть в форме, но ей необходимо подкрепиться, иначе она просто не выдержит. Упадет и завоет, как бешеная собака. Вроде тех, что сидят в вольере на заднем дворе.
Вдруг ее посетила неприятная мысль: «Кто теперь будет выпускать собак погулять? Федюша с куском трубы наперевес? И что в это время делать всем остальным, прятаться? Можно ли будет загнать этих монстров обратно в клетку?»