Утром, когда в двери поворачивается ключ, я вскакиваю и бегу в прихожую. Олег, увидев меня, бросает большой дорожный саквояж и кофр с костюмом, раскидывает в стороны руки:
Мари моя как хорошо, что ты здесь!
Я висну у него на шее, целую в щеку, чуть заросшую щетиной, глажу затылок под косой:
Ты вернулся
А ты надеялась, что там останусь? смеется он, сбрасывая ботинки и вместе со мной направляясь в ванную Погоди, руки хоть вымою.
Ты как добрался?
Антон привез, я ему вчера позвонил.
Устал?
Он закрывает воду, берет полотенце:
Смотря для чего.
Ой ну, можно подумать, у меня только это и на уме, обижаюсь я.
Ладно, малыш, не сердись, я шучу. Нет, не устал, я же сплю в самолете, не то, что некоторые. А сегодня вообще один в бизнесе летел хоть вдоль спи, хоть поперек.
Завтракать будешь?
Пока нет. Кофе сваришь?
Отправляюсь в кухню, варю кофе, пока Олег выбрасывает из саквояжа вещи в бельевую корзину и убирает в шкаф костюм.
А что у тебя с лицом? спрашивает он, садясь за барную стойку, пока я наливаю ему кофе.
А что с ним?
Мари
Ну, что? я разворачиваюсь и смотрю ему в глаза. Все в порядке со мной, не волнуйся.
Что-то мне так не кажется, Мари. Подойди ко мне.
Я приближаюсь, останавливаюсь в шаге, но Олег протягивает руку и за пояс кимоно подтягивает меня к себе:
В глаза смотри, а сам кладет пальцы на запястье. К счастью, у меня всегда учащенный пульс, так что поймать меня на этом довольно трудно.
Все?
Почти. Сама расскажешь? Или мне у него спросить?
А, боже мой вчера разговаривали, жаловался на Лерку, что она от него налево бегает. Доказать, понятно, не может, но подозревает.
И ты, разумеется, к этому приложила руку, хоть я и запретил?
Врать смысла нет, все равно узнает, будет хуже.
Лизка снимает квартиру в моем подъезде.
Не без твоего участия, да?
Я только телефон дала. Какая разница, она все равно бы снимала где-то.
Олег сжимает запястье и тихо произносит:
Ты понимаешь, что будет, если он узнает?
Прибьет Лерку.
Ошибаешься. Прибьет он тебя, а Лерку покалечит не исключено, что и с Лизой вместе. Куда ты влезла?
Да не влезала я! Олег, ну, клянусь Лиза искала квартиру, а тут соседка с седьмого этажа, ну какая разница? Она могла ее и по объявлению найти!
Мари. Вся проблема в том, что ты считаешь Дениса недалеким, и в чем-то права. Но! В этой ситуации он, конечно же, поймет, что к чему. И придет ко мне.
Пообещай ему, что накажешь меня проблем-то, фыркаю я.
Ну-ка, не ёрничай! негромко велит он, и у меня по спине бегут мурашки. Я просил тебя не ввязываться в эту историю? Просил. Но кто я такой, правда?
Мне вдруг становится стыдно. Ну, что я, в самом деле, как маленькая Я ведь обещала, что не полезу, но желание сделать гадость Денису, конечно, перевесило здравый смысл.
Олег
Что? Я не прав?
На все сто. Но
Мари, вот с этих твоих «но», как правило, начинаются все неприятности. Ты понимаешь, что поступаешь неправильно, и вот тут возникает очередное «но», заставляющее тебя не останавливаться, а переть дальше танком.
Теперь-то что об этом говорить? Уже случилось.
Я просто не понимаю ну, ладно Лера, она, может быть, пока не все про Дениса поняла, но ты-то! Ты, которая отлично знает, как мало ему нужно, чтобы потерять контроль над собой и натворить дичи какой-нибудь!
Я вдруг чувствую себя маленькой девочкой, которую распекает за проступок строгий отец, и эта аналогия меня раздражает.
Все, хватит, пожалуйста. Я все поняла.
Да ничего ты, как обычно, не поняла, вздыхает Олег, но теперь-то что уже Ладно, разрулим как-нибудь.
Боженька наказывает тоже с выдумкой. Мое больное горло, вернее, больные связки, дают о себе знать поздней осенью. Но в этот раз все значительно хуже у меня опять нарост справа, его нужно убирать, но фониатр неожиданно отправляет меня на биопсию и опа! В материале обнаруживаются атипичные клетки. Ну, конечно нельзя же безнаказанно гневить бога столько лет. После консилиума онколога, оториноларинголога и фониатра выносится решение облучать. Я двое суток бьюсь дома в истерике, никому ничего не объясняя. Мне страшно так, что даже перспектива остаться вообще без голоса сейчас почему-то не кажется такой уж пугающей. Облучение а это значит, что к Новому году, скорее всего, я останусь еще и без волос. Прекрасная перспектива лысая молчаливая баба с ямами вместо глаз. Ну, где там мои многочисленные завистницы? Ау, вы все еще хотите стать мной?
Но выбора у меня нет. Я зачем-то рассказала об этом Ляльке ну, а кому еще она вроде как сочувствует, но я понимаю, что все это не более, чем дежурные фразы, вроде как проявления вежливости. Или я совсем запараноилась уже? Ну, неважно. Олегу тоже приходится сказать меня должен кто-то забрать из больницы. Говорить мне будет запрещено две недели, а дальше как пойдет.
Ночь перед процедурой я провожу у него, лежу в кровати, уставившись в потолок, и никак не могу уснуть. Олег лежит рядом, его рука обнимает меня, и от нее исходит тепло и какая-то сила, заставляющая меня успокоиться немного.
Спи, Мари, негромко произносит он. Все будет хорошо, я тебе обещаю.
Ты что, радиолог? мгновенно злюсь я. Ты-то как можешь знать, как именно все будет, хорошо или так себе? Ты хоть понимаешь, что я, возможно, вообще смогу говорить только шепотом? Если смогу еще
Хватит, обрезает он все так же негромко. Мы с тобой через это уже проходили, опыт есть. Помолчишь, ничего не случится. И потом ты даже пишешь матом быстрее, чем я иной раз вслух произношу, так что о чем тут печалиться? я задираю голову вверх и вижу, как он улыбается в темноте. Все, Мари, хватит разговаривать, давай спать.
Вся процедура как в тумане и как будто не со мной вообще. Потом лежу в отдельной палате, смотрю в потолок и прислушиваюсь к себе так, словно могу понять, сбудутся ли худшие прогнозы врачей, или мне повезет войти в тот невысокий процент людей, которые проскочили. На последнее, конечно, не особенно рассчитываю.
Олег приезжает к обеду, как-то умудряется пройти в отделение. Меньше всего я хотела бы сейчас видеть его не могу смотреть, как он переживает. К счастью, я уже успела заново нанести макияж и не выгляжу совсем уж молью никогда себе такого не позволяю, даже когда на «химии». Я, наверное, единственная, кто приезжает в диспансер с макияжем и прической, а не в растянутых спортивных костюмах и с дулькой из остатков волос на голове. Никого не осуждаю но мне гораздо легче делать вид, что ничего не происходит, чем смириться и принять свое состояние, подчиниться ему. Я каждый день ломаю организм, заставляя его жить в нормальном режиме, а не в болезни, может, потому еще до сих пор жива.
Олег ни о чем не спрашивает, не произносит дежурных банальностей. Он просто кладет мне на колени новый блокнот и ручку и улыбается:
Моя коллекция записок пополнится.
Я киваю говорить нельзя вообще, это на две недели, потом, если все пойдет нормально, можно будет перейти на шепот, потом на тихую речь. Во весь голос не смогу разговаривать примерно до Нового года это если связки отреагируют и не перестанут смыкаться, образуя звуки. Но может быть и наоборот
Он проводит со мной весь день до вечера привез книгу, читает негромко, устроившись на стуле рядом с кроватью. Домой меня не отпускают постоянная тошнота и рвота заставляют врача оставить меня под наблюдением. Я в буквальном смысле выгоняю Олега, собравшегося ночевать со мной. Ночь провожу без сна, сидя на подоконнике и то и дело пулей улетая в крошечную душевую, где выворачиваюсь наизнанку. К утру уже совершенно невменяема от спазмов во всем организме, непрекращающейся тошноты и изматывающей рвоты. Нет, отсюда надо срочно сваливать, пока вообще цела. Выворачиваться наизнанку я могу и дома, в более комфортных условиях.
По вайберу приходит видео от Ляльки вроде как в поддержку. Я проявила слабоволие, когда пожаловалась, рассказала о страхе остаться совсем без голоса, теперь, конечно, жалею, но уже ничего не отмотаешь. С Олегом обсуждать это не могу.
Когда разрешают уехать, наконец-то, мы спускаемся в холл, и Олег, развернув меня к себе лицом, заматывает шаль на моей шее и произносит, наклонившись к лицу:
Ничего не изменится, Мари. Запомни никогда ничего не изменится, что бы ни произошло. Я с тобой.
Хочется заплакать, но я заставляю себя этого не делать ну, сколько можно, в самом-то деле?
На улице противно весь день идет мокрый снег, который тает в ту же секунду, как касается земли. Такая погода очень располагает к депрессии и к ней же располагает «фольксваген», припаркованный напротив машины Олега. Ну, этого-то кто сюда звал, господи, да за что же мне такое наказание-то на всю оставшуюся жизнь? Олег, смотрю, тоже недоволен, подходит к машине и стучит костяшкой пальца в стекло:
Ты чего приехал?
Денис выходит из машины:
Так Валерка позвонил, сказал. Я в травмпункте сегодня дежурю, тут рядом, вот заехал. Смотрю машина твоя стоит, ну, думаю, значит, еще не уехали. Ты как, Мари?
Неопределенно мотаю головой можно подумать, Валерка не сказал, что мне говорить нельзя, или не выложил тебе кучу медицинских подробностей, которых не поймет Олег, а ты можешь.
Не трогай ее. И уезжай, Олег разворачивает меня к своей машине и вкладывает в руку ключ: Иди, Мари, садись, холодно, я делаю несколько шагов, но слышу, как за моей спиной он говорит Денису: Оставь ее в покое, неужели ты не понимаешь, что ей сейчас не до наших с тобой разборок? Она перепугана вусмерть, как ты не видишь-то? Я стараюсь ее как-то поддержать, но появляешься ты и все рушишь. Денис, в этот раз я не буду деликатничать, больше не могу смотреть, как она мучается. Не вынуждай меня идти на крайние меры, никому от этого хорошо не станет. Уезжай.
Я забираюсь в машину и вижу, как Денис, не сказав ни слова, садится за руль и выезжает с парковки.
Олег провожает «фольксваген» угрюмым взглядом, вздыхает и идет к своей машине.
Ну, что, Мари, ко мне?
Киваю. Не хочу сейчас оказаться в пустой квартире, заняться нечем, значит, буду грызть себя и плакать.
Тебе же есть, наверное, не все можно?
Вытаскиваю из сумки блокнот и ручку, быстро пишу «Олег, не заморачивайся, я есть не хочу совершенно», показываю ему, и он кивает:
Ну, как скажешь. Если что бульон сварим, рыба есть, чуть разворачивается, ободряюще гладит меня по щеке: Ничего, Мари, все хорошо. Все пройдет.
Снова беру блокнот, пишу «Не разговаривай со мной таким тоном, пожалуйста!», последнее слово подчеркиваю тремя линиями и показываю Олегу. Тот морщится:
Каким тоном? Прекрати строить из себя кусок рельса, Мари. Я и так знаю, что ты сильная и все такое. Не перегибай.
Машу рукой и убираю блокнот в сумку это бесполезно, а когда нет голоса, еще и довольно трудно, Олега словами-то не всегда убедишь, а уж эпистолярии мои ему вообще редко заходят. Ладно, помолчим, все равно нужно к этому привыкнуть.
У него дома пахнет цветами уж запах хризантем я не спутаю ни с чем. Так и есть в спальне с той стороны кровати, где сплю я, стоит огромный букет ярко-желтых шаровидных хризантем, я даже замираю на пороге, и Олег, шедший следом, натыкается на меня:
Нравится? киваю и чувствую, как он наклоняется и целует меня в макушку: Значит, угодил.
Разворачиваюсь и, задрав голову, укоризненно смотрю ему в глаза, Олег смеется:
Все-все, понял, прекратил. Идем руки мыть. Не знаю, как ты, но я голодный. Если не хочешь есть, просто посиди со мной, чаю попей.
Чаю я бы попила, во рту все время сохнет, но это побочные эффекты, врач предупредил, что так будет.
Вечер выходит тихий, семейный валяемся, обнявшись, на диване, смотрим кино. Мне кажется, я уже забыла тот ужас, что испытала в его квартире весной. Ну, как можно бояться человека, который так нежно держит твою руку, убирает с лица упавшую прядь волос, протягивает чашку с остывшим чаем ровно в тот момент, когда ты начинаешь покашливать?
Мне кажется, такого со мной никогда не было ну, может, только с Лялькой в самом начале отношений. Олег постоянен, стабилен, уравновешен, хорошо держит себя в руках, и эти руки не дрожат, что бы ни случилось. А главное он умеет держать в этих руках меня и делает это так, что я уже давно считаю, будто сама все решила.
Он засыпает как-то неожиданно, я даже не сразу понимаю, что он спит поворачиваю голову, а глаза Олега закрыты, дыхание ровное, мерное, лицо совсем расслабленное. Измучился, бедный, я-то знаю, как он принимает близко к сердцу все, что случается со мной. Во многом это причина того, что я стараюсь не обсуждать с ним своих проблем.
Разговаривать шепотом странно. Как будто все время что-то замышляешь и скрываешь от окружающих, даже от собеседников. В особенно сложных ситуациях все еще пользуюсь блокнотом и ручкой напрягать связки нельзя, они и так еле дышат. Проблемы с рукой снова вынуждают обращаться к Денису, слава богу, что Олег делает это сам не представляю себя просящей помощи у Дэна. Но у меня есть Олег
Хожу в медицинский центр вечером, к закрытию другого времени не оказалось. Это тоже сложно в темноте вижу все хуже, приходится носить с собой очки. Вот же странно я уже мало похожа внешне на прежнюю Мари, но это ничего не изменило в отношении ко мне что Олега, что Дениса, что Историка с Севером. Они все словно не замечают вот этого «правый глаз фанерой заколочен, а левый глаз не видел ни фига» как в народном творчестве. Ну, с Олегом все понятно, а вот остальные
Я с удивлением во время последней вечеринки на даче у Дэна заметила, что Север стал подавать мне руку, если оказывается рядом, когда я встаю, открывать дверь, зажигать свет, если вдруг становится темно. Это меня потрясло Север, пробитый дээсник, для которого нет слова «женщина», но есть слова «тушка» и «тело», определяющие его спутницу, вдруг с таким вниманием относится не просто к женщине к чужой нижней. Олег, когда я пристала к нему с этим наблюдением, только плечами пожал, давая понять, что не собирается это обсуждать. Зато я представляю, в каких выражениях обсудила это Ира со всеми желающими Да и черт с ней.
Пару раз приезжала Лера просто так, попить кофе, повеселить меня разговорами, и я ей за это внезапно благодарна. Разговаривать сложно, но из любой ситуации можно как-то выйти. С Лялькой переписываемся она звонит, я пишу ответы, с Олегом, если не рядом, то поступаем так же, если рядом я шепчу, он смеется. С Лерой наполовину разговор, наполовину эпистолярии, она находит это даже забавным. Я вижу, что она как-то успокоилась, что ли, обрела уверенность. С Лизой они продолжают встречаться, но не часто Денис, почуяв неладное, контролирует Леру жестко. Но пока легенда у Леры непрошибаемая Лиза сняла квартиру в моем подъезде, так что теперь у Лерки нет опасений наткнуться на вопрос Дениса о том, куда она ходит. Ко мне. Правда, я все-таки боюсь, что однажды он ее поймает, и тогда даже не рискну предположить, что будет. Но Лера, когда я ей об этом говорю, только отмахивается:
Ой, да не поймает, куда ему? Ну, а если вдруг там и решать будем.
Если успеешь.
Она косится на меня недоверчиво:
Вот терпеть не могу, Мари, когда ты не договариваешь что-то.
Чего тут договаривать? Сама ведь знаешь накажет он тебя так, что позавидуешь мертвым, вот и все.
Я варю кофе с лавандой, к которой в последнее время как-то странно пристрастилась, запах успокаивает и уравновешивает меня. Лера тянет носом:
Внезапно ты вроде с корицей любила?
Да я и с перцем любила, и с гвоздикой. Дэн вообще все специи, что в доме есть, в джезву бросает не знала?
Мне он кофе не варит, и в голосе ни обиды, ни злости, ни досады.
Она принимает его таким грубым, жестким, невнимательным. С ней он такой. Со мной был другим. Может, это действительно я его так изуродовала? Скорее всего Мне он варил кофе, приносил в постель на блюдце, сидел и смотрел, как я пью, завернувшись в простыню и поджав ноги, как курю сигару при нем я всегда курила сигары, потом, когда все полетело под откос, перестала. Зачем, господи, я все это помню до сих пор? Сколько в голове мусора