Вообще, выходка Гэвина в Ректоне сделала ее миссию почти невыполнимой. Конечно, есть тирейцы белокожие, как она, но у нее был другой акцент и она была извлекателем. Для подозрительных в лагере все будет указывать на нее как на шпионку. Приказы Белой никогда не были рассчитаны на ситуацию вроде той, в которой она сейчас оказалась. Обычно сидишь за благопристойным ужином в Парии со всем его этикетом или с горластыми пиратами, угощающими тебя рыбой-собакой. Там тоже был свой этикет, и если нарушишь, то получишь лакомый кусочек с ядом, после чего десять минут мучительной агонии и конец.
А здешнего этикета Каррис не знала.
Конечно, Гэвин сожрал бы целиком ту клятую рыбу и каким-то чудом она не повредила бы ему. Гэвину все давалось легко. Ему никогда не приходилось трудиться ради чего бы то ни было. Он родился с огромным талантом у богатого отца-интригана, так что просто брал что хотел. Даже правила положения Призмы не связывали его он болтался по Семи Сатрапиям без эскорта Черной Гвардии, когда не хотел сопровождения. А теперь он может пересекать Лазурное море за несколько часов. Оролам, он еще и летать может.
Вон из моей головы, лжец. Все кончено.
Концы не сходились. Здесь ложечек не было, и у урумов было не три зубца, а тысяча. Прекрасно. Каррис не собиралась возвращаться домой. Она не собиралась ждать, пока кто-то возьмет ее за ручку и приведет в лагерь Гарадула. Она не собиралась терпеть поражение. Есть и другие способы узнать о планах короля.
Конечно, она не знала этих способов, но собиралась их выяснить. А пока она вспомнила, что говаривал брат Койос, пока не погиб в огне: «Когда не знаешь, что делать, делай то, что правильно и прямо перед тобой. Но то, что перед тобой не обязательно правильное».
Город Ректон сожжен дотла. Один человек уцелел. Могут быть и другие, а если так, то они сейчас отчаянно нуждаются в помощи и, возможно, защите. Это Каррис могла им дать.
И если при этом надо будет испепелить какого-нибудь засранца огненным шаром величиной с дом, тем лучше.
Глава 21
Они буквально летели вниз по реке. Кип никогда в жизни так быстро не путешествовал. Призма не говорил ни слова, погрузившись в свои мрачные мысли. Большую часть дня Гэвин Гайл заставлял двигаться то, что у ялика было вместо весел некоторое время это было почти как ползти по веревочной лестнице, потом как раздувать меха в кузне, затем как грести веслами, затем как толкать тележку по рельсам. Гэвин трудился на одном снаряде, пока не выдыхался, не сводило мускулы, а тонкая не рубашка пропитывалась потом. Затем он немного извлекал, весла обретали несколько иное очертание, что давало самой усталой группе мышц немного отдохнуть, и он продолжал работать.
Когда Кип наконец сумел заговорить, он спросил:
Сударь, мм, он забрал мой ларчик? Он не собирался спрашивать о Каррис Белый Дуб или о том, что сказал Гэвин. Не сейчас. Никогда.
Гэвин посмотрел на Кипа, жестко сжав губы. Кип тут же пожалел, что заговорил.
Либо это, либо твоя жизнь.
Кип помолчал, потом сказал:
Спасибо, сударь. Что спасли меня. Это было лучше, чем сказать но он был мой! Это было последнее единственное, что моя мать дала мне!
На здоровье, ответил Гэвин. Он оглянулся назад, на реку. Его мысли явно витали где-то в другом месте.
Ведь этот человек виновен в смерти моей матери, правда? спросил Кип.
Да.
Я думал, вы убьете его прямо на месте. Но вы не стали.
Гэвин окинул его оценивающим взглядом. Голос его звучал отстраненно.
Я не хотел гибели невиновных ради того, чтобы убить виноватого.
Они не были невиновны! Они убили всех, кого я знал! По лицу Кипа потекли слезы. Он ощущал себя разорванным в клочья, оторванным от корней, убитым.
Я говорил о тебе.
Кип осекся, но чувства его оставались в смятении. Он не позволил Гэвину убить короля Гарадула? У него слов не было выразить свои чувства. Он снова подвел свою мать. Собственным невежеством он остановил месть за нее.
Я все исправлю, мама. Душой клянусь, я убью его. Клянусь.
Они миновали с полдюжины деревень и обогнали с десяток лодок. Река, вбирая притоки, становилась шире. Но Гэвин остановился лишь раз, чтобы купить жареную курицу, хлеба и вина. Он бросил их Кипу.
Ешь.
Они снова отчалили. Гэвин не ел. Он не говорил и даже не замедлялся, когда они проплывали мимо рыбаков, испуганных их видом. Лишь на закате, когда солнце село и Гэвин взялся за весла, Кип снова осмелился заговорить:
Я могу помочь, сударь?
Призма смерил его оценивающим взглядом, словно даже не ждал от него помощи. Но сказал:
Я действительно был бы не против. Становись сюда и просто иди. Сам он бежал. Можешь использовать эти ручные весла в помощь, если захочешь. Рули, табаня веслом с той стороны, куда хочешь повернуть. Правое для правого, левое для левого поворота, понял?
Кип заморгал.
Наверное, паника откровенно читалась на лице Кипа, поскольку Гэвин хихикнул.
Забудь. Просто иди, пока не устанешь или мы не наткнемся на пороги или бандитов. Я намерен немного отдохнуть.
Гэвин сел на место Кипа и занялся остатками курицы и хлеба. Он смотрел, как Кип пытается разогнать ялик до половины приличного хода. Кип повернул пару раз это оказалось очень просто и посмотрел на Гэвина, ожидая похвалы, но Призма уже спал.
Четвертинка луны повисла над головой с наступлением ночи, когда Кип начал ходьбу. Ялик шел быстро даже на Киповой тяге. Гэвин сузил корпус еще сильнее после ухода Каррис, так что ялик скорее летел над водой, чем взрезал ее. Спустя несколько минут Кипа охватила тревога. Он за каждым поворотом ждал бандитов и боялся, что Призма не проснется. Но вскоре он вошел в ритм лодки, волн и ночи.
Вдалеке заухала сова, летучие мыши чертили воздух, пожирая насекомых, летавших высоко над водой, а форель в прыжке хватала тех, кто был слишком низко. Ялик вспугнул цаплю, и та улетела в ночь на больших голубых крыльях.
Постепенно покой, который дарила ночь, овладел Кипом. Река стала гладкой как зеркало, и в ней отражались звезды. Он увидел сгрудившихся у берега уток, спавших, сунув голову под крыло. А затем он еще раз посмотрел на своего предполагаемого отца.
Гэвин Гайл был мускулистым, широкоплечим, но поджарым настолько, насколько толстым был Кип. Кип искал хоть какого-то сходства, хоть какого-то намека, что все это правда. Гэвин был светлокожим как помесь рутгарца, у которых были зеленые или карие глаза, темные волосы и оливковая кожа, и уроженцев Кровавого Леса с васильково-синими глазами, пламенно-рыжими волосами и бледной кожей. У Гэвина были волосы цвета вороненой меди, а глаза, конечно же, были глазами Призмы. Когда он извлекал, они становились того цвета, который он использовал, и могли мгновенно измениться. Когда Гэвин не извлекал, глаза его переливались, словно сами были призмами, каждое мерцание посылало сквозь его зрачки каскады новых цветов. Они были самыми умопомрачительными, которые только видел Кип. От таких глаз ежились сатрапы и падали в обморок королевы. Глаза Избранного Ороламом. Глаза Кипа были чисто голубыми, что всего лишь отмечало его как помесенка. Может, это было наследием Кровавого Леса. Как и у большинства людей, у тирейцев были темные глаза. У Кипа были темные тирейские волосы, но вьющиеся тугими колечками, как у парийца или илитийца, а не прямые или волнистые. Достаточно, чтобы его считали странным, но недостаточно, чтобы быть сыном этого человека. Конечно, его мать тоже не была похожа на тирейку, что усложняло дело. Темнее прочих, с курчавыми волосами и ореховыми глазами. Кип пытался представить, как мог бы выглядеть ребенок этого человека и его матери, но не получалось. Смешай побольше кровей и кто знает, что выйдет? Может, не будь он таким толстым, он мог бы понять. Может, это просто жестокая шутка. Вранье. Призма? Сам Призма? Как такой человек может быть отцом Кипа? Он сказал, что даже не знал о его существовании. Как такое могло получиться?
Ответ был очевиден. Была война. Армия Гэвина встретилась с войском Дазена недалеко от Ректона. Так что пока они проходили через город, Гэвин повстречался с Линой. Он был Призмой и шел навстречу возможной смерти. Она была юной хорошенькой девушкой, чей город был уничтожен. Она переспала с ним. Затем он отправился убивать брата возможно, на следующий день и в послевоенных трудах, восстановлении, добивании остатков мятежа, союзов он, наверное, ни разу о ней потом и не вспомнил. А даже если и вспомнил, Тирея тогда была не самым дружелюбным или безопасным местом для Призмы. Она была на стороне Дазена, злого брата, и в результате обошлись с ней жестоко.
Или, может, Гэвин изнасиловал Лину. Но тогда это было бессмысленно. Зачем насильнику заявлять о своем отцовстве? Тем более что Гэвину это дорого стоило.
Кип мог представить свою мать беременной, незамужней, брошенной в разоренном Ректоне. Конечно, она хотела бы уехать. Кип был ее единственной надеждой. Что она могла сделать? Отправиться в одиночку в Гарристон, откуда победители правили Тиреей? Это он вполне мог представить. Его мать перед губернатором, требует встречи с Гэвином Гайлом, поскольку она носит его ребенка. Ей очень повезло бы, если бы она дошла с этой историей до губернатора. Ее изгнали, и все ее мечты о хорошей жизни пошли прахом.
Каждый раз, когда она смотрела на Кипа, она видела не свой выбор, а «предательство» Гэвина и свое разочарование. Кип был утраченной мечтой.
Где-то через полтора часа Кип устал. Его руки ныли. Он подумал как же Гэвин почти бежал часами. Подумал о том, что если так быстро разбудит Призму, это будет позором. Он всегда быстро выдыхался, но если преодолевал первую усталость, то у него открывалось второе дыхание. Нет, он не собирался будить Призму. Еще чего. Пусть отдыхает. Он заслужил. Кип будет шагать, пока Гэвин не проснется. Даже если он от этого сдохнет. Он поклялся.
От клятвы Кипу стало легче на душе. Он был ничтожеством. Ничем. Но он мог обеспечить самому Призме хороший сон. Он может что-то сделать. Он может иметь значение, пусть и крошечное, но это больше, чем у него было за всю его жизнь.
Он продолжал шагать. Призма спас его сегодня. Сам Призма! Гэвин щелкнул по носу короля Гарадула. Он убил двадцать или больше его Зерцал и был таков. А Кип все это усложнил, попытавшись напасть на короля. Как он мог быть таким дураком? Что мог сделать с королем Кип при всех этих извлекателях? Тупица!
Несмотря на ночную прохладу, Кип вскоре был весь в поту. Быстрая ходьба превратилась в бег трусцой, но все равно лодка шла на скорости галопирующей лошади.
Кип был настолько сосредоточен на ходьбе, что наткнулся на лагерь прежде, чем заметил его. Там вокруг костра сидело около десятка человек, они пили и смеялись, в то время как один бренчал на чудовищно расстроенной лютне. Кип продолжал трусить, и до него с трудом дошло, что это такое. Все люди были вооружены, включая того, кто вроде бы стоял на страже тот держал у плеча заряженный арбалет.
Кип хотел было шепотом позвать Гэвина, но они были так близко, что любое слово, которым он разбудил бы Призму, услышал бы и арбалетчик, стоявший прямо на грани круга света от костра, повернув голову к товарищам.
Лодка шла по воде лишь с легким шелестом. За треском разбойничьего костра ее не услышали бы. Разбойники частично перегородили реку, накидав валунов с каждой стороны. Они положили поверх доски, чтобы сделать настил с небольшим проходом посередине. Любая лодка, которая попытается пройти, будет в досягаемости как минимум их копий.
Кип мог отцепиться от весел и тронуть Гэвина за плечо, но что может сделать Гэвин? Стояла ночь. Недостаточно света для Призмы. Может, Кипу надо было разбудить его раньше. Теперь уже слишком поздно. Наверное, он погубил их. Ему надо рвануть к проходу и надеяться на лучшее.
Он направил лодку в проход и ахнул, когда в последний момент луна осветила воду и открыла финальную ловушку разбойников: крепкий заостренный кол, вбитый в дно реки и торчавший на несколько пальцев над поверхностью воды. Любой, кто попытается пройти, напорется на него, продырявив свое судно.
Люксин обшивки лодки едва скользнул по колу, и они прошли мимо. Кип бросил взгляд на арбалетчика, когда лодка миновала ловушку. Тот был всего на несколько лет старше Кипа. Он счастливо смеялся, протянув руку к другому человеку за бурдюком вина.
Кип был уже по ту сторону преграды. Арбалетчик обернулся, помотал головой, затем замер, увидев Кипа. В темноте прозрачный люксин должен был быть невидимым для ослепленного костром часового. Он видел, как мимо него пробежал толстый подросток по реке. Невероятно.
Кип улыбнулся и сделал ему ручкой.
Часовой поднял руку и помахал в ответ. Замер. Оглянулся на товарищей у костра. Открыл было рот, чтобы поднять тревогу, но промолчал. Снова повернулся к реке, высматривая Кипа. Его все еще вполне можно было достать болтом. Кип это знал, но не разгонялся, хотя в этот момент у него были силы. Любое его действие могло спровоцировать часового.
Часовой всматривался в ночь вслед убегающему призраку и не сказал ничего. Он потер лоб в ступоре, помотал головой и снова обернулся к друзьям. Вот тогда Кип побежал. Бежал он недолго, но спустя минуту ялик уже был в сотне шагов ниже по течению. Кип вернулся к ходьбе. Улыбнулся. Может, он и тупой, но ему удалось справиться, не будя Призму.
Он не знал, сколько он шагал. Кип пытался следить за берегом, но усталость овладела им. Он проходил мимо маленьких лагерей разбойничьих или обычных путников, мальчик не мог сказать. Но каждый раз, завидев их, он замедлялся, пока не убеждался, что все в лагере спят. Он даже раз расфокусировал взгляд и смог увидеть больше спящих, чем сфокусированным взглядом, но часовые больше не попадались.
Небо не светлело долгие тысячи лет. Ноги Кипа ныли. Легкие горели. Он едва ощущал руки, но отказывался остановиться. Даже если он едва волочил ноги, ялик шел вдвое быстрее любой плоскодонки.
Наконец солнце коснулось небосвода. Как всегда, день настал задолго до того, как солнце взошло над горами Карсос. А Призма все не просыпался. Кип не стал останавливаться. Не сейчас. Он шел всю ночь. Конечно, Призма может проснуться в любой момент и увидит, что сделал Кип. Он будет впечатлен. Он иначе посмотрит на Кипа. Кип будет не просто грузом, позором, ублюдком, которого спокойно признают, а потом избегают.
Призма заворочался, и сердце Кипа подпрыгнуло. Но затем он снова улегся, и дыхание его опять стало ровным. Кипа охватило отчаяние. Он посмотрел на солнце. Неужели придется ждать, пока солнце не ударит Призме прямо в лицо? Это как минимум еще час. Кип сглотнул. Его язык пересох и распух. Как давно он не пил? У него под ногами река, а он умирает от жажды.
Ему надо попить. Давно уже. Если он не попьет, он упадет в обморок. Бурдюк Призмы был меньше чем в шаге от него. Кип остановился. Ноги его дрожали. Ступни онемели, и теперь, когда в них хлынула кровь, они заболели. Он выпутался из весельного механизма и шагнул к бурдюку.
Попытался. Онемевшие ноги запутались, и он упал вперед, едва успев извернуться, чтобы не рухнуть на Призму. Врезался плечом в планшир, и внезапно все преимущества ялика обернулись бедой. Неглубокая осадка, позволившая ему проскользнуть над разбойничьей ловушкой, не предполагала стабильности. Бочкообразная скользкая обшивка, позволявшая ловко огибать камни, при внезапном смещении веса грозила катастрофой.
Минуту назад Кип смотрел на реку с высоты нескольких пальцев. В следующее мгновение лодка перевернулась. Кип полетел вниз головой. И хотя вода залила ему уши, а плеск собственного барахтанья и удар лодки о воду заглушали все, ему показалось, что он услышал мужской вопль.