Что тут происходит? он был резок и с сонным лицом.
Мы принесли ему еды, он выпил горькой воды и не просыпается, ответил говорливый Альберт.
Какую еще горькую воду, хватит тут орать, идите по домам или я позову полицию! громко, но все же не устрашающе, сказал охранник.
Мы не хотели уходить, ведь мы принесли еды и нам хотелось помочь этому бедолаге, чтобы он не был так расстроен.
Вам что по-другому сказать, чтобы вы свалили? охранник направился к нам и мы стали отступать.
Но тут он обратил внимание на бедолагу. Всмотревшись в его лицо, подойдя к нему и приложив указательный и средний палец немного левее его шеи, вылупив глаза, охранник в ужасе убежал.
Расходитесь, живо! успел он вымолвить, убегая в сторону складов.
Мы стояли, не понимая в чем дело, уходить из нас никто даже не подумал, любопытство над происходящим взяло верх. Минут десять мы стояли в ожидании чего-то, раздался громкий гул сирены, который становился все ближе, я чуть было не стал убегать, крикнув, что это полиция и лучше нам разбежаться, чтобы нас не забрали в темную маленькую клетку в задней части машины. Конечно, навряд ли кто-нибудь из моих друзей понял, о чем я. Мы увидели белую машину, с красной линией и знаком красного креста на капоте.
Это скорая помощь, это врачи, мой отец работает водителем на такой машине, вдруг там он, сказал Лев, самый неуверенный, молчаливый, но хитрый мальчишка среди нас. Он совсем не производил впечатления могучего льва царя мира животных. Он всегда уходил, когда начиналась какая-нибудь заварушка. Мы даже не заметили, как он пропал после этих слов.
Скорая подъехала к саду, и водитель вышел, чтобы отпереть ворота, в это время две женщины в белых халатах быстро направились к нам. Они мгновенно заметили бедолагу на крыльце. Пока одна из них осматривала и слушала его сердце через стетоскоп, другая готовила шприц, чтобы сделать укол.
Дети, что он делал? спросила врач и разглядывала нас, ожидая, кто же ей ответит, все молчали.
Он пил из той бутылки и уснул, быстро ответил я и врач сразу схватила бутылку, которая скатилась под крыльцо, она взяла ее и медленно поднесла неблизко к носу.
Боже, пахнет как ацетон.
Второй врач в это время сделала укол и ждала реакции. Подъехала машина, мужчина с большим животом лениво подошел к нам.
Что тут за собрание детей, этот детский сад давно закрыт, с улыбкой сказал он и, взяв бутылку у врача, поднес к своему носу. Более смердящего запаха быть не может. После этого пойла непонятно, как эти самоубийцы вообще могут очнуться.
Забираем его, будем реанимировать! сказала самая взрослая женщина, бедолагу погрузили на носилки и закатили в салон машины, захлопнув двери. Мы видели сквозь небольшое окно, как они суетятся и прикладывают к его груди дефибриллятор. Конечно, мы не знали тогда, что это и зачем они делают все это. Машина быстро уехала, и мы остались в саду в полной дезориентации.
Зачем они его увезли? Когда мой отец не может меня разбудить, он обливает меня холодной водой из кружки и я подрываюсь, как сумасшедший, почему они не сделали так же? сказал Родион. Родион был самым маленьким из нас, не по возрасту, а по массе стела. Он любил всякие безделушки, стеклянные разноцветные банки, пачки от сигарет, крышки от бутылок, он вечно таскал их домой. Мы интересовались зачем ему это, а он всегда переводил тему. Мы считали его чудаком, но он был искренним, всегда спокойным и рассудительным, а когда мы играли в лапту, он лучше всех вышибал мяч и бежал, как гепард.
У взрослых все по-другому, ответил Альберт, и мы все задумались, это был вполне философский ответ.
Пробыв немного в саду, мы стали расходиться по домам. Возле своего дома я увидел толпу людей, ту самую скорую и темный небольшой грузовик с натянутым синим дырявым брезентом. Грузовик стоял через дорогу, так как у подъезда, где стояла скорая, не было места для парковки. Проходя мимо, я увидел плачущую девочку лет шестнадцати, она была симпатичной блондинкой и ее грустное заплаканное лицо не делало ее не привлекательнее.
Допился. Еще один в коме лежит в больнице. А не надо пить, надо работать и семью кормить. Мужик нормальный, а тут смотришь, без семьи остался и уже бутылки собирает, шептались в толпе.
Я не понимал в чем дело и направился домой. И тут перед моими глазами того бедолагу выносят на носилках и перекладывают в старое покрывало и несут передо мной в грузовик через дорогу, внезапно выпавшая из-под покрывала его рука волочится по земле подобно кукольной, сделанной из резины. За ним идет та девочка блондинка видимо его дочь, про которую он говорил, хныкая и пряча руками глаза.
Тут меня осенило! Он умер. Он умирал на крыльце, а мы, этого не понимая, пытались его разбудить. Мы смеялись, а он умирал. От осознания этого мне стало так мерзко внутри. Я быстро развернулся и пошел прочь, мне хотелось убежать в даль и забыть это как страшный сон.
«Как мы могли не заподозрить что-то неладное? Как мы не увидели, что его губы бледнеют? Кто мы после этого?! Кто я после этого?!» эти слова кружились в голове и не находили ответа, во мне было лишь чувство жуткой виновности, мне казалось, что это я его убил.
Я сел в беседке возле реки, наблюдая, как тихо бежит вода, и осознавая, как легко можно умереть, как быстротечна жизнь и как страшно умереть, так и не познав каково это, быть взрослым. Когда мы растем, мы хотим скорее стать взрослыми, а когда вырастаем, снова хотим вернуться в детство, жизнь это сплошной парадокс. Не спешите взрослеть, это ловушка и выход только один смерть.
Ко мне подбежала собака и, виляя хвостом, положила голову мне на колено, я вспомнил, что у меня с собой еда.
Держи, друг, подкрепись, наблюдая, как собака быстро поедает еду, предназначенную для того бедолаги, на душе стало легче, будто с едой пропадали его предсмертные стоны перед моими глазами. В тот день я видел смерть, я буквально наблюдал, как она наступает, но, как не странно, она не была для меня страшной, она стала для меня простой и естественной, это как уснуть и не проснуться.
Многие люди не замечают, как умирают живя, они копят материальное, не ценят то, что имеют, всегда желают больше, жалуясь, как не справедлива жизнь, власть, начальство, иногда радуясь безделушкам, вовсе им ненужным, для таких смерти больше нет, они итак мертвы.
Почти каждый день мы разжигали костер, двор у нас был большой, и на возвышенности, в промежутке между небольшими склонами, было самое подходящее место для этого. Каждый вечер собиралась толпа детей со всего района, которая наблюдала за костром. Языки пламени завораживали, под них мы чувствовали полную безмятежность. Часто Альберт выносил бинокль и мы всматривались в окна, шпионя за людьми, пытаясь увидеть занавесу тайн, которые скрывают люди, находясь дома. Ничего интересно мы не замечали, банальные времяпровождение у телевизоров, за компами, движения на кухне. Но, смотря в ночное небо, мы наблюдали за звездами и задумывались каково там, в космосе. Часто жильцы дома кричали на нас из своих окон, когда ветер заносил запах костра в их квартиры, некоторые и вовсе молча выходили с ведром воды и тушили костер. Нас их порывы, конечно, не останавливали, и мы на следующий день разжигали костер вновь.
Вечерами в теплое время года наши матери выходили во двор и сидели на лавочках, общаясь как соседи. И тем счастливчикам, чья мать была там, выпадал шанс не идти рано домой, а сидеть у костра, пока матери не разойдутся, что случалось довольно поздно. Это стало нашей традицией, разжигать огонь и тусоваться до полуночи летними ночами, было жалко видеть друзей, которых звали домой, они уходили чуть ли не плача. В моменты, когда все наблюдали за пламенем, я смотрел в глаза друзей, в которых отражался свет костра, их глаза будто горели и они невольно задумывались о чем-то или просто были под гипнозом магии огня, от него трудно отвести взгляд.
Не забуду, как однажды, когда я был мал, мы прыгали через костер и, прыгнув в одно время с другим парнем постарше, я столкнулся с ним посреди костра, так как парень постарше был покрупнее, он просто сшиб меня в пламя и перепрыгнул через меня. Хорошо, что было прохладно и на мне была куртка, похожая на куртку военных летчиков, коричневая из кожаного заменителя с белым воротником из меха. Все произошло так быстро, что я не успел испугаться, но все равно было не по себе, я запомнил тот день. Я закричал, меня бросились вынимать из пламени. Парня, который прыгнул вместе со мной звали Дрон. Дрон был самым веселым среди нас, не помню, о чем он шутил, но мы всегда смеялись с его рассказов, он был очень ироничным, его сарказм не знал границ. И, конечно же, он не был виноват, поскольку было темно, и все прыгали очень быстро. Он первый кинулся меня вытаскивать и сразу же, как меня достали из костра, появился мой отец. Отец как мой ангел хранитель, был всегда рядом, когда сложно. Сняв с меня быстро куртку, стало понятно, что я в порядке, лишь куртка была прожжена на спине, и красивый темно-коричневый цвет стал черным и мрачным, словно угольный кратер.
По дороге домой, я увидел толпу соседей, которые видимо услышали крик и вышли поглазеть. Видя, что я иду как ни в чем не бывало с отцом, который несет дымящуюся куртку, выдохнув, они заходили в подъезд. Позже мне рассказали, как отец, направляясь домой, услышал крик и мгновенно кинулся к костру, не знаю, понял ли он, что это был мой крик. Было опасно, но все произошло так быстро, что я толком ничего и не понял, хотя часто, когда возникает опасность, время замедляется, звуки замолкают и ты либо борешься, либо принимаешь неизбежное. Но в тот день все обошлось, а я же мог упасть лицом в костер и остаться калекой. Такие моменты радуют своим исходом, чувствуешь себя везунчиком и на душе становится тепло.
Кто-то на складах недалеко от заброшенного сада построил дом на дереве. Гуляя там, мы заметили этот небольшой дом на высоте примерно семи метров, поднявшись туда, мы обнаружили послание, на листке было написано, что этот дом был построен для нуждающихся. Как же мы были счастливы тому, что он пуст и ничейный, там совсем не было следов кого-либо. Мгновенно мы стали его обустраивать. Желтоватые доски, из которых был построен дом славно соединялись с лучами солнца, которые играючи проскакивали сквозь листву. Родион принес большой зеленый плед, обклеил рамки окна разноцветными крышками от бутылок, а также притащил разноцветные банки, в которых были небольшие свечи, зажигая их, когда стемнеет, создавалась домашняя уютная атмосфера, внутри все смотрелось очень гармонично.
Из небольших пары окон мы наблюдали закат и ели мороженое, которое Альберт воровал у мамы, которая управляла супермаркетом, она не была жадная, просто не разрешала много сладкого, что, конечно же, никогда не остановит ребенка, который имеет неограниченный доступ к сладкому. Сладкое в детстве пожалуй, смысл жизни, наркотик и ярая зависимость. Мы раздобыли много воздушных шариков, привязали их по краю дома, смотрелось волшебно. Это было наше место, никто не знал о нем, это был наш первый собственный дом, в котором царила детская наивность, смех и комфорт. Взяв с собой немного еды, мы каждый день ходили туда, чтобы поесть и повеселиться, смотря из окон, любуясь за складами и серыми гаражами красивым полем, чувствуя при этом некий страх высоты и в то же время безопасность и уют, который мы создали. Всю весну мы проводили время в нем.
В один день по дороге в наш дом на дереве мы увидели дым, подойдя ближе мы увидели, что наш ом полыхает, тот самый дом, который стал нам вторым домом, хотя, наверное, он стал первым домом для нас, поскольку, находясь дома с родителями мы все желали скорее пойти в наш домик на дереве. Там были старшие дети, полиция и медики, старшие дети рассказали, что какие-то бездомные туда залезли, выпили и стали ссориться, пока один спал, второй поджог дом. Мы смотрели как въезжает пожарная машина и пожарные быстро из шланга тушат наш дом, который так много стал для нас значить, в котором мы чувствовали безопасность, уют и бесконечную радость, входя туда, мы попадали в собственный идеальный мир, наделенный нашими правилами и лишь вид из окна напоминал нам о том, что есть что-то еще кроме нашего меленького мирка.
Когда пожарная закончила тушить огонь и от нашего дома осталось лишь черное основание мы ушли. То, что там, возможно, было тело бездомного нас не особо волновало, еще то, что нам кричали старшие дети, чтобы мы остались посмотреть и Антип, тихо говорящий, что на самом деле он поджег дом, нас тоже не волновало, и даже жестокость, с которой подожгли этот дом, зная, что там человек. Дом, наш идеальный дом, который сгорел, вот чем были заняты наши мысли.
Придя туда ближе к вечеру, мы смотрели на черное основание дома, которое еще дымилась, и ностальгия застилала нас. Чувство потери было таким мощным, что мы от отчаяния принялись искать доски, чтобы построить новый дом. Ничего стоящего мы не нашли, мы и не умели строить, это была банальная детская отчаянная фантазия. Мы думали попросить родителей, но они всегда были чем-то заняты, а еще останавливало то, что в любой момент в дом могут ворваться и снова его сжечь. У меня впервые что-то отобрали, впервые я чего-то лишился настолько важного и нужного для меня. Это чувство казалось мне самым ужасным на свете. Чувство потери, в котором ты утопаешь и понимаешь, что ничего не можешь сделать, кроме как смириться. Смирение это ужасно.
Все мы были сплоченной командой, один за всех и все за одного. Стоило только кому-нибудь из дальних домов обидеть нашего, как мы толпой шли и давали понять, что этого быть не должно, часто силой, но без преувеличения. В драках я не участвовал, скорее ходил для количества, чем больше, тем увереннее мы себя чувствовали. Среди нас был Антип, он и руководил всеми разборками. Антип был старше нас всех, был очень хитер и нагл, всегда добивался желаемого, используя только силу, он был высоким, худым и коренастым. Как-то сидя на лавочке, он, выйдя из подъезда и севши ко мне, рассказал, что его отец всегда за проступки бьет его армейским ремнем, старые армейские ремни имели огромную бляшку, были кожаные и очень толстые.
Когда отец наказывает меня, мне все равно, мне всегда было на это похеру. Вот так нужно, запомни, с гордостью и красными злыми глазами он рассказывал это мне, я лишь поддакивал, не зная, как это воспринимать.
Меня задирал один мелкий, но очень наглый и задиристый парень по имени Ден. Он был на год меня старше, я не мог ему ответить. Вообще в этом плане я был очень миролюбивый и никогда не хотел драться, причинять боль. Гораздо лучше решить проблемы словами, что я и пытался делать. Идя по двору, меня позвал Антип, я увидел человек семь наших возле того самого Дена по дороге в сторону дома номер восемь, где он и жил. Этот дом был намного дальше нашего двора, и многие дети оттуда не появлялись у нас во дворе, только самые сплоченные, как, например, семья Клевек. В этой семье было шестеро детей, пять парней и одна девочка, я дружил с младшим и девочкой, Дэвид и Катрин были искренними и веселыми детьми. Их старшие братья не имели с нами дел, они вертелись в кругу людей своего возраста. Двое средних дружили с Антипом, они были ровесниками. Подойдя к Антипу, я не понимал, что происходит. Ден был в замешательстве и заметно нервничал.
Это он к тебе лезет? Давай же, бей его с ухмылкой сказал Антип, ожидая, что я начну избивать Дена. Я даже не знаю откуда он все это узнал, я никому не жаловался.