Сюда, говорит она, тянет за собой в лабиринт палаток. Это миниатюрная женщина с седеющими волосами, загорелой кожей и оливково-зелеными глазами. Смотрю на нее сверху вниз:
Что вы делаете?
Провожаю тебя к новому дому, отвечает она, не сбавляя шага. Я Тамара.
Я не собираюсь здесь оставаться.
Знаешь, вздыхает она, большинство из тех, кого я здесь встречала, отвечали так же. Я устала говорить жестокую правду.
И какую же? спрашиваю, пробираясь следом за ней среди палаток.
Любого, кто уйдет, ждет смерть.
Тамара ведет меня к запыленной палатке, как две капли похожей на остальные.
Вот мы и на месте, сообщает Тамара, кивая на нее. Вот твой новый дом погоди. Она окликает другую женщину, которая стоит через четыре палатки от нас. Эй, это же одна из свободных, да?
Та кивает в ответ, а Тамара снова поворачивается ко мне:
Теперь ты будешь тут жить.
Я ведь уже сказала, что не собираюсь здесь оставаться.
Ну все, все, отмахивается она от меня. У тебя был трудный день. Завтра будет лучше.
Я вовремя прикусываю язык, чтобы не ляпнуть лишнего. Не стоит рассказывать о моих планах. Женщина откидывает полог палатки и жестом приглашает войти. Я неохотно соглашаюсь.
Палатка маленькая, места едва хватает для старого тюфяка, занимающего всю длину. В одном углу я вижу потрепанную книгу и турецкий кофейный сервиз. В другом расческу и какие-то украшения.
А что случилось с тем, кто жил тут до меня? спрашиваю я.
Тамара пожимает плечами:
Однажды утром она оседлала лошадь и уехала но так и не вернулась.
Но так и не вернулась, повторяю я за ней.
Мой взгляд вновь скользит по скудной обстановке. Кем бы ни была та женщина, она никогда больше не откроет эту книгу. Не уснет на этом тюфяке, не наденет украшения, не выпьет кофе из фарфоровой чашечки.
Здесь не все вещи принадлежали ей, замечает Тамара, проследив за моим взглядом. Кое-что осталось от тех, кто жил тут раньше.
Если она думает, что это успокоит меня, то ошибается. Итак, мне в наследство достались вещи погибших людей. А когда умру я, и мои жалкие пожитки достанутся кому-то еще. Если я, конечно, останусь здесь. Но этому не бывать.
Любого, кто уйдет, ждет смерть.
При одной мысли об этом к горлу вновь подкатывает тошнота. Дело в том, что умирать мне совсем не хочется. Я по-прежнему намерена выяснить, как отсюда сбежать, но это произойдет явно не сейчас. Я вновь осматриваю скудную обстановку. Что ж, на ближайшее время это будет мой дом.
Что ты умеешь делать? поворачивается ко мне Тамара. Я хмурюсь, и она добавляет: Может, умеешь сражаться, готовить, шить?..
Я делаю луки и стрелы вернее, делала.
Замечательно! радостно восклицает женщина. Мастера нам всегда нужны. Попрошу начальство учесть это, когда будут распределять обязанности.
Обязанности? я поднимаю брови.
Наш разговор прерывают несколько женщин, они принесли огромный таз воды.
Отнесите это в палатку, обращается она к женщинам, и те уверенно входят в мой новый дом. Затем она поворачивается ко мне: Вымойся. Мы вернемся через четверть часа с едой и одеждой.
Не успеваю я и слово сказать в ответ, а Тамары и других женщин уже и след простыл. Видимо, отправились размещать остальных новичков. Я снова поворачиваюсь к палатке. Медлю, делаю глубокий вдох и захожу внутрь.
Прикусив губу, смотрю на воду, в которой предстоит мыться. Она красновато-коричневая, мутная. Рядом с тазом кто-то из женщин оставил полотенце и влажный кусок мыла. Рискну ли я ступить в эту воду? Что-то не хочется. Конечно, во всем этом для меня нет ничего нового. В наши дни воду приходится таскать самим. Использовать ее повторно дело житейское. Просто обычно она не такая грязная
Но затем я чувствую, что кровь, пропитавшая джинсы, начинает подсыхать. Ткань липнет к коже, и этого достаточно, чтобы загнать меня в мерзкую мутную воду. Быстро моюсь и вытираюсь. Заворачиваюсь в полотенце и пытаюсь смыть кровь с одежды. Но такие пятна никогда не исчезают бесследно
Через некоторое время в палатку, откинув полог, входят Тамара и ее спутницы. В руках у них одежда и тарелка с едой. При виде пищи желудок ноет. Я почти сутки не ела, но до сих пор была слишком напряжена, чтобы чувствовать голод. Теперь, когда напряжение прошло, он нападает на меня с утроенной силой.
Тамара бросает на меня быстрый взгляд.
Здесь одежда и обувь, говорит она.
Это легкий наряд и пара сандалий. Юбка и топ из тончайшей ткани черной с золотом, легкой и полупрозрачной. Я поправляю полотенце. Ужасно хочется переодеться в чистое, но я не горю желанием разгуливать по лагерю в этом просвечивающем безобразии.
М-м Как бы спросить, чтобы не показаться стервой? А есть что-нибудь более закрытое?
Тамара хмурится, она явно недовольна, что ее помощь не оценили.
Всадник любит, чтобы его женщины были одеты нарядно, заявляет она.
Всадник? Его женщины?
Я не его женщина, протестую я.
Ты моя жена.
Тамара впервые упомянула Всадника при мне. Стараюсь не думать о том, что она только что подтвердила: Война действительно Всадник Апокалипсиса, и сосредотачиваюсь на другом: Тамара наряжает меня для Всадника.
Лучше быть его женщиной, чем чьей-либо еще, говорит одна из ее спутниц. Остальные согласно бормочут в ответ.
«А с тобой мы поиграем позже», кажется, так сказал тот солдат несколько часов назад.
Мне удается унять дрожь. Значит, вот как здесь все устроено? С неохотой принимаю шелковый наряд из рук Тамары, тонкая ткань струится между пальцами. Неужели я это надену? Есть еще вариант: натянуть мокрую одежду и ботинки. Вновь смотрю на чистый наряд. Я сама по себе: не принадлежу ни Войне, ни кому-либо еще, и одежда этого не изменит. Другое дело интерес Всадника. Ему кое-что нужно от меня, и это никак не касается моего умения сражаться, зато напрямую связано с тем, что Всадник называет меня женой. Крепче стискиваю шелк.
Мне тоже кое-что нужно. Ответы, информация о том, как предотвратить Апокалипсис. Кто знает, может, сегодня ночью я это получу? Нужно всего лишь надеть чертов наряд.
Глава 5
Грохот барабанов вспарывает ночной воздух. На улице пылают факелы, дым вьется в черном небе.
Я кручу амулет на запястье, бреду вслед за женщинами на поляну. Темная юбка шуршит, обвивается вокруг ног. За те часы, что прошли после моего прибытия в лагерь, это место преобразилось. Разносится запах шипящего на огне мяса, на столах стоят большие кружки. Вид алкоголя приводит меня в изумление. Большинство жителей Новой Палестины не пьют крепкие напитки.
Люди болтают, смеются, наслаждаются обществом друг друга. Трудно представить, что сегодня днем эти люди разграбили и сровняли с землей целый город. Сейчас тут нет и намека на этот кошмар. Перевожу взгляд с одного человека на другого, пытаясь рассмотреть порок в глубине их глаз И замечаю Войну.
Как и в прошлый раз, он сидит на своем помосте. Смотрит на меня. В пелене дыма и отблесках костра его грубые, жестокие черты кажутся завораживающими. Не представляю, сколько уже Всадник смотрит на меня, но я должна была заметить это раньше. Его взгляд подобен прикосновению пальцев к коже; трудно его не почувствовать.
Что-то во мне откликается на этот взгляд. От страха все внутренности скручиваются в узел. Но есть что-то еще, странное чувство я не понимаю его, но ощущаю смутный стыд.
Одна из стоящих рядом женщин ловит меня за руку. Кажется, ее зовут Фатима.
Его невозможно убить, тихо говорит она, наклонившись ко мне.
Что?.. переспрашиваю, бросив на нее короткий взгляд.
Я своими глазами видела. Это было пару городов назад, с горящими глазами поясняет она. Один из солдат жутко разозлился, кинулся на Всадника с мечом. Война позволил ему пронзить себя насквозь, лезвие вошло прямо в грудь, между татуировками. А он просто рассмеялся.
Холодок пробегает по позвоночнику.
Затем Всадник вырвал меч из своей груди и сломал тому бедняге шею легко, как прутик. Это было ужасно! Но Фатима не кажется расстроенной, скорее возбужденной.
Вновь кидаю взгляд в сторону Войны, который все так же не сводит с меня глаз.
Значит, он бессмертен?
Что это за существо такое?
Фатима подается вперед и слегка сжимает мою руку.
Просто делай то, чего он пожелает, и все будет хорошо.
Не дождетесь.
А что насчет других? спрашиваю ее. К Всаднику кто-то подошел, предлагая ему блюдо и отвлекая внимание от меня.
Фатима морщит лоб:
Каких других?
Других его жен.
Должны же быть другие
Жен? Она еще сильнее морщится. Война не женится на женщинах, с которыми проводит время. Теперь Фатима смотрит на меня с подозрением. Как Война нашел тебя? Говорят, он уехал в самый разгар битвы, увозя тебя с собой.
Я как раз пытаюсь подобрать слова, чтобы ответить, но внимание Всадника вновь обращено на меня. Второй раз за день он жестом подзывает меня, алые символы на пальцах зловеще светятся в сгущающейся темноте. Надо же, кому-то надоело ждать!
На мгновение застываю на месте. В игру включается моя упрямая половина, сознание заполняют темные образы того, что может сделать Всадник, если я проигнорирую его приказ.
Но его жест замечает Фатима и подталкивает меня вперед, вынуждая сделать первый шаг. И я иду, чувствуя на себе тяжесть пристальных взглядов. Пробираюсь сквозь толпу и останавливаюсь перед Всадником. Он поднимается со своего места, в толпе проносится шепот. Стучат барабаны, но внимание всего лагеря приковано к нам.
Война оставляет свой трон, делает шаг в мою сторону, затем второй, третий, подходит вплотную. Несколько мгновений он рассматривает меня так напряженно и пристально, что хочется отвести взгляд. Глубоко в его глазах полыхает огонь факелов. Огонь и интерес. Всадник молчит, так долго, что я сама нарушаю молчание:
Чего ты хочешь?
Meokange vago odi degusove, швыряет он мне мои же слова.
Я думал, ты знаешь.
И да, я до сих пор считаю, что знаю.
Взгляд Войны впивается в меня. Он смотрит с тем же странным выражением, что и утром в Иерусалиме. Проходит несколько секунд, и Всадник поднимает руку, проводит согнутым пальцем по моей скуле, будто не может удержаться. Я отстраняю его руку.
Тебе не стоит так прикасаться ко мне, говорю я тихо.
Глаза Всадника сужаются.
Sonu moamsi, mamsomeo, monuinme zio vava-bege odi?
Тогда скажи, жена, как мне к тебе прикасаться.
Никак.
Он улыбается и смотрит так, словно я самое очаровательное, странное и забавное существо на планете.
Gocheune dekasuru desvu.
Это мы еще посмотрим.
Пячусь, отступая от Всадника. Он провожает меня жадным взглядом, но не пытается остановить или подозвать обратно. Я поворачиваюсь к нему спиной и, взметнув край тонкой юбки, растворяюсь в толпе.
Я почти разочарована. После суеты, которую женщины развели, чтобы подготовить меня к встрече с Войной, я ожидала от могучего Всадника большего, чем несколько негромких слов и долгий пристальный взгляд. И все же именно его я ощущаю до сих пор, именно он словно каленым железом прожигает спину. Оглянувшись, вновь встречаюсь взглядом с этими пытливыми, выразительными глазами. Уголок его рта приподнимается в вызывающей улыбке.
И тогда я делаю то, что ненавижу больше всего на свете: сбегаю.
Несколько часов я, как полная дура, сижу в полутьме своей палатки. Отголоски праздника и ароматы готовящейся еды доносятся даже сюда. Я бы не отказалась перекусить, но для этого нужно выйти наружу. Мой побег ужасен сам по себе, а уж явиться обратно, как ни в чем не бывало Представляю дерзкий, насмешливый взгляд Войны. О, ему это понравится. Всадник воспримет мое возвращение как очередную свою победу. Только это меня и останавливает. Пусть мир катится в кровавую бездну, но, будь я проклята, если не смогу пропустить ужин, чтобы сохранить лицо.
Стараясь не обращать внимания на аромат жареного мяса, зажигаю небольшую масляную лампу, принесенную Тамарой, и принимаюсь читать потрепанный роман, оставленный тем, кто раньше жил в этой палатке. И лениво думаю о том, насколько плоха идея спалить дотла весь лагерь.
Сквозь шум голосов различаю приближающиеся шаги и напрягаюсь. Я жду стражников, которые потащат меня в палатку Войны. Полог откидывается, внутрь заглядывает Тамара.
Я не пойду, тут же заявляю ей.
Куда? удивляется она.
Я хмурюсь:
Ты здесь не для того, чтобы отвести меня к нему?
К Войне? переспрашивает она, подняв брови. Тут и так полно женщин, готовых согреть постель Всадника.
Полно женщин? Представляю, как руки Тамары, большие, настойчивые, касаются его тела, и морщусь.
Я пришла не за этим, говорит она и садится рядом со мной. Слышала сегодня ваш разговор. Она придвигается ближе и тихо спрашивает: Откуда ты знаешь язык Всадника?
Я качаю головой и уже готова все отрицать, но Тамара говорит:
Мы все видели, как ты с ним говорила.
Я и не подозревала, что за нами так пристально наблюдают. Признаюсь Тамаре:
Не знаю, как я что-то смогла разобрать, и почему Всадник вообще со мной разговаривал. Прости, но это правда. Я сама не понимаю, что происходит.
Тамара пристально смотрит в мое лицо, кивает и берет меня за руку.
Война часто меняет женщин, произносит она, и от этих слов мне становится не по себе. Честно говоря, мне не хочется знать подробности его личной жизни. Если хочешь избавиться от его внимания, продолжает Тамара, просто сдайся и проведи с ним пару ночей.
Да что творится с местными женщинами? Каждая так и норовит дать непрошеный совет.
Взамен ты получишь защиту, добавляет она.
Меня неплохо защищал и старый добрый клинок.
А если не сдамся? спрашиваю я.
Наступает долгое молчание, потом Тамара берет меня за подбородок.
Женщинам опасно находиться здесь, особенно таким хорошеньким. Ее взгляд останавливается на кинжале Войны, лежащем рядом с масляной лампой. Держи оружие поближе. Возможно, оно тебе понадобится.
Глава 6
Я решаю последовать совету Тамары сплю с кинжалом Войны под подушкой. И главное, засыпаю. Что тоже неплохо.
Проснись, Мириам, глубокий голос возвращает меня в реальность.
Резко открываю глаза. Рядом с тюфяком, опершись руками о колени, сидит Война. Пальцы сами тянутся к клинку, и я сажусь, держа его перед собой. Глаза Войны мерцают в полутьме, когда он окидывает взглядом меня сонную, с оружием в руках.
Понравился мой кинжал? спрашивает Всадник.
Я вздрагиваю от звука его голоса. Война говорит на чистейшем иврите.
Ты умеешь разговаривать, констатирую я. «И знаешь, как меня зовут», добавляю мысленно.
Он хмыкает.
Я имею в виду, что сейчас я тебя понимаю, добавляю я.
Я уже привыкла, что Война говорит на неведомом языке, а я каким-то образом его понимаю. Но слышать из его уст родную речь совсем другое дело, это выбивает из колеи. И означает, что все это время он понимал меня.
Зачем ты разговариваешь на какой-то тарабарщине? спрашиваю, продолжая угрожать ему клинком.
Не о том спрашиваешь, Мириам. Правильный вопрос: «Какого черта ты делаешь в моей палатке?»
Всадник поднимается, подходит ближе. Я поднимаю оружие выше. Но ему плевать на кинжал. Война садится на край тюфяка, не обращая внимания на то, что острие кинжала впивается ему в кожу у самого горла. Смотрит на клинок, уголок его губ приподнимается в усмешке. Выглядит он при этом зловеще довольным.
Угрожать ему, похоже, бессмысленно. Мне почему-то кажется, что Войну вся эта ситуация умиляет.
Почему я понимаю твою речь? спрашиваю его.
Ты моя жена, спокойно отвечает Всадник. Ты понимаешь мою природу, мой дар.
Хм, тут есть одна проблема.
Я тебе не жена.
Война усмехается.
Хочешь доказать свою правоту? Буду более чем рад. В его словах слышится некий сексуальный намек.