А чего так дёшево большой бревенчатый дом стоит? спросил Колыванов и смутился. Крыша течёт или окон-дверей нет? Может, пол провалился? Подгнил, может? Совсем ведь задарма отдаёт. Да ещё с садом-огородом. Странно.
Так он сюда не воротится больше. И два сына тоже, Игорь-Гаврюха достал пачку «севера» и щелчком вышиб папиросу. А без хозяев дом пропадает за год-два. В землю уходит. Трескается, крыша сползает, полы гниют. Жить в доме положено. Тогда и он живёт. Ну, и жалко ведь. Сам же строил с батей на пару. Да ведь и живое это существо любой дом. В каждом свой домовой, добрый человечек. Хранитель. Тоже людского рода он, только из другой жизни. Мы её не видим и не чуем. Она рядом идёт с нами
.
Приехали в сумерках уже. Солнце, только вот ещё минут десять назад висело как сковородка раскалённая в полуметре над горизонтом, а вдруг вроде яблока от ветки оторвалось от неба и рухнуло, завалилось за Землю, оставив над собой дрожащую бордовую полосу-окаёмку вокруг поверхности. Несколько невидимых больших и маленьких собак прямо-таки обалдели от счастья облаять чужих. Они же гости очень редкие теперь. Тявкали они самозабвенно, виртуозно, с придыханием и стонами. Причём, заливаясь, брали такие высокие ноты, что им бы позавидовали лучшие обладательницы редкого колоратурного сопрано.
Во, кому сейчас плохо. Собакам. Хуже, чем людям, грустно сказал Серёга, молчавший всю дорогу. Кто при хозяевах, тем нормально. Без собаки жилых дворов не бывает. А вот которые брошенные, те мученики. Им-то за что наказание? Верным и невинным? Ни еды, ни погладить тебя некому. Те, кто не уехал, сироток подкармливают. Молодцы. Люди в Ветровке всегда путёвые были
Гаврюха резко свернул с дорожки по-над домами и Колыванов сквозь разметавшиеся стволики сирени разглядел светящую известкой стену низкой мазанки, к которой прилип дощатый забор с калиткой между двумя серыми, толстыми, вколоченными в землю брёвнами. На калитке желтела широкая и большая медная щеколда с сыромятным ремнём, которым её и открывали. Подергал он за ремень, потарахтел щеколдой, но только минут через пять в окне маленьком, выходившем стёклами на забор, появился свет, а вместе с ним и дед седой в белой нательной рубахе и в кальсонах. Створки окна открылись и прокуренный голос сказал сонно.
Свои, так открывай, заходь, а чужие, так какого рожна надо тут? Берданку возьму, так год потом дробь выковыривать будете, если насмерть не зашибу. А я могу, мать вашу!
Это я, дед Иван! крикнул Игорь. Остальные со мной.
Гаврюха! От же ты хлыст! Какого шастаешь по ночам?! узнал дед Игоря и вышел к калитке во всем белом. И почему-то в валенках. Заходьте. Про ночь это я лишку сболтнул. Но спать, однако, ложусь уже. Потому как встаю в пять. Коров выгонять, курей кормить.
Зашли в избу. Дед снял притвор с печи, достал круглый хлеб и большим острым ножом отрезал пять закруглённых ломтей, уперев буханку в грудь.
Затем выставил на стол помидоры, огурцы, редьку порезанную и посоленную, а в центр стола поместил бутылку самогона и пять гранёных стаканов. Уважал, значит, гостей, какие без зла приходят.
У-у-у! выдохнул Гаврюха. Ну, какой же ты сообразительный дед! Уважаю!
Посидели с полчаса. Кроме Игоря никто не пил. А он опустошил бутылку, сунул руку под дедовскую кровать и достал полушубок, лежащий шерстью вверх. Кинул его в угол, упал на мягкую овчину и мгновенно уснул.
Мы дом хотим купить, Который Дементьев Виктор продаёт. К кому нам обратиться? спросила деда Галина Колыванова.
Так обратились уже, дед смел крошки хлеба со стола ладонью в ладонь и засыпал в рот. Витька-то средний сынок мне будет. Счас тут в Ветровке за него все полномочия у меня. Сколько он назначил?
Пятьдесят рублей, уверенно и быстро вставил Михаил.
Давай по рукам, да пошли смотреть. Платить зараз будете, али как?
Понравится сразу заплатим, Колыванов пожал деду руку и обрадовался, что торговаться не надо. Повышать цену не будете?
За чужое имущество грех накидывать цену, чтоб себе перепало, дед порылся под подушкой, достал кисет с махоркой, скрутил из куска газеты «козью ногу» и с удовольствием затянулся едким дымом. Он-то хоть и родня мне, Витька мой, но дом его предмет. Если накину себе хоть десятку всё равно что украл. А за это дело в правильных государствах руки отрубают. Но вот я лично с малолетства гвоздя в чужом дворе с земли не взял себе. Стыдоба это.
Перешли они через дорогу и остановились перед домом, который слева направо имел в длину метров пятнадцать, не меньше. Вошли внутрь. Включили свет. И сладко стало больному колывановскому сердцу. А жена даже присела от неожиданности на табуретку возле порога. Перед ними была сказочная горница-светлица. Шлифованные, ничем не крашенные брёвна, ажурные голубые занавески на окнах. Дубовый стол на толстых фигурно точёных ножках, шесть гнутых стульев из того же дуба с коричневыми бархатными вставками в сиденья и спинки. Абажур розовый с длинными свисающими золотистыми кистями. А на стенах десятки разных картинок в рамках, в основном вырезок их журнала «Советский экран». А ещё балалайка на гвозде, часы с кукушкой, длинными цепями и грузилом на каждой. А кроме всего ружьё двуствольное без курка и затвора. Ремнём зацепленное за невидимый гвоздь.
Витька, как и все, кто в Знаменский или в город убёг, отсюда ничего не забрал кроме одёжки и трёх кроватей со всеми причиндалами к ним. Свою да две детишкиных. Спать на новых кроватях, перинах да подушках к этому натурально привыкать надо долго. А остальное всё там покупают. Мебеля современные, городские. Хлипкие, неказистые. Тьфу, не по мне это, дед Иван огорчённо хмыкнул. Свои старые домашние вещи это, мать-перемать, твоя история семейная. В них запечатан запах прошлого твоего времени. И дух предков, мать-перемать. Так это ж мы сами с нашим социализмом как шашкой и порубали историю человеческую. Новую начали. И что? Пропал, сгинул дух деревенский. Да и городской, старинный, испарился. Деревенские убегают в город и мотыляются там, не пришей-пристебай. Ни городские они ишшо и не деревенские ужо, а не пойми кто. Потому, что деревенское всё простое, без форсу и лоска. Как его в город везти? Срамота же! Городские засмеют. Тьфу, ещё раз! А быстренько сотворить новую историю никак нельзя. Век, самое малое, пройти должон. Витька вон почти всё оставил. Красоту такую. Стол дубовый этот мой батя делал. В прошлом веке ишшо. Вручную. Ножки точил самодельной фрезой. Шкафы вот эти, красавцы ясеневые, тоже он, царствие ему небесное. А брёвна в этом доме по всем комнатам я сам руками шлифовал. Нулёвкой, дерюгой да бархатом после всего. Красиво же?
Красиво не то слово! сказал Миша. Есть, наверное, поточнее выражения. Только я сейчас не вспомню. Ну, мне жутко нравится. Хорошо как! Тепло от всего.
Ещё пять комнат здесь. Вон спальня. Сегодня в город не поедете. Гаврюха не проснётся до утра. Бутылку оприходовал. Соскучился по самогону. А то всё дрянь эту пьёт. Коньяк, будь он трижды неладен. Придумал же кто-то такую гадость, дед отвёл Галину, спальню показал и другие комнаты. В одной она увидела пианино.
А документы оформлять на дом где? спросил деда Колыванов.
Этой деревни нет больше. На земле она есть, а на бумагах государевых тю-тю, дед выкинул чинарик от курева в ведро возле печки. Снесли вроде бы как Ветровку и народ расселили в Знаменском. На бумагах отчётных соврали, что с землёй сравняли село. И потому её три года уж как с карты убрали. Так что документ я тебе напишу, что я тебе свой дом подарил. А он и есть мой. Я его построил и на себя записал давно уже. А поселил сынка. И ещё троим своим деткам дома построил. Но этот самый удачный вышел. У меня раньше денег много было. Я из Кишинёва в Зарайск и Ветровку вино возил от облпотребсоюза. Платили почти как министру. А сейчас мне и пенсии много. Девать-то её некуда. Еда почти вся своя. Одёжка не снашивается. Крепко сшитая. Раньше умели. Да
Переночевали Колывановы в спальне с большой стальной кроватью на пружинах, поверх которых лежал толстый матрац и пуховая перина. Вставать не хотелось. Но Галина сказала тихо.
Идём, Миша, деду отдадим деньги, возьмём расписку дарственную и поедем за вещами. Жить теперь здесь будем.
А как же работа твоя да моя? Деньги где брать? Сын где учиться будет? задумался Михаил.
Ну, допустим, квартиру в городе никто не отнимает у нас, жена от души засмеялась. Сын большой. Школу закончил уже. Работать пойдет и жить будет, где жил. А ты здесь здоровье вернёшь. Да и я годик-другой без работы посижу. За тобой приглядывать буду. Не пойдём же по миру. Проживём как-нибудь. Дед же живёт, не помер с голодухи.
И они пошли оформлять как будто бы настоящий документ и отдавать деду реально настоящие маленькие деньги за сказочные хоромы.
В городе Колыванов сразу пошел в свой проектный институт. Напросился к директору. Валя, секретарша зашла и сразу выскочила с довольным лицом.
Зовёт, заходи, Миша.
Директор вышел, обнял Колыванова, поцокал языком.
Да, похудел немного. А так ничего. Не болит сердце-то?
Я уволиться хочу, вздохнул Михаил. Врачи сказали, что сердце сдало от перегрузок и нервотрёпки. Сказали, отдохнуть надо в тихом месте. Я вчера за пятьдесят рублей дом купил в деревне. Там спокойно, тихо. Двадцать с лишним человек осталось.
Да, удирают люди с родных мест сельских, директор сел на место. За гроши свою родину продают малую. Жалко. Но есть указание ЦК КПСС. Надо индустриализацию усилить и укрупнить сельские жилые массивы. Не так всё пока. Раздробленность сельская мешает производительности, но затрат требует огромных. Я как член обкома это знаю из первоисточников.
Колыванов взял чистый лист со стола и начал писать заявление.
Отложи. Не надо ничего писать. Увольнять я тебя не буду, сказал директор и листок забрал. Я тебя переведу приказом из начальника отдела в инженеры. Будешь чертёжником высшей квалификации. Берешь задание и выполняешь его в своей деревне. Как её?
Ветровка. Знаменский район, растерялся Колыванов. Не ожидал такого поворота.
Зарплата на двадцать рублей меньше. Ничего?
Нормально, Михаил встал позади стула и держался за спинку. То есть начертил, сразу привёз и сдал. Кому?
Лично мне, улыбнулся директор. Зарплату получай как все. Помнишь?
Шестнадцатого числа получка. И ещё. Зайди к завхозу. Я ему позвоню сейчас. Он даст тебе рейсфедеры, карандаши, тушь, ластики и кульман новый. Вот только как ты его увезёшь в свою деревню?
Да увезу. У меня приятель есть с машиной. Привяжем к багажнику на крыше. Не проблема, Колыванов сказал директору «спасибо за всё», пожал ему руку и пошел к завхозу.
С крупным кульманом пришлось домой шлёпать пёхом. Жена уже сбегала в школу к директорше Мясниковой и уволилась по собственному желанию. Мясникова, конечно, порадовалась за то, что Колывановы будут теперь в деревне жить и Михаил здоровье выправит. Но и против увольнения не возразила. Из учителей, страдающих без работы по профилю, очередь стояла.
Дома на путь верный весь вечер направляли сына Ваньку. Он соглашался со всеми родительскими предложениями и наставлениями, обещал с сентября устроиться на работу в парк культуры и отдыха контролёром на аттракционы. Знакомый там работает. Уже насчёт Ивана договорился с начальником парка. Сто десять рублей оклад. Нормально.
В институт буду через год поступать. В сельскохозяйственный. На ветеринара учиться. Закончил он деловую беседу и ушел к своей девочке Светлане, которая и родителям нравилась. Добрая была, скромная и умная.
В общем, через два дня переехали Колывановы. Михаил за две бутылки столичной уговорил шофёра с автобазы 2556. В ЗиЛ с будкой для перевозки разнорабочих вошло всё. А и всего-то было ничего. Одежда в основном. Телевизор, радиола, постельное бельё, фотоаппарат ФЭД и посуда всякая. Из инструментов Колыванов имел только плоскогубцы и отвёртку. Которыми, кстати, ни разу ничего не делал. Повода не было.
Ворота дома никто не закрыл, дверь в дом тоже. Пока носили узлы и технику в комнаты, пришли дед Иван с Гаврюхой.
Ты что, Игорь, не уезжал в город? удивился Колыванов.
А чего там делать? укатился от смеха Гаврюха. Я ж начальник. Второй зам. Мне можно указания раздать, а через неделю проверить. Ещё пять дней погуляю тут, в краю родном, навек любимом, да поеду. Чего спешить? Как мебель делать, мужики лучше меня знают. И делают. Без начальства работа повеселее идёт.
Дед Иван ничего говорить не стал и ушел под навес в конец двора поправлять разложенную траву.
А это что и зачем? крикнул Михаил.
Шалфей и душица. От всяких хворей и просто для удовольствия, дед принёс по веточке каждого и дал Колыванову понюхать. Вместо чая завариваю. И тебе дам. Научу как правильно травяные чаи гонять.
От необычного пряного, быстро вплывающего в лёгкие аромата и голова у Михаила закружилась, и во рту появился странный привкус. Сладкий и горький одновременно.
У тебя ещё другие сушатся. Я много нарвал. Зверобой, мать-и-мачеха, иван-чай. В лесу этого добра на все городские аптеки хватит, дед развеселился. Но я им не дам. Городские когда-нибудь допрут сами, что травы полезнее таблеток. Они книжки читают. А в книжках так и сказано. Хорошие таблетки вот из таких трав делают.
Для сердца что растёт в лесу? Галина схватила деда Ивана за руку. Михаилу надо позарез!
Горицвет и можжевельник. Вон там, с краю сушатся. Дед махнул рукой под навес. Научу потом как заваривать и пить. С мёдом их надо. А мёд у Гришки Панова есть. Пасека у него на лугу. У него оба сынка сбёгли в Знаменский. Шоферят на элеваторе. А он пасеку лет сорок держит, почитай. Сыны вроде и не звали его с собой. Хотя он бы точно не поехал. Так Гришка их послал по матушке. Мне, сказал, пчёлы родня. А вы отца бросаете, значит, не чтите. Ну, так и пошли, сказал, к такой-то маме! Не вертайтесь боле. Не приму. Да, я насчет мёда же говорил .Сбился, мать-перемать. Так вот, все, кто остался, его мёд едят.
Дорогой? спросил Миша.
Бесплатный, дед удивленно глянул на бывшего городского интеллигента. -
Мы тут друг другу всё делаем за спасибо. У нас коммунизм. Всё бесплатно для своих. А свои это те, кто землю свою не предал. Кто рядом с могилами отцов, матерей и предков остался жить по совести. Ну а мёд. Мёд и чужим продаёт в пять раз дешевле, чем он на городском базаре стоит. Так и мёд какой! Сравнишь с базарным? Да ни в жисть! Янтарь, мать-перемать! Ешь мёд и вообще всё в организме расцветёт! Точно говорю. Забудешь, где больницы да аптеки находятся. Ты теперь тоже свой. Ветровский. Если не сбежищь к зиме. Знамо дело и тебе всё бесплатно. И ты людям помогай за доброе слово, чем можешь.
Гаврюха слушал всё не впервой. Особо не прислушивался, а хитро разглядывал Колыванова.
Чего, Игорь? отвлекся от деда Михаил.
Ну, мавр сделал своё дело, мавр может и на грудь принять полбанки!
Ё! встрепенулся Колыванов. Я быстренько сейчас в магазин и обратно. Забыл, блин, извини!
Да ты не колготись, мил человек! дед Иван подвинул Гаврюху и пошел в сарайчик. Я ему своего дам. Какой он любит. А магазина у нас четыре года как нет.
Вообще без магазина живёте? почему-то с дрожью в голосе спросила супруга Колыванова. А как это? Где соль, сахар, крупы брать? Консервы, мясо, рыбу? Конфеты, в конце концов, шоколадки?
Гаврюха, пока дед ходил за самогоном, вытаращился на Колыванова с таким изумлением на похмельном лице, будто в пивной встретил трёхлетнего пацана с полной кружкой и воблой в зубах.
Так ты, Миха, не знал, что ли, что деревня Ветровка мёртвая? Труп это, не преданный земле, не закопанный. У нас, то есть, у них. Нет, у нас-таки! Нету у нас ничего. Только домов пустых семьдесят два. И пока заселённых двадцать девять. Не все вымерли старики покуда. Мёртвая деревня, спасибо советской власти.