Профессор-президент бесстрастно председательствовал на оргии произвола, увядали традиционно перехваленные буржуазно-демократические свободы и угасали надежды. Гордый и суровый человек, каким он был, президент меланхолически заметил в тесном кругу: «Нельзя одновременно воевать с Германией и сохранять идеи, которые разделяют все мыслящие люди Для нас это было бы слишком». Трескучую лекцию английскому послу президент заключил: основная задача правительства предотвратить «разногласия» в стране, «вопрос заключается не в том, что правильно с абстрактной точки зрения, сколько в том, что возможно с точки зрения народа». «Какой народ? Что за чепуха!» возмутился молодой Г. Икес, с религиозным трепетом поклонявшийся президенту. Он пробился к занятому по горло Вильсону н спросил: «Вы разве не видите, что возникает ненависть, глупость, реакция, все, что противно вашим целям?» Вильсон спокойно ответил: «Ты молод, Икес. Когда тебе будет столько лет, сколько мне, и ты познакомишься с жизнью страны, го поймешь народ терпит, терпит долго, но не бесконечно».
По свершавшемуся тогда в Соединенных Штатах было видно, в какое будущее президент возжелал повести американцев, а заодно все человечество. Он стремился внести дисциплину, как она ему представлялась, в дела человеческие. Тяжкий и непосильный труд для смертного. Вильсон же, по всей вероятности, полагал, что ноша окажется по плечу; если умело распределить ее среди тех, кто материально воплотит его идеалы. Носильщики были под рукой: в бесчисленных лагерях в США месили грязь или задыхались в пыли новобранцы разворачивавшейся американской экспедиционной армии, в Европе в кровавых траншеях воевали союзники английские, французские, итальянские и русские солдаты. Мысль, как таковая, не обладает энергией, но воплощенная в десятках миллионов штыков неотразимый по убедительности аргумент. Дело известное. «Последний довод короля» когда-то чеканили на бронзовых пушках оружейники феодальных владык.
Оставалось немногое воплотить возвышенно-земной замысел в жизнь, подыскав средства, соответствовавшие духовной цели. Таковые были разработаны и проверены за время существования Нового Света на старой планете. Американская буржуазия оказалась первой среди равных собратьев по классу не из-за своей пресловутой мудрости (страсть к наживе не бог весть какое сложное чувство), а потому, что умело использовала противоречия среди других держав. Политика «баланса сил» (двое дерутся, третий радуется), или «разделяй и властвуй», была всегда альфой и омегой Вашингтона. Благочестивые американские буржуа с ужасом отзывались о кровавых схватках в Европе и Азии, не забывая набивать карманы деньгами, торгуя с обеими враждовавшими сторонами. Привлекали их и не менее важные выгоды противники истощали друг друга. Великая война, как она тогда называлась, открыла в этом отношении головокружительные перспективы. В Вашингтоне, связавшем свою судьбу с Антантой, не сомневались как в конечной ее победе, так и в том, что союзники придут к победе обескровленными до синевы. Тогда удастся продиктовать свои условия, воплотить в жизнь американские принципы во всем объеме и во всем мире.
Собственно, к тому дело и шло, если бы империалисты были властны над судьбами пародов. Враждующие коалиции захлебывались в крови, дрались за место под солнцем. Но среди трудящихся масс шла подспудная работа, они отвергали капиталистические порядки, навлекшие на человечество неслыханные страдания. Заурядный американский профессор, давно заметивший это, взялся строить «Дорогу от революции», незаурядный русский народ, имевший за плечами многие десятилетия революционной борьбы, задумал стереть с лица земли капиталистические порядки. Партия большевиков указала путь и возглавила это массовое движение. Великий Октябрь испепелил двухмерный мир капитализма, человечество получило возможность жить в подлинном, трехмерном мире. Впервые на одной шестой части земли человек, согнутый эксплуататором, поднялся во весь рост и бросил вызов силам старого порядка.
Победа Великого Октября открыла новые перспективы перед человечеством и спасла мировую цивилизацию. Русский народ стал выполнять свою великую историческую миссию. Вступление передовой части человечества на путь коренного преобразования общества никак не устраивало мировую буржуазию. Эксплуататорские классы не могли испытывать к русскому Октябрю и его последствиям ничего, кроме лютой ненависти. Мировоззрение В. Вильсона не ограничивалось узкими рамками плоского буржуазного мышления, поэтому в отличие от капиталистических дубогрызов в его реакции на совершившееся в России было много больше, чем одна ненависть. По должности он мог не только выражать эмоции, но и предпринимать разнообразные действия.
***
Первая мировая война в корне подорвала доверие к историческому прогрессу, ставшее общим достоянием либеральной мысли на рассвете XX века. В том, что история выполняет некий скрытый гуманистический план, в те далекие годы сомнений не возникало. В жуткой трясине кровавой бойни, учиненной империализмом, исчезли без следа иллюзии, бессмысленное избиение миллионов людей никак не укладывалось ни в одну схему прогресса. С отталкивающей очевидностью выяснилось, что все без исключения модели исторического прогресса, разработанные и тщательно отделанные как позитивистами, так и философами идеалистического толка, были лишь ярко окрашенными игрушками, далеко не отображавшими зверской жестокости реального мира. Образовался глубокий духовный вакуум. Природа не терпит пустоты, и с годами адепты западного мировоззрения попытались заполнить зияющую пустоту. Пришли Шпенглер и Ясперс в философию, в области изящной словесности прозвучали имена Ремарка и Хемингуэя. При всем различии исходных посылок и выводов всех их роднило одно стремление понять смысл громадной катастрофы, разразившейся над головой цивилизованного человека.
До появления этих и иных объяснений должна было пройти время, а оно неизбежно работало в пользу новых сил, пробужденных Октябрем, в России осенью 1917 года. Идеи марксизма-ленинизма а действии дали немедленный ответ на вопросы, поставленные мировым кризисом. Вильсон оказался среди немногих мыслителей Запада и еще меньшего числа западных государственных деятелей, сообразивших, что в самых насущных интересах капитализма также нужен немедленный собственный ответ. Ему было много легче так считать, чем другим лидерам мира капитала, исходная точка вильсоновского отсчета была давно вынесена вперед еще в бытность профессором он мысленно рвался встретить революцию на дальних подступах, а, прорвавшись в Белый дом, получил материальную, возможность выступить в поход против нее. Ненавистная ему революция воплотилась в России. Без малейшего промедления нужно, ударить по революционному плацдарму! Но как?
Для закоренелых милитаристов проблема была ясна двинуть превосходящую военную мощь. Хотя Вильсон никогда не отвергал этого пути и далеко прошел по нему, он понял, разумеется, до конца не сразу, что военные средства не решают даже значительной части проблемы, порожденной социальной лавиной, получившей первоначальный толчок в России. Полное понимание этого пришло не сразу. Иначе и быть не могло президент оставался всего-навсего профессором, познания которого не были неограниченными. Более того, занятый практической политикой, он подотстал в теории. В канун Октября, в 1916 году, Вильсон откровенно признался: «За последние четырнадцать лет я не прочел до конца ни одной серьезной книги». Здесь пет необходимости прослеживать мучительный процесс обучения ученого, достаточно сообщить конечный результат.
На пороге могилы, в августе 1923 года, В. Вильсон напечатал в «Атлантик мансли» статью «Как избежать революции». Автор все еще решал нерешенный вопрос: «Всеобщее беспокойство и смута должны иметь реальные причины. Они не сводятся к политической жизни или простым экономическим промахам. Причины, вероятно, коренятся глубоко в истоках духовной жизни нашего времени Почему случилась революция в России? Единственный ответ: она была продуктом всей социальной системы Революция была результатом систематического лишения громадного большинства русских прав п привилегий, которых жаждут все нормальные люди». Сказано ясно. Беда в том, что признание очевидного оказалось возможным лишь тогда, когда против народов России безуспешно испробовали все средства борьбы, в том числе военные, принесшие неисчислимые жертвы и лишения стране, и без того измученной империалистической войной.
Ленинская партия выдвинула программу демократического мира, получившую могучий отклик во всех уголках мира. Откликнулся и В. Вильсон, огласивший в послании конгрессу 8 января 1918 года свои 14 основных принципов мирного урегулирования. Президент императивно заявил, что это «единственно возможная программа». Очевидно, направленная на ловлю душ, она была попыткой дать немедленный ответ на усилия большевиков в пользу мира. Риторика послания была необычной. Было даже заявлено: «Мы почитаем себя близкими друзьями всех народов и правительств, объединившихся против империализма». Оп призвал к отмене тайной дипломатии, свободе морей, снятию таможенных барьеров, изменению границ по этническому принципу, созданию Лиги Наций и высказал много других прекрасных пожеланий.
Народам России обещалась полная свобода в определении своей судьбы, а пункт 6 послания, посвященный «русской проблеме», заканчивался поистине в лирических тонах: «Отношение сестер-наций к России в грядущие месяцы будет пробным камнем их доброй воли, их понимания ее нужд в отличие от их собственных интересов, их просвещенной и бескорыстной симпатии». Оставались сущие пустяки подкрепить слова делами. Они последовали: Соединенные Штаты вступили в ряды участников антисоветской интервенции. Именно Вильсон послал американские войска сражаться против народов России, свергнувших старый строй. Он, наконец, схватился с ненавистной революцией, однако, сохраняя лицо, попытался изобразить дело так, будто борется всего лишь за восстановление восточного фронта. В результате возникла коллизия между декларированными целями и практической политикой Вашингтона.
Вооруженное вмешательство во внутренние дела России державы Антанты и США объясняли тем, что они стремятся побудить страну к продолжению войны, а также не допустить захвата немцами военных запасов, завезенных царским и Временным правительствами и сосредоточенных в районах Мурманска и Архангельска. Россия вышла из войны как раз в то время, когда Соединенные Штаты готовились впервые принять участие в широких боевых действиях.
По чисто стратегическим соображениям, в первую очередь ради сохранения жизней американских солдат, восстановление восточного фронта представлялось неотложным. Тот факт, что это неизбежно повлекло бы за собой новые жертвы для народов России, американские штабисты, естественно, во внимание не принимали. Они были озабочены обеспечением прежде всего и исключительно интересов США.
Считая вовлечение России в боевые действия, безусловно, необходимым, высшее командование американских вооруженных сил, однако, не входило в рассмотрение, по существу, путей достижения этого, оставив изыскание методов и средств на долю политиков. Иначе и быть не могло американские штабы, имея на руках глобальную, коалиционную войну, не были властны определять не только политику партнеров США Англии, Франции, Италии и Японии, но и действия собственного правительства. Военное мышление, не отличаясь широтой, достаточно конкретно. По этой причине американские военные руководители были крайне изумлены, когда им свыше сообщили, что посылка войск на север и восток России облегчит победу над державами германского блока. Они инстинктивно почувствовали, что произошло чрезвычайно редкое событие военные вплотную соприкоснулись с высокой политикой. Поскольку в дело был прямо замешан президент, оставалось только судачить относительно истинных целей Белого дома.
Примерно в таком духе и жаловался военный министр Н. Бейкер в доверительном письме 8 июля 1918 года начальнику штаба американской армии генералу Т. Блиссу. Говорят, писал он, что «нужно что-то сделать, чтобы сломать тупик, образовавшийся на западном фронте, и если этого невозможно добиться, то следует что-то предпринять в Сибири или другом месте. Я считаю, что это очень опасная доктрина и в корне неверная позиция. Я не вижу, как можно завершить войну, досаждая Германии в других странах, а не нанеся удара прямо по ней Я не усматриваю никаких надежд на спасение в экспедиции любого состава и любого размера, которая не будет иметь никаких шансов пройти дальше Иркутска. Я заметил лорду Ридингу, что Иркутск отделяют от русского фронта многие тысячи миль и поэтому экспедиция будет совершенно бесплодна. На это он ответил: «Иркутск ближе, чем Владивосток». Я же возразил, что это звучит примерно так, когда говорят: человек, забравшийся на крышу своего дома, ближе к Луне, хотя на деле он столь же далек от нее и у него нет никаких шансов попасть туда Каждый солдат, каждый корабль, которые будут отвлечены с западного фронта, уменьшат совокупную союзную мощь, как и любая экспедиция в другую часть мира усилит предрасположение союзников ограничиваться только удержанием западного фронта в ожидании развития событий в других местах».
9 июля Н. Бейкер в телеграмме Т. Блиссу обескуражено сообщает: «Генерал Марч и я совещались с президентом относительно экспедиции в Мурманск. Как мы поняли, постоянные военные представители (держав Антанты. Н. Я.) единодушно рекомендуют, чтобы экспедиция состоялась, как было намечено. Никто из нас не может усмотреть военной ценности в этих действиях, и мы полагаем, что это решение продиктовано иными соображениями». Военный министр был совершенно прав: В. Вильсоном двигали «иные соображения», носившие столь неприглядный характер, что апостол «демократии» не мог объявить о них не только миру, но и собственным генералам. Он, пресвитерианин, любивший толковать о материях духовных, вознамерился силой оружия подавить мощь освободительных идей.
Все же было необходимо как-то растолковать, к чему, собственно, стремились Соединенные Штаты. 17 мая 1918 года государственный секретарь Р. Лансинг разослал послам держав Антанты меморандум, дававший «объяснение» американской политике. В меморандуме заявлялось: «Правительство Соединенных Штатов после длительного и тщательного рассмотрения всей обстановки в России пришло к ясному и твердому убеждению, что военная интервенция усилит, а не исцелит нынешнее прискорбное смятение в России, нанесет ей ущерб, а не излечит ее, не принесет никакой пользы в достижении нашей главной цели победы над Германией. Поэтому правительство США не может ни принять участия в интервенции, ни санкционировать ее в принципе». Великолепная декларация! Только к этому времени американские интервенты уже высадились в Мурманске и Архангельске, завершались последние приготовления к отправке экспедиционного корпуса генерала Л. Грэвса на советский Дальний Восток, а представители США в России по уши погрязли в подрывной работе, делая все, чтобы организовать контрреволюцию.