Это был какой-то богатый промышленник, он выбирал себе пленников, чтобы они работали в его владениях по хозяйству и выполняли разные поручения. В годы войны такая практика широко применялась в Германии не только по отношению к мужчинам, но и к пленным женщинам, которые выполняли работу по дому. Предпочтения отдавали полякам, украинцам, в меньшей степени белорусам и русским. Для евреев был запрет на подобный род деятельности в Германии.
Из строя вывели трех пленников, офицер достал блокнот и сделал записи. Под охраной одного рядового немца парочка с новыми рабами стала уходить, прежде поблагодарив этого важного офицера. Проходя мимо, Иван позволил себе поднять глаза и всмотреться в этот красивый женский взгляд.
Началась сортировка пленных, кого-то опять загоняли в вагоны, видимо, для отправки дальше, но множество людей осталось, в их числе были Иван и Михаил Иванович. Под бдительной охраной немцев всю эту толпу повели в подземный переход. Он был довольно длинный, метров пятьсот, а может, больше. По выходу из тоннеля пленников ждали уже привычные грузовики. «Ничего не меняется!» подумал Иван.
Всех погрузили по машинам, и опять началось долгое ожидание. Там, где-то недалеко, была вполне мирная, но немецкая жизнь. Ничто не напоминало о войне, работали магазины, прачечные, парикмахерские. Это был немецкий город Гамбург, вернее, его окраина. Там же, на реке Эльбе, и находился концлагерь под названием Нойенгамме, крупный трудовой концлагерь Германии, который существовал с 1938 года. Через несколько часов грузовики пересекли ворота лагеря, и начался ад.
Глава 2
В Нойенгамме всё было устроено так, чтобы впечатлить вновь прибывших. Это был город в городе, с многочисленными бараками, административными зданиями, больницей и даже имелся сад, в котором росла плакучая ива. Стоял густой туман, атмосфера была жуткая, напоминала заброшенное кладбище с призраками, только вместо них живые люди в полосатой одежде. Узники ходили, не поднимая глаз, а при встрече с офицерами СС останавливались, опуская голову.
В лагере содержались заключенные разных национальностей русские, украинцы, поляки, французы, испанцы, евреи и даже немцы. Имен не было, вместо них присваивался номер, который был нашит на форму. Помимо номеров, узники помечались специальными треугольниками с буквами. Треугольник с буквами SU означал советский военнопленный. Евреи помечались двумя треугольниками, лежащими друг на друге, образующими звезду Давида. Этим жутким городом руководил группенфюрер Рудольф Беккер.
Внешне Беккер был человеком спокойным, высокого роста, с невозмутимым взглядом. Он носил маленькие очки. Про него ходили легенды, что его миловидное спокойствие является маской, на самом деле он был жестким и властным человеком. Поговаривали, что он лично участвовал в казнях и любил смотреть, как сжигают людей в крематории.
Вновь прибывших узников заставили раздеться догола. Погода была холодная, ведь на дворе стоял ноябрь 1941 года. Беккер лично участвовал в осмотре. Когда он проходил мимо строя, на его лице светилась ехидная улыбка. Затем он отобрал несколько человек, которых, полностью обнаженных, куда-то увели. Остальным выдали полосатую одежду, присвоили номера и заставили их пришить, после чего началось знакомство с бараком.
Располагайтесь, коммунисты, крикнул надзиратель и ушел.
Он говорил по-русски, а одет был в черную форму. Бараки не запирались, а перемещение по лагерю было относительно свободное.
Давайте знакомиться, земляки, где-то раздался голос. Александр, сам из Рязани, все зовут Усик, по фамилии. В плену месяц, здесь вроде старшины, добавил он.
Расскажите, Александр, про местные правила, что можно, а что нет? обратился к нему Михаил Иванович.
Усик был среднего роста, с большими выпуклыми глазами. Он прихрамывал на правую ногу. Так называемый «старшина» подошел к Михаилу Ивановичу и сказал:
Ну, садитесь, мужики, расскажу. Через полчаса будет ужин, еду приносят сюда. У каждого своя миска и кружка, которые нужно мыть, в обязательном порядке.
Его перебил один из заключенных. Ухмыльнувшись, он сказал:
А если не помыть?
Это был Тимоха Тимошенко Андрей, из уголовников, который сбежал из советского лагеря при бомбежке, долго прятался в лесу, а потом сам сдался немцам. Скользкий был тип, постоянно всё вынюхивал и расспрашивал.
Расстреляют! ответил Усик спокойно и продолжил: Скоро, скорее всего, пойдете в местную парикмахерскую и фотографироваться, после чего сам Беккер будет вас опрашивать. У кого есть профессии сразу говорите, может, повезет, при лагере останетесь работать. Остальные будут пахать на кирпичном заводе. Есть еще завод по производству «Вальтеров», но туда не всех берут.
А вы кем работаете? спросил Михаил Иванович.
На складе кладовщиком, ответил Усик.
Едрить-колотить, за какие такие заслуги? выкрикнул Тимоха.
Да хватит вам уже язвить, дайте человеку сказать, с упреком произнес Михаил Иванович.
А ты, я смотрю, из благородных кровей, дядя, сказал Тимоха и плюнул на пол.
Михаил Иванович молча встал и со всей мощи врезал Тимохе по физиономии. Тот рухнул между шконками с криками:
Я это запомню!
Продолжайте, Александр, спокойно сказал Михаил Иванович.
Ивану такая картина понравилась, он впервые за долгое время улыбнулся и на душе стало как-то легко. Именно тогда он стал понимать, что нужно переставать сопротивляться внутри себя и принять нынешнее положение, иначе не выживешь.
А кто этот человек, который нас сюда привел? спросил Михаил Иванович.
Петька, надзиратель хохол. Немцы выбирают из заключенных, но предпочтение отдают своим, которых здесь немного и те уголовники и украинцы, ответил Усик.
Воевали? спросил Михаил Иванович.
Да, в тридцать шестой армии, под Смоленском был ранен, попал в плен и вот, сюда, ответил Усик.
Усик был порядочным и искренне верил, что Красная армия погонит фашиста. Многие заключенные, в отличие от него, уже не верили в это. В бою под Смоленском Усик был ранен в правую ногу, оттого и хромал. Раздался громкий стук, появился Петька-надзиратель, привез еду.
Жрите, русские свиньи, сказал он на своем украинском акценте.
Еду раскладывали сами заключенные, этим занимался в основном Усик. Он контролировал, чтобы никого не обделили. Заключенные выстраивались в очередь, и каждый со своей миской подходил на раздачу. Это можно было назвать едой, но порции были небольшими немного картофеля и кусок мяса с хлебом.
Съедобно! прожевывая недоваренный кусок мяса, пробормотал Иван.
Стоял звон тарелок, это был первый полноценный ужин за последние недели, а для некоторых и месяцы. «Кормят, значит, пока не умрем», подумал Иван. Еще не успели поесть, как в барак ворвался надзиратель и крикнул: «Становись!» В этот момент зашел Беккер с двумя офицерами, а за ними два солдата. Все построились, а некоторые поспешно глотали еду, пытаясь доесть уже начатое. Начальник со своим невозмутимым взглядом прошел мимо строя, затем громко сказал:
Говорящие на немецком есть?
Несколько секунд стояла тишина.
Есть, господин начальник, по-русски ответил Михаил Иванович.
Фамилия? обратился Беккер.
Бирд, господин начальник, на немецком заговорил Михаил Иванович.
Беккер подошел к Михаилу Ивановичу и всмотрелся в его лицо, шевеля пухлыми губами. Потом он произнес:
Увести. Остальных на завод.
Кабинет Беккера был похож на маленькую пыточную. В углу стояла шконка с цепями и кандалами. На столе красовался человеческий череп, который выполнял роль пепельницы, там же лежали аккуратно сложенные бумаги и папки. Бросилась в глаза фотография, которая располагалась на небольшой полке возле стола. Там был запечатлен Беккер с самим Гитлером. Было ощущение, что фотография обрезана и вставлена в рамку. Таким образом Беккер хотел подчеркнуть свое близкое знакомство с фюрером. Беккер уселся в свое кресло, держа в руке дело Михаила Ивановича, и сказал:
Где вы научились говорить по-немецки?
Матушка моя немка, ответил Михаил Иванович.
Интересно! Фамилия ваша на английский лад?..
Дед был английским поданным, затем женился на русской, с середины XIX века семья проживает в России, сказал Михаил Иванович.
А ваш отец уже женился на немке? Интересное у вас переплетение, господин Бирд, вы, случайно, не шпион? спросил Беккер, засмеявшись.
Нет, господин начальник. В Советской России отбывал наказание. Пятнадцать лет лагерей за антибольшевистскую деятельность, освободился в 1939 году.
Ну признайтесь, господин Бирд, вы ведь русский офицер? Беккер встал из-за стола, подошел к Михаилу Ивановичу, предложив ему сигарету. На его лице была всё та же ехидная улыбка.
В углу стоял небольшой кожаный диван, куда уселся Беккер, закинув ногу на ногу, и произнес:
Я вас слушаю! Вы курите, курите, господин Бирд. А если хотите, присаживайтесь рядом, здесь и пепельница имеется, показал на череп.
Нет, спасибо, я постою, ответил Михаил Иванович.
Давайте я угадаю! Вы белый офицер и воевали с большевиками в гражданскую, ведь так, господин Бирд? вальяжно держа сигарету, спросил Беккер и продолжил: Вы ненавидите коммунистов, провели пятнадцать лет в лагерях. Мы тоже сражаемся не против русского человека, а против большевиков. У нас общие цели.
Да, только вы пришли на нашу землю, а не мы к вам, по-русски ответил Михаил Иванович.
О да, я приблизительно понимаю, что вы сейчас сказали. Кстати, у вас прекрасный немецкий. Вы будете работать при штабе, выполнять различные поручения, но наш разговор продолжится, обязательно продолжится, господин Бирд, а сейчас вы можете идти. Завтра вам дадут первые распоряжения, сказал Беккер.
Михаил Иванович вышел из кабинета-пыточной Беккера, держа в руках не прикуренную сигарету, которую сжимал в кулаке, и под конвоем немца направился в барак, а сам думал: «Хитрый и лживый начальник лагеря, такой же у нас в Сибири был. Бывало, вызовет, а сам чая предлагает и расспрашивает аккуратно, что видел, что слышал». Бирд только зашел в барак, как Иван с порога заявил.
На немецком общались, али с переводчиком?
Не язвите, Иван, начнем с того, что я вам ничего не обязан, но всё же объяснюсь, чуть позже, сказал Михаил Иванович, посмотрев на Тимоху, который ошивался рядом.
Перед сном всех постригли, довольно коротко, и сделали фотографию для личного дела. Прозвучала команда «отбой», но Ивану не терпелось выслушать очередную байку от Михаила Ивановича. Теперь их шконки были рядом, на нижнем ярусе. Погас свет, Иван приступил к допросам.
Откуда вы знаете немецкий?
Мать у меня немка, поэтому с детства разговариваю на двух языках, тихо сказал Михаил Иванович.
Ну а дальше? возмутился Иван.
Дальше давайте спать, Иван, сказал Михаил Иванович.
Наступила тишина, слышался храп заключенных, в бараке было прохладно, одеяло совсем тоненькое, как скатерть у матушки, которую она доставала и стелила на стол по праздникам. Хотелось спать, но мысли были сильнее сна. В голове крутилась недолгая жизнь мамка, сестренка, братишка, батя. Самое страшное, что нет никакой ясности. Что будет дальше? Немец под Москвой и новостей никаких с фронта. Мириться с такой рабской жизнью тоже нельзя. С этими мыслями Иван засыпал, как вдруг ощутил руку на своем плече. «Тише!» приложил палец к губам Михаил Иванович. Иван вскочил, в полудреме тихонько прошептал: