Метаморфозы переводчика
Теперь, зная правильный метод переложения литературного текста с чужого языка на родной, проследим, какие превращения происходят с переводчиком-профессионалом начиная с того момента, когда он впервые берет в руки иностранную книгу, над которой впоследствии будет работать, и кончая тем знаменательным днем, когда его перевод этой книги уходит в печать. Условимся, что книгой или, вслед за Корнеем Чуковским, книжкой мы будем называть любое прозаическое литературное произведение, как художественное (рассказ, повесть, роман), так и принадлежащее к одной из многочисленных разновидностей так называемой нон-фикшн.
При первом знакомстве с новой книгой переводчик ведет себя как обычный читатель. Он еще не решил, возьмется ли ее переводить, и потому свободен от всяких обязательств. Если книга ему не нравится (а это обычно обнаруживается довольно скоро), он может без всяких угрызений совести закрыть ее навсегда. Если же она его увлекает, он просто читает и получает удовольствие что, разумеется, не мешает ему видеть и ее несовершенства, которые есть даже у шедевров.
Дочитав книгу до конца, переводчик взвешивает все ее достоинства и недостатки вкупе с сопутствующими обстоятельствами (перспективами публикации, качеством потенциальной редактуры, возможным размером гонорара и т. д.) и решает, стоит ему браться за дело или нет. Если решение оказывается положительным, наступает второй этап основной.
Мы уже поняли, что переводить любой литературный текст надо целыми фразами. Иногда возникает необходимость чуть изменить деление оригинала на фразы: соединить две или даже несколько из них в одну, разбить длинную фразу на две или больше либо перенести какие-то слова из одной фразы в соседнюю, а то и дальше. Но при переводе с английского на русский это бывает довольно редко, не чаще чем примерно в пяти процентах случаев. Для простоты будем считать, что нашему имяреку нужно перевести все фразы оригинала по порядку, одну за другой.
Во время работы над каждой очередной фразой с переводчиком происходят важные превращения. Сначала он действует как читатель, но уже не обычный, а предельно дотошный и внимательный так сказать, читатель-профессионал. Потом, распотрошив фразу на иностранном языке до последней буковки и поняв все ее оттенки, он становится писателем, но тоже необычным назовем его писателем-имитатором. В этой роли он выполняет свою главную задачу: придумывает русскую фразу взамен оригинальной. Но черновой вариант, как правило, требует доработки и напоследок переводчику приходится стать еще и редактором, а точнее, саморедактором.
Сменив три этих обличья много раз подряд, переводчик добирается до конца книги. Теперь ему необходимо проверить и наладить в тексте все внутренние взаимосвязи и отредактировать его как целое это отдельный этап работы со своей спецификой. Уже здесь переводчик отчасти вновь возвращается на позиции читателя но теперь он читает свой перевод как самостоятельную книгу, написанную по-русски, и сверяет впечатление, которое она производит, с тем, какое прежде произвел на него оригинал.
Затем настает пора отсылать рукопись в издательство. Через некоторое время она возвращается обратно с редакторской правкой. Обдумывая эту правку и решая, какую ее часть следует принять, а какую отвергнуть, переводчик корректирует свое отношение к книге с учетом мнения стороннего человека. После внесения правки и устранения возможных разногласий с редактором окончательный текст отправляется на вычитку к корректору, и дальнейшие операции, как правило, носят чисто технический характер.
Конечно, эта многоступенчатая схема весьма условна. Во-первых, профессиональный переводчик уже не в силах относиться к книгам как все нормальные люди. Читая книжку на иностранном языке, он неизбежно примеривается к ней, точно тяжеловес к штанге, даже если уверен, что переводить ее не будет, так врач испытывает профессиональное любопытство к больному, даже если не собирается его лечить. Если в руки представителю нашего ремесла попадает чужой перевод, он непременно отмечает про себя его достоинства и недостатки. А если он читает книгу, сразу написанную на русском, то всегда обращает внимание на те авторские приемы, которые могут пригодиться ему в роли писателя-имитатора.
Во-вторых, работая над фразой, переводчик не обязательно становится читателем, писателем и редактором по очереди. Уже во время расшифровки фразы в его сознании (или, скорее, в подсознании) начинают брезжить первые варианты ее перевода, а две остальные его ипостаси еще труднее отделить друг от друга, поскольку в опытном писателе всегда силен внутренний редактор. Хорошо владеть пером это и значит иметь богатые редакторские навыки, которые помогают писателю сразу сочинять машинально выправленные предложения да еще и следить краешком глаза за тем, как выглядит весь текст в целом.
И все же ради удобства изложения мы представим себе переводчика как существо с тремя головами этакого Змея Горыныча, единого в трех мордах, и по очереди рассмотрим задачи, стоящие перед каждой его условной головой, и пути их решения. Этому посвящена вторая часть книги, но прежде, чем перейти к ней, нам нужно обсудить еще несколько важных стратегических соображений.
Система приоритетов
Переводчик Виктор Голышев однажды сказал в интервью, что соблюдает в своей работе примерно такую расстановку приоритетов: Первое уважение к автору. Второе к русскому языку. Третье к себе. Четвертое к читателю[1].
На этой иерархии стоит остановиться подробнее, потому что у кого-то она может вызвать вопросы. Во-первых, почему автор поставлен здесь выше языка? Неужели нам разрешается коверкать русский язык в угоду неумелому автору? Или мы должны избегать конфликта между автором и языком, переводя только книги тех, кто в совершенстве владеет литературным английским? Но что это значит в совершенстве владеть языком (все равно каким)?
Вторая половина списка тоже поначалу удивляет. Зачем, например, переводчику уважение к себе? Он что, собирается навязывать нам свои литературные пристрастия, свою манеру письма? Перед ним ведь стоит не такая уж сложная задача: раскрыть словарь, найти нужные эквиваленты английских слов (а если их много, то выбрать самые подходящие по интонации), соединить эти эквиваленты в предложения согласно правилам русского языка, исправить вместе с редактором случайные погрешности и дело в шляпе. Конечно, самоуважение вещь полезная, но служить ориентиром в профессиональной деятельности оно никак не должно.
И наконец, почему читатель очутился в этом перечне на последнем месте? Разве не ради него все делается? Не он ли главный судья, который выносит оценку нашему переводу? А если это так, то смотреть на него сверху вниз совершенно необъяснимое и непростительное высокомерие.
Мы догадываемся, какими могут быть ответы на некоторые из этих вопросов. К примеру, нам уже известно, что составлять фразы из русских эквивалентов английских слов тупиковый путь. Вместо этого переводчик вынужден действовать отчасти как писатель, а если писатель относится к самому себе без всякого уважения, он вряд ли напишет что-нибудь стоящее. Понимаем мы и то, что, если поставить русский язык выше автора, все переводы у нас будут выходить похожими друг на друга, словно оригиналы сочинял один и тот же человек, а в этом явно мало хорошего. Но чтобы как следует во всем разобраться, изучим каждый пункт списка по очереди.
Автор
Есть еще на свете люди, считающие, что единственно важное в книге это кто кого убил и кто на ком женился, но таких чудаков, слава богу, довольно мало. Остальные понимают, что в литературе важна не только сама история, но и то, как нам ее рассказывают. Впрочем, так же нередко бывает и в жизни. Вот выразительная зарисовка на эту тему из хрестоматийной новеллы Герберта Уэллса Дверь в стене (H. G. Wells, The Door in the Wall):
Эту историю о Двери в Стене поведал мне Лайонел Уоллес. Я услышал ее от него во время доверительной вечерней беседы не более трех месяцев тому назад, и тогда мне подумалось, что это правда во всяком случае, с его точки зрения.
Он говорил так просто и искренне, что ему невозможно было не поверить. Однако наутро, у себя дома, я проснулся в другом настроении; лежа в постели, я вспоминал рассказ своего друга, уже лишенный убедительности его тихого серьезного голоса и не подкрепленный мягким сиянием уютной лампы под абажуром и тенями, которые со всех сторон обступили нас и те приятные глазу предметы, что остались от нашего совместного ужина: бокалы, салфетки, блюдо с недоеденным десертом, на час-другой превратив все это в крошечный яркий мирок, начисто отрезанный от будничной реальности, и теперь он показался мне совершенно невероятным. Да он меня разыгрывал! воскликнул я, а потом: Но как же здорово у него получилось!.. Вот уж от кого не ожидал![2]
Читая книгу, мы не видим и не слышим ее автора в буквальном смысле и уж тем более не можем похвастаться, что предварительно отужинали с ним вместе в уютной викторианской гостиной. Однако хорошие писатели умеют колдовать и вполне способны незаметно перенести нас из будничной реальности в совершенно другой мир. И его обаяние то самое, под действием которого мы и пытаемся описать этот мир на своем языке, целиком и полностью зависит от личности его создателя.
Говоря о личности создателя книги, я вовсе не имею в виду его реальный облик. Конечно, речь идет всего лишь о манере письма автора, о его стиле; но, как сказал Жорж де Бюффон, стиль это человек. Бюффон был естествоиспытателем и произнес свое знаменитое изречение совсем по другому поводу, однако и к нашему случаю оно подходит как нельзя лучше. За любым текстом, особенно художественным, всегда маячит образ того, кто его создал. Впрочем, это верно вообще для всякого произведения искусства: мы любим стихи Пушкина за то, что это Пушкин, музыку Стравинского за то, что это Стравинский, а картины Ван Гога за то, что это Ван Гог (не зря коллекционеры живописи напрямую отождествляют картины с написавшими их художниками, так и говоря: За последние годы я приобрел трех ван-гогов и парочку поллоков). И литература тут не исключение.
Читая книгу, мы знакомимся с ее автором на глубоком психологическом уровне, и внешние особенности его стиля значат тут примерно столько же, сколько походка и черты лица наших знакомых в обычной жизни. Как переводчики мы обязаны воспроизводить эти внешние особенности в меру своих сил, а также возможностей родного языка, но суть заключается не в них. В быту мы говорим, что хорошо узнали человека, не тогда, когда нам удается запомнить, что у него карие глаза и странная привычка теребить в задумчивости мочку правого уха, а тогда, когда начинаем понимать его отношение к миру и можем угадать, что он скажет и как поведет себя в определенной ситуации. Разница между литературой и жизнью состоит в том, что в жизни мы все (ну, или почти все) носим маски, за которыми с большим или меньшим успехом прячем свое настоящее лицо, а за написанным тобой текстом, особенно художественным, спрятаться очень трудно. Если ты пессимист, это станет ясно почти сразу, если чужие беды вызывают у тебя саркастическую усмешку, ты ее не скроешь, а если тебе вздумается кривить душой, проницательный читатель непременно тебя раскусит.
Я вовсе не утверждаю, что автор понравившейся нам книги обязательно должен выглядеть в наших глазах приятным человеком. Но для того, чтобы нам захотелось перевести его сочинение, он должен чем-то нас подкупить. Если автор нас подкупает, мы его покупаем и в прямом смысле, и в том, какой имеют в виду практичные американцы, когда говорят о покупке идей и мнений. И только в этом случае мы можем удачно сыграть его роль, то есть выполнить перевод так, чтобы передать читателям свои ощущения.
Осваивая технику перевода и редактирования, мы многое узнаем и о писательском ремесле. Но и для писателя, и для переводчика техника только средство. Как мертвая вода, она может срастить воедино куски разрубленного тела, но на большее не способна. Чтобы оживить написанное, необходима вода другого сорта, таинственная эссенция, которая загадочным образом передается от писателей нам, переводчикам, а от нас читателям наших переводов. Поэтому всякий раз, выбирая удобный прием для решения очередной технической задачи, мы должны внимательно прислушиваться к своему внутреннему голосу, который нередко шепчет нам: да, прием замечательный, но для этого автора он не годится.
И именно поэтому автор для нас важнее всего в том числе и любых языковых правил.
Язык
Даже если упрощенно представить себе язык в виде суммы лексики и грамматики, он остается чрезвычайно сложной системой. Мы, переводчики, используем его как конструктор, элементы которого сочетаются по определенным законам, и незнание не только основных, но и самых редкоупотребимых из этих законов не освобождает нас от ответственности. Многие по праву считают себя грамотными людьми, но одно дело грамотно писать и говорить на бытовом уровне и совсем другое видеть и обходить ловушки, расставленные языком в тех заповедных землях, куда автор порой заманивает переводчика, точно гаммельнский крысолов доверчивого малыша.
По части грамматики нас выручают справочники. Но тут есть два осложняющих обстоятельства. Первое: в вопросе о том, что такое идеально правильный русский язык, нет согласия ни среди литераторов, ни среди ученых. Вдобавок и сами грамматические нормы меняются, иногда прямо на наших глазах. И второе: писатели, книги которых мы переводим, очень по-разному, иногда далеко не идеально, владеют своим родным языком, а порой еще и намеренно хулиганят: изобретают новые слова и новые сочетания слов, мнут и гнут грамматику.
С лексикой помогают словари, в первую очередь толковые. Обойтись без них невозможно, и не только потому, что порой нам приходится пускать в ход слова, доселе нам незнакомые, но главным образом потому, что мы не имеем права ошибаться в употреблении знакомых и даже очень привычных слов. К сожалению, присказка слышал звон, да не знает, где он частенько оказывается в нашем деле весьма актуальной. Каждый из нас, как Оська из повести Льва Кассиля, может иногда спутать гамадрила с мадригалом, а драгомана с мандрагором (которого в мужском роде, кстати, и вовсе не существует).
Но привычка заглядывать в словари и справочники еще не гарантия того, что мы как-нибудь ненароком не обидим свой родной язык. Чтобы выказать уважение к нему в полной мере, мы должны хорошо знать не только его устройство, но и его модус вивенди иначе говоря, то, как он функционирует и в устной, и (особенно!) в письменной форме. Последнее подразумевает близкое знакомство с отечественной литературной традицией. Наши писатели, в первую очередь классики, изобрели множество велосипедов и самокатов, и каждый профессиональный переводчик должен уметь на них кататься. О том, насколько важно для переводчика владение писательской техникой, мы еще побеседуем в соответствующем разделе, а пока спустимся по нашему списку еще на одну ступень.