Ельцина и его команду можно было понять: кто решился бы отпускать цены а медлить с этим было уже невозможно и одновременно проводить десятки выборных кампаний на местах? Да и разумно ли так поступать? Закономерным образом в прессе началась дискуссия: к чему приведет усиление власти Ельцина? Не опасно ли это? «Совместимы или несовместимы демократия и сильная власть, но не где-нибудь, не вообще, а конкретно сейчас, здесь, в России, в сегодняшней экономической, политической, психологической обстановке? писал в ноябре 1991 года в газете Московские новости, которая была тогда главным рупором либеральной интеллигенции, публицист Александр Гельман. Я отвечаю на этот вопрос так. Слабая власть нашу демократию, точнее, нашу возможную демократию погубит безусловно, наверняка, вне всякого сомнения. Сильная власть хотя и может вывернуться наизнанку и тоже привести к диктатуре, тем не менее она не лишает надежды, что, пройдя через период умеренного авторитаризма, выведет общество на твердую демократическую почву»[129].
Конечно, рассуждая об этом переходном периоде «умеренного авторитаризма», Гельман имел в виду не десятки лет, а те год-два, на которые Ельцин просил себе у съезда особые полномочия. В те времена шарнир истории крутился так быстро, что загадывать надолго вперед никому бы просто в голову не пришло. Подлинная демократия должна была наступить на следующей остановке. Казалось естественным, что она образуется сама, если хотеть этого и если у руля будет стоять лидер, облеченный народным доверием. «Кто-то скажет: да ведь такие же слова говорили и гэкачеписты, они тоже твердили о сильной власти во имя демократии, продолжал свою мысль Александр Гельман. В чем тогда разница? Разница в том, что их люди слушали, но не верили ни одному слову, а Ельцину люди доверяют»[130].
Это была правда: как показывали опросы, люди Ельцину по-прежнему доверяли, и осенью 1991 года его рейтинг уже как победителя ГКЧП превышал 50 %[131]. С ним все так же связывали чаяния и надежды. Во время путча появились и новые герои такие как демократический мэр Ленинграда Анатолий Собчак и вице-президент Александр Руцкой, но признанный лидер у России по-прежнему был один: Ельцин. «Народ не собирался сам работать. Должен кто-то прийти и устроить ему другую жизнь вместо той, которая его перестала устраивать» так описывал отношение общества к Ельцину летом-осенью 1991 года один из лидеров демократического движения того времени Гавриил Попов[132]. В глазах людей Ельцин с самого начала был не лидером широкого демократического движения, а бунтарем, который бросил вызов КПСС, и к осени 1991 года в этом смысле изменилось только то, что бунтарь одержал победу.
На протяжении всех бурных лет конца 80-х начала 90-х российское общество не артикулировало четко свои политические пристрастия. Движения в поддержку демократии были сильны в Москве и в больших городах, но и там были внутренне противоречивы и плохо структурированы. Что такое свобода? Что такое демократия? Что такое рынок? Большинство отвечало на эти вопросы просто: все наладится, после того как исчезнет КПСС. Это она мешает хорошо и свободно жить. Еще до путча, летом 1991 года, как отмечали социологи из ВЦИОМа, надежды на возрождение России в глазах 69 % россиян были связаны с тем, что «за 74 года нахождения у власти компартия окончательно себя дискредитировала»[133]. Как говорил через двадцать с лишним лет Немцов на одном из протестных митингов, «мы тогда были романтиками, мы думали, что стоит только победить ГКЧП и наступит счастье, успех, достаток, благоденствие, Россия станет самой свободной, самой счастливой страной.»[134] И вот ГКЧП и КПСС исчезли. Ведущая политическая сила страны, «Демократическая Россия», благодаря которой Ельцин пришел к власти, стала распадаться на фракции и клубы по интересам сразу же после путча. Чем дальше, тем меньше Ельцин был готов с ней считаться. От единодушия, с которым депутаты съезда голосовали за суверенитет России, не осталось и следа, когда зашла речь о реформах. Понятно, почему так произошло. Если суверенитет был выражением очевидного интереса новая российская элита хотела подвинуть прежнюю, советскую, то реформы не пользовались устойчивой поддержкой в обществе. Архитекторам реформ и избиратели, и их избранные представители заранее отказывали в доверии. Об этом свидетельствовали цифры соцопросов: в декабре 1991-го только 28 % российских граждан верили, что правительство сможет провести реформы, а 46 % не верили. (В соседней Украине, к примеру, соотношение было прямо противоположным: 41 % энтузиастов против 25 % скептиков.)
Мальчики в розовых штанах
Меж тем к концу 1991 года ситуация в экономике была абсолютно катастрофической. Советский Союз обанкротился. Золотого запаса не было. Хлеба не было. По состоянию на 15 ноября запаса муки в закромах оставалось на двое суток при нормативе 15 дней. Отсутствие кормов привело к мору на птицефабриках и сокращению поголовья скота. «Мясопродуктами торгуют только по талонам, на декабрь не хватает ресурсов. Молоком торгуют в течение i часа. Масло животное реализуется по талонам 200 г на человека в месяц. Не хватает ресурсов. Растительное масло в продаже отсутствует» так, согласно правительственной справке, в середине ноября обстояли дела в той же Нижегородской области, куда вот-вот будет назначен губернатором Немцов[135]. Голода не было, но была угроза голода: министр сельского хозяйства Хлыстун еженедельно докладывал о положении с продовольствием в стране на специальной комиссии во главе с президентом. Еще в сентябре, будучи представителем президента в своей области, Немцов вызвал к себе руководителей автопарков и потребовал обеспечить автобусы: на полях осталась неубранной часть урожая, и народ с сумками и мешками поехал на выходных собирать картошку, капусту, морковь и свеклу. Став губернатором, Немцов едва ли не первым делом попросил дислоцированных в его области военных развернуть в городе военно-полевые кухни, чтобы кормить голодных. Второй его проблемой в конце декабря стали водочные и сигаретные бунты: люди перекрывали улицы, не имея возможности отоварить талоны на водку и купить сигареты. Вот как Немцов потом описывал положение дел в декабре 1991 года у себя в области. И в целом по стране оно было примерно таким же: «Картина была катастрофическая: моя жена в 4 часа утра занимала очередь за молоком, чтобы дочке, Жанне, принести его на завтрак. И 17 видов талонов, и мужики, требующие завезти сигареты и переворачивающие автобусы. Я работал диспетчером, а не губернатором: туда сигареты, сюда молоко, сюда хлеб это то, что было. И кроме того, была холодная зима, область замерзала»[136].
У нового правительства отсутствовало даже минимальное пространство для маневра. Егор Гайдар признавался: «Открывшаяся в деталях картина подтверждала печальную истину: ресурсов, позволяющих сгладить социальные издержки запуска нового механизма хозяйствования, не было. Откладывать либерализацию экономики до тех пор, пока удастся продвинуть медленные структурные реформы, невозможно. Еще два-три месяца пассивности, и мы получим экономическую и политическую катастрофу, распад страны и гражданскую войну. Это мое твердое убеждение»[137].
Однако никакой другой опоры, кроме президента, у реформаторов не было. Новая российская элита не чувствовала запроса на экономическую либерализацию. Съезд потому с готовностью и предоставил Ельцину чрезвычайные полномочия в проведении реформ, что хотел снять с себя ответственность за них. А в конце ноября Верховный совет во главе с Русланом Хасбулатовым уже заворачивал президентские инициативы. «Очевидно, что положение, складывающееся в России через три месяца после провала путча, не предвещает радужных перспектив демократическим силам, писала тогда газета Московские новости. За это время им так и не удалось создать стабильную социально-политическую опору своей власти, а тот кредит доверия, которым располагал Белый дом (то есть президент и правительство. М. Ф.) еще недавно, сегодня, накануне проведения реформ, катастрофически тает. Общество же, уставшее от перманентной неопределенности и неустойчивости, инстинктивно тянется к твердой руке»[138].
Предвестником надвигающегося тяжелого кризиса в отношениях между ветвями власти кризиса, который через два года закончится вооруженным противостоянием на улицах Москвы, стал демарш вице-президента Александра Руцкого. Генерал Руцкой не получил не только премьерский пост, как хотел, но и вообще сколько-нибудь значимых полномочий (вице-президентский статус никакой реальной власти не давал). 30 ноября он вдруг выступил против предстоящей либерализации цен и набросился на команду Гайдара, которая еще даже не приступила к работе. «Это мальчики в розовых штанах, красных рубашках и желтых ботинках», негодовал генерал Руцкой, пообещав подать в отставку, если к нему не прислушается Борис Ельцин[139]. Россия только делала первые шаги вперед, а согласие по принципиальным вопросам прокладывания маршрута уже испарилось в холодном осеннем воздухе.
Немцов въезжает в здание обкома
В одном из интервью 1992 года Немцов рассказывает, как он стал губернатором: «Если вспомнить все, что вело меня сюда, в этот кабинет, без преувеличения могу сказать: цепь случайностей, из которых, как известно, закономерный ход возникает. Все произошло довольно непредсказуемо. Ну кто мог предсказать, что будет путч? Что 18 августа я уеду в отпуск через Москву, приеду 19-го, и там надо будет три ночи оборонять Белый дом? Никто не мог. Так получилось»[140].
Действительно, появление Немцова в Белом доме во время путча сыграло решающую роль в его дальнейшей судьбе. В эти драматические дни Немцов регулярно общался с Ельциным. Президент и его штаб сидели в противоположном от депутатов крыле, и депутаты туда вхожи не были, но Немцова к Ельцину пускали. Он даже помогал проверять кабинет Ельцина на наличие жучков, а Ельцин уполномочил его от имени Верховного совета на переговоры с военными. «Я ходил с бумагой, вспоминал Немцов: Депутат Борис Немцов назначен мною представлять законно избранный Верховный совет в воинских частях Минобороны, МВД и КГБ. Подпись: Ельцин»[141]. А потом они стояли рядом на балконе во время победного митинга. Немцов для Ельцина теперь был больше чем просто молодой сторонник, они вместе, плечом к плечу, защищали Белый дом и свободу. Поэтому сразу после путча Немцов был назначен представителем президента России в Нижегородской области. Идея ввести институт представителей президента в регионах президентских комиссаров, которые бы отстаивали интересы новой российской власти при советских структурах, облисполкомах и обкомах КПСС, родилась еще до путча, во время избрания Ельцина президентом России в июне 1991 года.
Путч резко ускорил осуществление этих планов. Пока Москва и Петербург противостояли заговорщикам, остальная Россия замерла, выжидая, кто победит. Две трети руководителей российских республик и областей не поддержали Ельцина, а некоторые открыто присягнули на верность ГКЧП. В российских регионах нужно было срочно формировать новую власть, и сначала Ельцин и его аппарат планировали на осень проведение губернаторских выборов. Но еще быстрее буквально на следующий день после путча Ельцину надо было направить в регионы своих представителей. Управляемость в стране в этот момент была для него проблемой номер один. Нараставший сепаратизм в национальных республиках в составе России беспокоил его всерьез: в свое время Горбачев в пылу борьбы с Ельциным сулил им широкую автономию, и многие даже успели проголосовать за суверенитет. Осенью 1991 года угроза распада России вовсе не была пустым звуком. Через две недели после путча она материализуется в Чечне: сторонники генерала Джохара Дудаева захватят власть в республике, а еще через полтора месяца объявят о независимости.
Демократический активист и народный депутат СССР Александр Минжуренко возглавлял штаб сопротивления ГКЧП в сибирском городе Омске: связывался с Белым домом, печатал и распространял полученные по факсу указы и листовки 22 августа он уже был в Москве и тут же узнал, что его разыскивает Ельцин: ему предлагают стать представителем президента в Омской области. Минжуренко сначала колебался что это значит: представитель президента РСФСР, с ходу непонятно, но потом согласился. Тогда его вызвали к Ельцину. «Вы что, не видите, что Союз сыплется, нервно, даже раздраженно объяснял Минжуренко Ельцин. И Россия посыплется, если мы будем сидеть сложа руки. Сейчас на местах одни коммунисты. Мы будем внедрять выборность, а выбирать будут самых разных людей, и управление со стороны президента будет потеряно. Поэтому мне нужны свои преданные люди на местах»[142].
Положение о представителях президента писалось там же, в соседней комнате, буквально на коленке. 27 августа Минжуренко, Немцов и еще несколько человек были снова приглашены к Ельцину и получили назначения представителями президента в регионах. Президентским комиссарам вменялась задача собирать жалобы граждан и следить за исполнением указов президента России. «Если они наломают дров, мы их поснимаем», говорил тогда журналистам Сергей Шахрай[143]. Ельцин поставил перед ними еще одну цель: подобрать достойных кандидатов, которые смогут победить на выборах в своих регионах.
Руководство Нижегородской области во время путча тоже поддержало ГКЧП: в местной прессе была введена цензура редакции бунтовали, и газеты выходили с пустыми белыми полосами, а председатель облисполкома Александр Соколов проводил совещания с руководителями силовых структур на предмет пресечения массового недовольства. После путча Соколова сняли, а демократические депутаты облсовета просто взяли и опечатали здание обкома КПСС. Так область осталась вообще без власти. «Возник вопрос кого?» вспоминает Николай Ашин. Демократическое сообщество растерялось, и только у Ашина сомнений не было: надо ставить Немцова[144].
К октябрю Немцов и сам созрел: он был готов предложить себя в губернаторы. В конце месяца Ельцин собирал своих представителей для отчета. К этому моменту в аппарате Ельцина уже решили временно отказаться от выборов губернаторов в пользу назначений (о чем он и сообщит съезду 28 октября). На совещании Немцов подошел к Минжуренко и завел с ним беседу.
Ты кого будешь рекомендовать на должность главы администрации? спросил Немцов.
У меня пока кандидатуры нет, ответил Минжуренко.
Так себя и предложи, продолжал Немцов, я уже думаю об этом.
Слушай, я историк, доцент. Как я буду губернатором? Это же не политическая фигура. Это же завхоз.
А ты сохрани за собой политические функции, убеждал Минжуренко Немцов, и подбери заместителей, отвечающих за разные направления. А сам будешь дирижером.
Минжуренко эта мысль в голову не приходила, и предложение Немцова его смутило: «Может быть, и правда», подумал он[145].
Еще в августе депутаты нижегородского облсовета рекомендовали Москве две кандидатуры на пост главы администрации: директора местного Института систем связи Игоря Петяшина от демократов, и главы города Арзамас Ивана Склярова от коммунистов[146]. В аппарате Ельцина уже даже согласились на Петяшина, но тут вдруг заупрямился и отказался сам Петяшин под тем предлогом, что выборы главы администрации заменены назначением. «Встал вопрос о выдвижении новых кандидатов, писала в октябре 1991 года газета Нижегородский рабочий. На этом этапе возникла кандидатура представителя президента России в нашей области Бориса Немцова. После полуторасуточных раздумий Борис Ефимович дал на это свое согласие. Одновременно он заявил о готовности к совместной работе с Иваном Скляровым»[147].