Врачей Чернобыль напугал особенно: в детской больнице, где работала Дина Яковлевна, лежали дети из Украины с поражением щитовидной железы. Так она стала активисткой. Сначала она позвала сына, чтобы тот как специалист-физик выступил перед врачами, когда районное партийное руководство разрешило провести в ее больнице обсуждение этой темы. А когда на площади Горького вырос палаточный городок, она тоже туда пришла. Сын не мог остаться в стороне. «Мама стала собирать подписи, вспоминал он потом, я стал бояться, что ее посадят, арестуют, я, естественно, рядом с ней стоял, чтобы, не дай бог, ее не трогали»[25]. Дина Яковлевна расположилась на площади с антиядерным плакатом. Два протеста объединились. «Кто-то из них (Дина Яковлевна или Немцов. М. Ф.) подошел и сказал: а можно мы у вас тут в сторонке посидим с нашей темой?» вспоминает Дмитриевский[26].
Палатки простояли около месяца, а тем временем газета «Горьковский рабочий» обратилась к молодому ученому с просьбой высказаться на ее страницах. Физики и в НИРФИ, и в ИПФАНе понимали, что возникшие после Чернобыля страхи преувеличены, советская атомная техника вполне надежна, а установленный на станции реактор относительно безопасен. Но человеческий фактор исключить было нельзя вдруг какой-нибудь рабочий забудет закрутить какое-нибудь реле, да и в целом эпоха коммунистических мегапроектов уже ушла в прошлое. С этих позиций Немцов и раскритиковал строительство атомной станции в вышедшей в начале июля статье «Почему я против АСТ»[27]. Во-первых, при строительстве мог быть допущен брак, писал он, такие примеры известны; во-вторых, Советский Союз не публикует данные о радиационной обстановке, и остается только надеяться, что, случись что, власти предупредят население; в-третьих, такая наземная станция очевидная мишень во время войны или для диверсии. В общем, достраивать ее незачем, а лучше переоборудовать в газовую котельную.
Статья вызвала большой резонанс. «Антиядерное движение прочитало статью и воскликнуло: О! Теперь же у нас есть физик! И Немцова стали активно звать на все обсуждения и митинги, вспоминает лидер поволжского экологического движения Асхат Каюмов, тогда член дружины охраны природы Горьковского университета. Тут мы и пересеклись»[28]. Так летом 1988 года Немцов стал известен и популярен в городе. В институте даже был установлен специальный ящик для писем Немцову. Он выступал на митингах. Он излагал свои возражения докторам наук в Атомпроекте и достойно держал удар.
А вскоре академик Гинзбург свел Немцова с Андреем Сахаровым, изобретателем советской водородной бомбы, нобелевским лауреатом и самым известным советским диссидентом. Почти семь лет с января 1980-го, когда он публично осудил вторжение в Афганистан, по декабрь 1986-го Сахаров прожил в ссылке в Горьком, полностью отрезанный от внешнего мира: у входа в его квартиру на первом этаже кирпичной девятиэтажки на окраине города всегда дежурил милиционер, КГБ просматривал и прослушивал квартиру из двух зданий по соседству, а в подвале стояла глушилка, чтобы Сахаров не мог слушать по радио западные «голоса». Соседям внушали, чтобы обходили Сахарова стороной. «Я как раз в это время росла в этом дворе, и мы сбегались посмотреть, когда из столицы к мужу приезжала его жена Елена Боннэр, вспоминает Екатерина Одинцова, через много лет она станет известной в городе журналисткой, у них с Немцовым родятся двое детей. Нам, третьеклашкам, она казалась посланницей с другой планеты. Родители нас ужасно ругали, говорили, что нельзя общаться со ссыльным профессором и его женой. Поэтому мы восхищались с безопасного расстояния. Дежурных, которые караулили семью, мы тоже знали в лицо. Кстати, из-за этих дежурных наш двор был самым тихим и безопасным в районе. Все старались стороной обойти»[29].
Ссылка была для Сахарова настоящей мукой: много лет он провел в одиночестве, а с мая 1984-го, когда Елену Боннэр, которая была его единственной связующей нитью с миром, тоже приговорили к ссылке в той же квартире в Горьком, Сахаров, по его собственному выражению, превратился в живого мертвеца. Несколько раз он объявлял голодовку, и несколько раз его принудительно кормили такая форма пытки и унижения. И так до 15 декабря 1986 года, когда в квартире Сахарова вдруг установили телефон, а на следующий день ему позвонил Горбачев. Еще через неделю Сахаров под аплодисменты коллег уже входил в хорошо знакомую аудиторию родного ФИАНа, Физического института Академии наук, собственно, с освобождения Сахарова из ссылки и началась перестройка. И вот в сентябре 1988 года Немцов сидел на кухне в московской квартире Сахарова и Боннэр как он будет сам потом вспоминать, это было его единственное в жизни выступление в качестве журналиста. Речь шла все о том же проекте атомной теплостанции. В интервью Немцову, которое напечатает популярная горьковская газета «Ленинская смена», Сахаров полностью поддержал Немцова: да, ядерная энергетика нужна, да, эта станция гораздо безопаснее Чернобыльской, но абсолютной безопасности не существует, в конце концов, у оператора станции может случиться помутнение в голове, отсюда вывод наземные ядерные реакторы надо запретить в принципе. Интервью завершалось так:
Немцов: Несмотря на то что многие горьковчане против ACT, ее строительство продолжается.
Сахаров: Надеюсь, что вам удастся переломить ход событий. Я целиком на вашей стороне[30].
И эти слова произносил не просто моральный авторитет, не просто знаменитость и не просто нобелевский лауреат. За спиной у Немцова стоял политический исполин, герой эпохи: опросы общественного мнения, едва ли не первые в советской истории, показывали, что к осени 1988 года в политических рейтингах Сахаров уже опережал Горбачева.
Когда уходит страх
«Великий и драматический» так 1988 год описан в дневниках помощника Горбачева Анатолия Черняева[31]. Завершалась холодная война: начался вывод войск из Афганистана, а Рональд Рейган, приехав в мае в Москву, официально, можно сказать, освободил СССР от им же поставленного клейма «империя зла». Зашатался Советский Союз: в феврале в азербайджанском городе Сумгаите погибли несколько десятков армян сумгаитский погром стал первой в современной советской истории вспышкой массового насилия. Горбачев окончательно осудил сталинизм и он стал знаменем ортодоксальной коммунистической реакции. Рушились все до одной советские идеологические концепции: диктатура пролетариата, направляющая роль партии, дружба народов, борьба с мировым империализмом, народная собственность, социалистическая законность и огромную роль в их крушении сыграла XIX партийная конференция.
Через партконференцию в большую политику вернулся и Борис Ельцин. «В политику я тебя больше не пущу», сказал ему после его демарша на пленуме в октябре 1987 года Горбачев и сослал из московского горкома в Госстрой[32]. Оказавшись в политической изоляции, Ельцин с трудом пробился на конференцию. Его посадили на галерку, и сначала Горбачев не собирался давать ему слово, но Ельцин прорвался к трибуне практически силой и произнес острую речь. Попросив партию о «политической реабилитации», он раскритиковал несменяемость членов Политбюро, выступил за отмену привилегий для номенклатуры и за открытую дискуссию внутри партии. «Борис, ты не прав», отвечал ему с трибуны Лигачев. Так партия раскололась на два крыла ортодоксальное и демократическое.
А советский народ, наблюдая за ходом конференции, вдруг впервые увидел, что внутри партии возможны споры и дискуссии, что голосования могут быть не единогласными и, самое главное, что это нормально. Что можно выступать против официальной линии партии, и за это с тобой ничего не сделают не репрессируют, не посадят, даже не выгонят с работы или хотя бы из зала. Это и был переломный момент в истории перестройки момент, когда из общественного сознания стал уходить страх перед государством. Власть КПСС с виду была еще крепка, но на самом деле уже шаталась. «Начинается какое-то новое время, совершенно неизведанное, непривычное, так Борис Ельцин описывал атмосферу, сложившуюся после партконференции. И в этом времени пора находить себя»[33]. Выборы народных депутатов СССР были назначены на март следующего года. «Я уже защитил кандидатскую и начал писать докторскую и даже не помышлял о какой-то общественной карьере, так Немцов сам вспоминал то время. Но меня стали включать во всякие экологические проекты, приглашать на собрания, акции»[34].
Действительно, Немцов был уже не просто успешным молодым физиком к концу осени он был авторитетным борцом с советским атомным лобби, лидером антиядерного движения города Горького, получившим благословение на борьбу от самого Сахарова. Более того, у Немцова уже появился небольшой опыт проведения избирательных кампаний: в октябре 1988 года Николай Ашин (тот самый, который издавал в НИРФИ стенгазету) выдвинулся в депутаты райсовета, и Немцов стал его доверенным лицом. Они вместе ходили агитировать. Немцов выступал на собрании жителей района, а Ашин лично обошел всех своих избирателей и легко выиграл. И когда зимой началась кампания по выборам депутатов I съезда СССР, уже Ашин потащил Немцова на выборы.
С точки зрения Ашина и других товарищей, Немцов был идеальным кандидатом: молодой, известный, талантливый, адекватный, умный, успешный, без комплексов, что важно, кроме того, обаятельный и любимец женщин. Немцова пришлось уговаривать он не хотел и не собирался идти в политику. Его по-прежнему увлекала наука. Но давало себя знать честолюбие, а кроме того, и Немцов, и его друзья понимали: шансов стать депутатом у него мало. «Было очевидно, что он не пройдет через окружное собрание, вспоминает Ашин, ну не выберут, и хорошо, решили мы: зато пошумим»[35]. И трудовой коллектив НИРФИ выдвинул Немцова.
Окружное собрание, которого справедливо опасался Ашин, и было тем инструментом, с помощью которого партия планировала держать под контролем ход первых в советской истории альтернативных выборов. В больших городах, где уже вовсю кипела политическая жизнь, в эти собрания, утверждаемые избирательными комиссиями, пробивались и демократически настроенные активисты для этого надо было собрать в своем районе подписи в свою поддержку, что не составляло большой проблемы, и сами собрания проходили в бурных дискуссиях, иногда затягиваясь до утра следующего дня. Но перевес все равно был на стороне парткомов и обкомов, что очевидно уже не отражало сложившийся в обществе баланс сил.
Окружное собрание по округу 158 города Горького проходило 17 февраля 1989 года в здании городской администрации. Кроме Немцова выдвигались еще два кандидата, оба представители городской элиты того времени ректор Горьковского строительного института Валентин Найденко и ректор Горьковского университета Александр Хохлов. На их фоне 29-летний Немцов с кудрями и бородой резко выделялся даже внешне. Тем более отличалось его выступление. Несмотря на сильный жар Немцов пришел на окружное собрание совсем больной, он говорил ясно и выразительно. «Он выступал с абсолютно либеральной предвыборной программой, вспоминает Виктор Лысов, тогда демократический активист, а в будущем помощник Немцова. Он говорил о частной собственности, о многопартийности, о необходимости отменить 6-ю статью Конституции, и все это звучало резко и необычно»[36].
Немцова зашикали: большинство присутствовавших представляли КПСС, и небольшая группа поддержки из НИРФИ и ИПФАНа не могла изменить соотношение сил. Окружное собрание завершилось около часу ночи без неожиданностей Немцова кандидатом не утвердили. Но эта его небольшая предвыборная кампания не прошла бесследно: с конца зимы 1989 года на Немцова в Горьком уже смотрели как на одного из лидеров местной демократической оппозиции. Поэтому, когда меньше чем через год началась новая предвыборная кампания на этот раз предстояли выборы депутатов съезда РСФСР, сослуживцы Немцова снова пришли к нему.
Глава 2
Время больших надежд. 1990
Триумф Ельцина
К старту Первого съезда народных депутатов СССР, с которого Борис Ельцин начал свое стремительное продвижение вверх, против него уже было настроено все Политбюро и реформаторы, и консерваторы. Консерваторы во главе с Лигачевым давно видели в нем предателя партийных принципов. На Горбачева же огромное впечатление произвела безоговорочная победа Ельцина на выборах в марте 1990 года: выдвинувшись в Москве в депутаты съезда, Ельцин получил почти 90 процентов голосов. Это был триумф. Именно в этот момент Горбачев осознал, каких масштабов достигла популярность Ельцина. Он уже не отщепенец и не сброшенный партией с корабля взбалмошный одиночка он настоящий политический лидер, за ним поддержка миллионов людей. И именно с этого момента берет начало их противостояние борьба, которой суждено будет сыграть огромную роль в истории не только Советского Союза, но и всего мира. Ельцин потом описывал их встречу в середине мая 1989 года, за неделю до начала работы съезда: Горбачев предложил ему подумать о работе в правительстве, он отказался. Сделки с Генеральным секретарем Ельцина уже не интересовали он на полных парах шел вперед, и Горбачев это хорошо понял. Помощник Горбачева Георгий Шахназаров вспоминал о разговоре со своим шефом, который состоялся спустя несколько месяцев: «А почему бы не удовлетворить амбиции [Ельцина]? Скажем, сделать вице-президентом? (Горбачев станет президентом СССР в мае 1990 года. М. Ф.) Не годится он для этой роли, да и не пойдет. Ты его не знаешь. У него непомерное честолюбие. Ему нужна вся власть»[37].
Однако и для демократической интеллигенции, которая тогда владела умами в обеих столицах, Ельцин тоже пока не стал своим: коммунист, еще недавно кандидат в члены Политбюро, к тому же и непоследовательный то резко критикует коммунистическую идеологию, то рассуждает о «ленинских принципах», то громит партийную номенклатуру, то кается перед ней и просит о «политической реабилитации». Конечно, он решительно не похож на «агрессивно-послушное большинство», по знаменитому определению, которое дал депутатам съезда один из лидеров демократического движения и один из ведущих ораторов того времени, ректор Историко-архивного института Юрий Афанасьев. Отличается и характером импульсивный, резкий, способный идти наперекор официальной линии (что все наблюдали уже не раз), и восприимчивостью к общественному мнению: объявил войну привилегиям партийной элиты, призывает решительнее проводить реформы. Но за что выступает Ельцин? Его взгляды в то время были весьма невнятны. Накануне съезда это отмечал и Сахаров: «Я отношусь к нему с уважением. Но это фигура, с моей точки зрения, совсем другого масштаба, чем Горбачев. Популярность Ельцина это, в некотором смысле, антипопулярность Горбачева, результат того, что он рассматривался как оппозиция существующему режиму и его жертва. Именно этим объясняется, главным образом, феноменальный успех Ельцина (5,2 млн человек 91,5 % голосов!) на выборах [в Москве]»[38].