Отвлеченно созерцая телевизор, она зацепилась взглядом за один из подводных персонажей, что послужило сигналом к сокрытому в глубине души страху вылезти наружу. А именно, нарисованный осьминог. Он ей напомнил
«Боже мой!» прошептала она и закусила костяшку согнутого указательного пальца. Она в одно мгновение вспомнила всю ужасную картину, что мучила ее от момента удара машины о дерево, вплоть до приезда скорой помощи. Видения про Хмельницкого, некоторых других людей, даже про Олега Шварца были страшны по своей естественной природе. Этот же кошмар был просто ужасен по причине абсолютной ненормальности. Во всяком случае, материальной ненормальности.
После резкого удара она как бы по-инерции вылетела наружу. Ее будто выбросило из машины сквозь лобовое стекло, однако на землю она не упала. Наоборот, Саша взмыла ввысь, так что стал виден весь пригород Питера, вплоть до стеллы у «Пули» (гостиницы и ресторана «Пулковский»), мимо прошел, намереваясь садиться самолет из Франкфурта. Это состояние не было ни пугающим, ни каким-то удивительным, словно она не так уж редко временами взлетала над землей, освобождаясь от своего тела.
Действительно, она сама, точнее ее оболочка, сейчас висела внизу, в кресле, стянутая ремнем, уткнувшись в подушку безопасности. Саша не успела никак оценить создавшееся положение, как услышала громкий хохот.
Так в некоторых фильмах смеются маньяки, палачи и прочие нехорошие люди, готовые к страшному и жестокому убийству. Нечеловеческий хохот, следует отметить. Если бы самая противная из всех кошек засмеялась в голос, у нее не получилось бы гаже. Но этот зловещий смех воспринимался всем ее существом так отчетливо, что родное, но бестелесное тело начало корчиться от боли. В каком виде Саша вылетела из себя самой она не могла определить, однако всю ее, воздушную и неведомую, начало жестоко выворачивать от невероятной муки. Страдания были невообразимые, но тем не менее она не потеряла способность созерцать все вокруг.
5. Саша Матросова. Демон Дорог
Саша увидела зависший, подобно ей самой, не далеко и не близко, громадный череп. Так можно сказать про облако, когда видишь его из иллюминатора самолета: вроде бы оно везде, но и края видны. Он бы мог походить на человеческий, если бы не огромные отростки из височных долей, подобные рогам, уходящие куда-то в черную тучу над макушкой и там теряющиеся.
Рогатая голова не казалась чем-то, вроде нарисованной на воздушном шарике рожицы. Она была, если уж и не живой, то отнюдь не мертвой: череп наклонялся, поворачивался из стороны в сторону, шевелил жуткой зубастой нижней челюстью и злобно хохотал.
Физическая боль, в нынешнем Сашином состоянии воспринималась просто океаном страдания. Тем горше был факт, что как-то отвернуться от жуткого монстра, убежать, уплыть, улететь в дальние края не представлялось возможным, невозможно было даже хоть чем-то, пусть жестом, попытаться защитить себя. А череп, заметив незавидное состояние бедной девушки, глумился в оскале еще больше.
«Как же он, подлец, меня видит? У него же и глаз-то нет! И что же он видит, ежели я сама не в состоянии определить, что я такое? Может быть, я просто одна молекула, или один атом, или просто маленький такой голубой сгусток энергии!» Как ни странно способность мыслить у Саши не пропала, равно, как и возможность воспринимать окружающее. Чуть-чуть, но боль отступила на второй план, который, впрочем, был вряд ли на миллиметр дальше первого.
Она увидела, что череп помимо рогов имеет еще и шею. То есть, не шею, как таковую, а тысячи тонких, уходящих к земле и там все больше расходящихся в стороны щупалец. Чем ближе к голове они подходили, тем плотнее примыкали друг к другу. Такое вот сходство с осьминогом. Такое вот различие со всем остальным.
Каким-то загадочным образом можно было даже проследить, куда же тянутся эти шевелящиеся, как от ветра, отростки. Зрелище получалось поразительным. Везде, где в кустах в засадах сидели люди в форменных фуражках или дурацких колпаках, именуемых «кепи служебного образца», присутствовали эти щупальца. Они входили точно в темечко сержантов, прапорщиков и прочих офицеров, при этом не доставляя последним никаких видимых неудобств. Наоборот, те испытывали явное воодушевление: со зверскими рожами они махали своими полосатыми палками, выдавливая из себя колдовскую фразу «почему нарушаем?» удрученным людям, вылезающим из своих машин. Околдованные, те доставали из бумажников деньги, но парни со щупальцами в голове этим не удовлетворялись. Они продолжали глумление, получив уже установленную за свое существование мзду. Что деньги? Мусор! Мусору еще нужно удовлетворить свою похоть власти. Стоят люди в служебных машинах на коленях, вытирают кровавую юшку и мечтают вытерпеть все, подписаться под всем, лишь бы живым уйти, лелея надежду обратиться в казенные дома за помощью, дабы истина восторжествовала. Видела Саша, что некоторые, самые упертые, действительно идут, потрясая бумагами с перечислением законов, попранных ногами в однообразных ботинках, приводя с собой свидетелей. Видела она, как вылетали они из дворцов Правосудия, вытирая со лбов пот стыда за судилища, подгоняемые эхом слов очередной толстой тетки: «Нет повода не доверять сотруднику правоохранительных органов!» А сержанты, прапорщики и прочие офицеры злобно щурятся, потому что по другому уже смотреть на людишек не могут. «И дети их сходят с ума, потому что им нечего больше хотеть», как сказал поэт. И парни в форме начинают отстреливать людей в магазинах и супермаркетах, ловить на капоты своих машин, отбрасывая с дороги: «куда прешь, тварь!», забивать всяким дрекольем на постах досмотра. От этого начинает громче хохотать злобный череп, с коим связаны все сотрудники, выбравшие Дорогу, как средство удовлетворения. Насыщается монстр злобной силой, отравляет всех, к кому прикасается своим поганым щупальцем.
Вот идут пешеходы, крутят педали велосипедисты, добрейшие люди задавить никого не могут по причине малого веса, малой скорости, разве что кошку какую-нибудь захудалую, или собаку породы мопс. Да и то, поди попробуй попади в свободную в своих перемещениях на целых четырех конечностях тварь! Устанешь целый день гоняться, пока не возьмешь какой-нибудь «Запорожец», «Хаммер», или, на худой конец, «Дэу Матис». А коты и собаки к тому времени попрятались, по деревьям отсиживаются, из помоек недовольно кричат. Ладно, неважно. Саша увидела, как щупальце на мгновение коснулось молчаливого деревенского прохожего. Тот встрепенулся, осознал свою значимость, как личности, и пошел по проезжей части в лобовую на встречный «КамАЗ». «А что имею право, пусть меня объезжает!» Машина-то как могла объехала и умчалась до первого поста гаишников. Вместе с нею, правда, уехал прохожий в крайне стесненных условиях: на заднем колесе.
А вот и дети-самоубийцы, встречайте! Они живут уже не в деревнях, а там, где на Дороге полоски нарисованы зебры пешеходных переходов. Коснулось гадское щупальце юную головку и отравило нахрен. А в неокрепшем самосознании юного дарования сразу же вспыхнули слова доброго дяди, точнее тети, милиционера: «Пешеходы имеют преимущество при переходе Дороги по пешеходному перекрестку. Запомните это, дети». Ах, так и побежал ребенок со всех ног, чтоб выскочить на зебру перед мчавшейся со скоростью в целых сорок километров в час машиной. А что имеет право, ему так и добрый дядя, точнее тетя, милиционер сказала, и учитель в школе, и даже озабоченные просмотром сериалов тупые, как фуражка, родители. Прыгнет на переход юнец и сразу остепенится, уже никуда бежать не надо, наоборот, надо еле волочить ноги, будто от усталости. По барабану скрежет тормозов и сигналы клаксонов, подростку наплевать на машины он самый главный в этом месте Дороги. Но законы физики пока не под силу отменить ни в каком государстве, даже у нас, а если еще гололед? А вдруг, этот лохматый «жигуленок» техосмотр получил, как все прочие девяносто процентов машин, а тормоза его, в отличие от других не в пень? Прав ребенок, водитель получит свое по полной схеме, уж гайцы расстараются, если, конечно, за рулем не такой же гаец. Справедливость восторжествует! Об этом расскажут потом родители: или на могилке, или у новехонького инвалидного кресла. Череп клацает челюстью от умиления.
Саша содрогается от ужаса и видит, как щупальце ласково, словно паутинкой касается целую группу людей. Двое переходят Дорогу по зеленому свету светофора, трое по желтому, остальные по красному. А чего они прошли, а нам нельзя? Пусть машины еще постоят, от них не убудет. Но и водителя щекочет чудовищный отросток. В итоге: палка в гаишных ведомостях о выявлении правонарушений, деньги в неведомый бюджет по штрафам, пара-тройка переломанных рук-ног, да искалеченная судьба незадачливого шофера. «Как коровы!» удивляется Саша и видит, что прогуливающаяся группа девиц выходит гурьбой на мост. Солнце красиво садится в реку Мегрега, машины возмущенно объезжают толпу сложных гламурных сельских красавиц. Но тут, к незадаче сунувшегося объезжать девиц шофера, случается встречная. Машины смачно целуются, сбивая, как кегли, томных «коров». А вот тетка на велосипеде, лицо у нее и так не очень доброе, а тут случаются две вещи: она получает порцию яда от черепа и проезжает мимо старой знакомой. Тетка останавливается для беседы, все, как положено: между собеседницами велосипед, о который можно удобно облокотиться, зад выпячивается чуть ли не до осевой линии. Несчастный водитель, оказавшийся на Дороге, узрев возникший «шлагбаум», крутит, было, руль влево, но навстречу автобус, перевозящий экскурсию детей-инвалидов. Тетка нежданно-негаданно получает мощный удар по крупу, приводящий ее на всю оставшуюся жизнь в категорию людей, только что проехавших мимо на автобусе. Собеседница тоже находит, что жизнь очень странная штука: ее бьет наотмашь велосипед, зажатый мертвой хваткой в руках у виновницы происходящего безобразия. Жесткой велосипедной седушкой ей ломает протез во рту и сбрасывает в никогда нечищеную со времен социализма придорожную канаву. Там она захлебывается жижей под застывший укоризненный взгляд раздавленной со вчерашнего вечера «Дэу Матисом» собаки породы «б\ п». Какая нелепость, но монстр выводит барабанную дробь острыми зубами, такой восторг!
Не обходит вниманием череп и движущийся транспорт. Соприкосновение с головой дальнерейсника и тот уже развлекается, препятствуя обгону себя более быстрыми машинами: набирает скорость, когда нужно, чтоб встречной некуда было деваться, только в лоб, либо в кювет. Или легковушка теряет всю вежливость и, игнорируя любые указатели поворотов и дорожные знаки, мчится к своей совсем ненужной гибели.
«Да это же демон!» догадывается Саша. «Новый демон. Демон Дорог»
В ту же секунду она обрывается вниз, прямо на носилки санитаров из «Скорой помощи», забывая обо всем. Остается лишь боль, которая приводит ее в чувства и заставляет говорить, не давая отчета разуму о чем.
6. Саша Матросова. «Дуга»
Вторым событием, предвосхитившим изменение всей жизни Александры Александры Матросовой была якобы случайная встреча в кафе у Электротехнического института имени Ульянова-Ленина (или Бонч-Бруевича?). Сюда она иногда ходила в обеденное время, игнорируя великое множество жлобских ресторанов, присвоивших себе громкие и гротескные наименования, что в изобилии развелись в этом районе Санкт Петербурга. Можно было, конечно, и домой ходить, но как-то не хотелось. Приходить-то можно, вот обратно идти тяжко. Не так много времени прошло после аварии, а работать становилось просто невмоготу. Она понимала, что нужно что-то менять мебель, пол, ориентацию, работу, в конце концов. Но с другой стороны мебель ее нисколько не раздражала, пол вполне устраивал, да и привыкла она за последние десятки лет быть женщиной, ориентация не нуждалась в коррекции, мужчины ее интересовали и нравились, а увольняться в неизвестность, когда на руках маленькая дочурка, было в высшей степени безрассудно. И Саша терпела.
Здравствуйте, уважаемая Александра Александровна, сказал ей в кафе какой-то взрослый дядечка. Позвольте присесть к Вам за столик?
Мест вокруг было, если не предостаточно, то вполне достаточно. Саша мысленно тяжело вздохнула: если ее по имени-отчеству окликает неизвестный человек, значит ему что-то от нее очень нужно.
Да Вы не скучайте, дорогая Александра Александровна, я к Вам не с просьбой, засмеялся дядечка, прочитав все эмоции у Саши на лице. Я просто поговорить, скоротать, так сказать, обеденный перерыв с умной девушкой.
Мы знакомы? спросила Саша. Потом почему-то добавила. Извините за бестактный вопрос.
Дядечка присел за стол, принял от официантки кофе, кусок торта «Трухлявый пень» и пирожок с картошкой. Он внимательно посмотрел на Сашу, замечательно улыбнулся (это, когда человек улыбается не только ртом, но и глазами) и ответил:
Будем знакомы. Я Аполлинарий. Просто Аполлинарий, без всяких отчеств и даже без чинов. Работаю здесь недалеко, на Большой Морской. Не самый главный руководитель, но и в подчинении у меня народу хватает. Почти. Кроме одного.
Он протянул руку, чистую и бледную, чем-то напоминающую руку хирурга, отполированную многоразовыми тщательными умываниями. Пожатие было крепким, что всегда уважала Саша. Она терпеть не могла, когда приходилось сжимать чужую вялую, как котлета, ладонь. По рабочей необходимости ей доводилось не так уж и редко обмениваться ритуальными рукопожатиями.
Наступила некоторая пауза, дядечка увлеченно запихал в себя целую ложку, вместившую чуть ли не половину торта, и пригубил кофе. Он так аппетитно и с удовольствием пережевывал свою добрую еду, что Саша сразу затосковала, и, чтоб не очень явно глотать набежавшую в рот слюну, тоже захрустела мелко нарезанной свежей капустой, перемешанной с сыром, ветчиной и клюквой. Таков был у нее обед. Не очень калорийно и модно. Диета.
Тут вот такое дело, милейшая Александра Александровна, вновь заговорил дядечка. Мир меняется, и, что характерно, независимо от того, хотим мы того, или нет. Иногда эти изменения обратимы, иногда нет. Самое главное в любых случаях это избежать хаоса, Вы со мной согласны?
Саше разговор, и без того кажущийся необязательным, совсем разонравился. Рассуждать об отвлеченных вещах с незнакомым человеком дело пустое и рискованное. Всякие, считающие себя умниками, работники государственной безопасности использовали любую возможность, чтоб напустить пыли в глаза, запутать, подавить внимание и осторожность, а потом, как обухом по голове, выдать обвинение в измене Родины. Она уже вовсю настраивалась вежливо откланяться и уйти, но назвавшийся Аполлинарием, словно предугадав ее намерения, опять замечательно улыбнулся и чуть поднял со стола ладонь в успокаивающем жесте.
Да Вы не беспокойтесь, Александра Александровна. Я также далек от всяких секретных служб нового правительства, как и от некогда громких ее подразделений, ныне почти упраздненных. Ко всякой шушаре, ну и ментам, Вы тоже можете меня не причислять. Я, точнее мы, сами по себе.
Так не бывает, тоже улыбнулась, отрицательно мотнув головой, Саша. В государстве все роли определены: бомжы, работяги, барыги, менты, депутаты и олигархи. Уж простите меня за жаргон нахваталась, знаете ли из телевизора. По утрам показывают сплошной позитив.
Ну да, Вы совершенно правы, кивнул головой дядечка. Менты, связисты и таксисты. Кстати, а церковь куда подевалась в этой классификации? Но Вы совсем упускаете из виду, что какое бы ни было государство, оно имеет начало рождение, и конец упадок. Рождение возможно только при какой-то упорядоченности, что, как известно, требует определенных сил, приложенных извне. Далее идет развитие, что тоже требует затрат, временами колоссальных. Вдруг, бац и плюнули все, плывут по течению, считая, что всего достигли. Вот тут-то и возникает хаос, к созданию которого, как известно, не нужно прикладывать никаких сил. Правящая клика проворовалась, народ проворовался, все проворовались. Государство померло. Но на его руинах снова возникает другое, или другие, чему нас учит история. Естественный исторический оборот. Но позвольте Вам предложить мыслить шире. Пес с ними, с государствами. В конечном счете они всего лишь аппарат насильственного поддержания господства одного класса над другим. Так еще Вова Ленин сказал. Я имею в виду другие рамки: человечество, например. Избежать хаоса в глобальных масштабах, Вы меня понимаете?