* * *
Выйдя на улицу, какой мягкий, нежный снег, подумал наш tоктор, целую вечность, кажется, не обращавший внимания на подобные глупости, Пал Палыч повел носом и вдруг замер. Его сосед, эндокринный дедок с клюкой, выгуливавший эндокринного таксика (завидев Рыкова, тот всегда истошно лаял), с ног до головы был увешан какими-то шевелящимися предметами. Со спины не разобрать да чего там, не очень-то и хотелось, однако профлюбопытство одержало верх приглядевшись, Пал Палыч даже присвистнул: черви. Ну и картинки ему показывают По-ка-зы-ва-ют?.. Ущипнув себя за руку так больно, насколько это возможно, он, будто самка гоминида, ахнул и кинулся в другую сторону.
Стараясь не смотреть по сторонам, он зашагал сначала по шумному, бестолковому Виленинскому, затем свернул на столь же малопригодную для прогулок, нескладную Бэкиманку, а дойдя до огламуренной дымчато-серой Потлянки, где Пал Палыча всегда охватывало чувство, называемое его пациентами хрустьyou, постоял с минуту в нерешительности (будешь, пожалуй, решительным, коли тебе все-все про симптоматику, течение да формы с исходами известно!) и, замерев на миг у поребрика («Привет, vedmed! Твоя Литейная вьюность», delete), направился к расписной храмине.
Сквозь лококольный взвон, пронизавший Пал Палыча до самых кишок, явственно различался все тот же Голос: «Хлуховые поллюцинации, Рыков, как и вред бреследования, не что иное, как особая форма отпада мыслительных аберрвраций: тебе ли знать?» «Сквотче наш, иже еси не донеси!..» прошептал побелевшими губами Рыков и кинулся в Староцентный. Схватившись за головку, он повернул спешно налево, юркнул в переулок, вернулся назад, а потом еще долго курсировал туда-сюда, туда-сюда по Чижиковскому. Пришел в себя Пал Палыч лишь на Мордынке, у офиса «Стрём», на вывеске которого вальяжно растянулось полупрозрачное медузообразное существо. Резко развернувшись, Рыков плюнул и, неловко перекрестившись, чем вызвал удивление и рыбоглазой мамец с толстой уродливой, как она ее называла, дочей, и девиантных вьюнцов, направился к Плятниццкой: центр войны! Его затерянной войны Надо же, а ведь когда-то он был здесь счастлив, да, счастлив, представьте себе До свадьбы «Крабля», подняв глаза, прочитал Пал Палыч и, затравленно озираясь, вошел в синеворотничковую ресторацию.
* * *
Взяв поднос, Рыков шлепнул его о «рельсы», по которым, как по конвейеру, двигался к кассе корм оголодавших застоличей и гостей застольной, ах, лучше б их всех не было вовсе!.. Втянув голову в плечи, Пал Палыч прищурился, чтобы рассмотреть цену, а потянувшись за супом, забылся и, бросив взгляд на стоящую рядом гоминидку точная копия модильяневской «Маргариты», блеснул машинально интеллектом наш tоктор, вздрогнул. На плечах у темношерстной особи сидело ядовито-зеленое существо и без зазрения совести (да есть разве у них совесть, сморщился Рыков) строило ей самые невообразимые рожи; за талию другой гоминидки, похожей на молодую Саманту Фокс, держалась едва ли не дюжина существ, а вокруг высоченного гоминида, никого Рыкову не напомнившего, сгрудились существа совсем уж неприятные Чтобы не сойти с мозга так это, кажется, называлось у них в больничке, Рыков ущипнул себя и с трудом удержался от всхлипа: о, это ведь так «не по-мужски»! С другой стороны, если Мужчина как вид исчез при Гарри Цорохе (Женщина как вид мутировала и того раньше), стесняться решительно нечего, а коли так В двенадцать раз, вспомнил Рыков отчет НОС, увеличилось в Хоминляндии количество анимарических восполеваний; четыреста пятьдесят милльонов хоминидов болтается в бесцельном томленье по шарику шесть милльонов «официальных» больных листочки: кусточки же таковы, что треть великой его Бляндии, так скажем, того, а значит, пятьдесят милльонов хоминидов подлежит потенциальной воспитализации Неужто и он один из?.. Ну да, ну да, анимаатры не разграничивают процесс личностной трансформации и анимарические восполевания; вопрос лишь в том, что за процесс происходит с ним, Рыковым, на трансформацию явно не тянет Или он чего-то не понимает?..
Осознавая, что если хоть одной живой тушке уточним: тушке родственной рассказать о случившемся, больнички не миновать, Пал Палыч совсем пригорюнился. Во-первых, не должна ничего знать, конечно же, благоверная tокторская по транскультуральному исследованию расщепленной анимы (она же «разорванная душевность»), которую защитила некогда Рита-1, вернее, кожаная папка, в коей хранилась бесценная распечатка, грозно $chizophrenia: не дебютец ли, часом?.. замаячила перед рыковским носом; пытаясь увернуться от зловечка, он изменился в лице и, так и не найдя в себе сил дойти до кассы, кинулся прочь из чертовой ресторации.
А вот взять, к примеру, его палатку, судорожно соображал Пал Палыч, в которой каждый второй твердил опять же то о голосах, то о существах Классика жанра, любой кончалый срыгнет параноидная: стабильный бред (бред? Теперь Рыков ни в чем не был уверен), картинки в 3D-формате Но речь-то с моторикой о-го-го! Полный, так сказать, ажур! А то, что гон цимональный cдулся, так это, знаете ли, и к лучшему да-да, к лучшему: именно он-то, гон, о его, Рыкова, нормальности и говорит! Да что «говорит»: кричи-ит! Свидетельствуе-эт!.. И все б ничего, ко всему зачем только? Пал Палыч не знал привыкаешь, но как же теперь? Теперь как будет он терпеть-вертеть?.. Дышать-гнать?.. И прочая, прочая?.. Рыков совсем приглаголился, тем более что вспышка та самая, засветившая ему утром аккурат меж бровей, не просто отравляла существование, то и дело напоминая о себе холодноватым сиреневым свечением, но еще и вызывала гаденькую дрожь в членах: ту самую, да-да О, если б мог вернуть он вчерашний день, когда все было так хорошо!.. Если б мог избавиться от жалящего анимашонку страха!.. Он не хочет, не хочет, не хочет этого! Он не обязан! Он, из enda в end, вовсе не сумасшедший хоминид! Впрочем, если «не», то и видеть этого он не должен Тронув кончик носа, Рыков покосился сначала на Зажёвачную «МакКоллапс», а потом поднял черепушку и едва не зарыдал: желтый дом обвивали похожие на лианы существа они цеплялись за окна и карнизы, свешивались с балконов, висли на фантомах бельевых веревок Не зная, что делать, Пал Палыч решил сделать хоть что-нибудь, а именно: купил сначала один шкалик коньяка, потом другой, третий и худосочные ангелы на Дурском разводят на херес крыльями, а тучный зоил, не первую югу путающий телегу с рецензией, нелепо машет биг-букнутыми ручонками немедленно выпил.
Здесь следует сделать небольшое отступление и сказать о том, что ни в Б., ни в Ч. Пал Палыч Рыков не верил: твердо стоя на позициях ортодоксальной анимарии, которую, приди сие название в шлемик иному райтеру или, что хуже, волоокой райтерше, что вяжет нетленки крючком да спицами, а потом занимается их «раскруткой», следовало б перелицевать скорей в клинический случай законопослушного душеедства, ибо лазерные, инсулиновые да электросудорожные способы кодирования хоминидов на простое хоминидное щастье, снискавшие в больничке славу, где трудился на благо Хоми проф. Рыков (табличка на двери кабинета), едва ли можно назвать хоть сколько-нибудь, ex.me, гуманными. Виной всему была, разумеется, ее Величество Парадигма (уж сколько tокторов с tокторицами отдали ей честь и не sosчитать!), в зубастом лоне которой никак не умещалась даже самая обыкновенная, с точки зрения анимарии феноменологической, диссоциация, а по-простому раздвоение личности. Рыков, конечно, понимал, что, скажем, где-нибудь в далекой Хомининдии подобное «нарушение личностной индентичности» названо будет трансом и полчища хомипологов накинутся на него, посмей он поставить под сомнение факт овладения духами «и прочие медитации», как называл Пал Палыч все, что нельзя было измерить или взвесить, тогда как в родной Хоминляндии, а также в «загнивающих» Бляндиях, где переход особи из активного состояния в пассивное не только не приравнивает ее к отработанному материалу, но, наоборот, позволяет ей, особи, немного порадоваться, все та же диссоциация будет названа mental disorders Вот Пал Палыч и нарушал, тем более что ортодоксальная анимария, на которую он хоть и не молился, но ставить под сомнение чью Главную Парадигму никогда не решался, критериев степени нормальности (взять, ex.me, количественные заценки выраженности воли или эмоций: а что?..) выработать так и не сумела: а значит, коли фрицу в кайф хоминиду-то не жить что один душеед «эмоционально-волевым снижением» посчитает, другой р-раз! и за «норму» выдаст, и никому ничего за это не бу.
Ну да, ну да, он, Рыков, все про «исчезающие» диагнозы-то знает много чего из пострельного списка исключили: а попробуй-ка, старче, объективируй, ежли такой умный и небогатый, клиническую поллюцинацию! Не сгноишь ли кого, часом, покуда про дисбаланс мифический химический? биологичесикий? кто ж его разберет в палатке! буковками своими снулыми в карте не настучишь?.. Пройдемте, впрочем, пройдемте-ка пройдемте-ка! за персонажем.
* * *
Едва добравшись до квартиры, Пал Палыч, не сняв пальто и шляпы, кинулся на кухню. Приподняв крышку сковородки и увидев холодную курью ногу да, как называла Рита-1 крыло, руку, Рыков шмякнул их шлеп-с, шлеп-с на блюдо, бросил одежду на спинку стула и, присев, шумно сглотнул, после чего, собравшись было вгрызться в поднесенный к пасти кусок живой некогда плоти, у которой, равно как и у живой плоти Рыкова, имелись болевые рецепторы, неожиданно замер да и так знай себе, настукивает по клавке грезящий о лаврах нововьюный писец «упэрил зенки в тарэль». Курья нога, дернувшись, напряглась, затем приподнялась и, поскользнувшись на лужице масла, пошла-шла-шла по тарелке, после чего, ловко подтянув к себе крыло, сложилась на удивление быстро, превратившись в розовато-оранжевую самку породы фавероль, а именно в видавшую виды куру с пятью пальцами на лапах, кремовым хохолком и дурацкой бородкой, которую душеед наш, глянув на висевший у окна каирский вирус с изображением надменной фараонши, назвал, не имея на то особых причин (теперь, впрочем, его вера в то, будто причина возникает раньше следствия, была поколеблена), «церемониальной подвесной» Перекрестившись, чего с ним обычно не случалось, Рыков перевел взгляд на тарелку и похолодел: куриная фараонша, закручиваясь по спирали в воронку (нагнувшись, Пал Палыч заглянул под стол, но никаких приспособлений впрочем, для чего?.. не обнаружил), проваливалась в буквальном смысле сквозь пол, но словно бы не до конца: это-то и обескураживало Когда голова, казалось, уже должна была исчезнуть, неведомая Рыкову сила выталкивала ее обратно, и все повторялось по новой, с той лишь разницей, что заморская дичь раз от раза уменьшалась в размерах, превращаясь из перекормленной самки сначала в невинную цыпу-гриль (на миг Рыкову показались, будто глаза у твари этой простим доктору грубость занебеснутые: в точности как у Риты-1 но только на миг), а потом в яйцо, имеющее, как уверяют экстра- и прочие сенсы, форму ауры, в существование которой Пал Палыч с упорством хоминёнка не верил, и иже с ним, потому как в то самое время, когда смиренный автор грызет сии строки, персонаж его совершает один из скачков в то самое Далёко, которое можно назвать просмотровой февральностью, или demo-версией. И что же ну-ка, ну-ка, он просматривает?
* * *
А просматривает он клетку из витой проволоки ту самую клетку-батарею, где свет горит почти круглосуточно, а существо, расположившееся аккурат под лампами, уточняет, что «эти твари» несутся каждые тридцать два часа каждые тридцать два часа четырнадцать месяцев кряду, после чего забиваются, и «ЗАбиваются?» выдыхает Рыков, впервые полюбопытствовавший, почему ЗА-, а не У-, и замечает хоминида с раскаленным ножом, спешащего ptichku во избежание внутривидового каннибализма, поясняет существо обес что-что? клювить. «Рита-а-а, ко мне» только и смог крикнуть Пал Палыч, подбежавшая Рита-2 лизнула его руку и, поджав уши, завыла.
Стоит ли говорить, что аппетит пропал напрочь? Мало того, что секунду назад Рыков побывал в аду все это цветочки: десятки сотни? он не ведал! голов заполнили дом, тут же впитавший в себя запахи крови и экскрементов, так и смердит, верно, смерть, догадался Рыков, на ум которому приходила меж тем всякая чушь: крестоматийное, скажем, «Хоминляндия есть игра природы, а не игра ума» или эстетское «Случай, который мог бы произойти, заканчивается фигой», что, впрочем, не избавляло Пал Палыча от, как называл он картинки, поллюцинаций. Шеренги кур и гусей, свиней и кроликов, овец и лошадей тянулись, казалось, до горизонта. Приглядевшись, Пал Палыч различил и быков, и молочных коров, и телят с ягнятами Были тут и индейки, и перепелки, и поросята-сосуны, и поросята-отъемыши всех разве перечислишь!.. Космический его секундомер застыл не в силах справиться со страхом (главное, как не преминуло напомнить одно из следящих за нитью повествования существ, средство приручения хоминида), Рыков кинулся в хальюн, где его и хотелось бы сказать «благополучно», но это, увы, не так: отмывать пришлось не только пол, но и стены вырвало. Вытерев губы и вмиг посеревшее лицо туалетной бумагой «Жасмин», пошатывающийся Рыков выбрался в коридор и застонал: обрывки фраз куздроглокой хрипторши «корейка из тайца с кровью», «маринованное сырое филе голубя» парализовали вконец, и в тот самый момент, когда Пал Палыч совсем скис, до него наконец дошло, что всю эту живность он, стало быть, и пожрал Tastes differ!.. Услышав, как поворачивается в замочной скважине ключ, Рыков схватился за сердце: Рита-1 ох, не к timени!.. Когда, впрочем, жена к timени? И эта ее Мигрень с ней, под ручку скука, тоска: мыстамаройходимпарой, тьфу!.. «Верста есть пятьсот саженей, или полторы тыщщи аршин, или три с полтиной тыщщи футов, или тыщща шестьдесят шесть и восемь десятых метра, зашептал быстро-быстро Рыков, силясь поставить черепушку на место. В одной морской миле тыщща восемьсот пятьдесят два и две десятых метра, один фунт равен» «Ты все еще в оффе?» сухо поинтересовалась Рита-1; сделав усилие, он выдавил улыбку, похожую на гримасу, развел руками и внезапно насторожился. Да, все в его благоверной осталось будто б прежним и вместе с тем что-то чужое, чуждое, агрессивное появилось в облике. Подойдя ближе, Рыков заметил маячивший над ее париком прозрачный bubble: в пузыре вполне отчетливо, несмотря на причудливый шрифт, различались буквы, складывающиеся в слоги, слоги в слова, а слова в предложения, смысл коих казался Рыкову поначалу более чем странным (взять, к примеру, одно лишь «только бы этот не понял») и все же сомневаться в коих было по меньшей мере глупо: баббл за бабблом, баббл за бабблом вот тебе «и да любите друг друга», вот тебе и мигрень «Куй-железо!» маяк для жертв нестоячки (так безыскусно называли бабки, к которым упорно не ходил Рыков, скучный профессорский диагноз): «Хрен-новация мерцалка, увиденная в аптеке, необходимая для дыррэкции твердость и хрузка на ваш многочлен!..»
* * *
О да, размышлял Рыков, закрывшись в кабинете, адюльтер, в сущности, не самая скверная штука: хоминид по природе слаб и эгоистичен но что с того? Главное, не подать виду, никоим образом не выдать страх А может, уйти в работу? Теперь-то ему наверняка будет проще понять пациентов во всяком случае, некоторых Откинувшись на спинку стула, Пал Палыч подвинул двумя пальцами крохотное существо, примостившееся на полуоткрытом ящике письменного стола (он а что делать! почти уже привык к ним), достал ежедневник и, погрузившись в чтение, раскраснелся от злости: мало того, что его записи изменились до неузнаваемости, дробный анамнез с описанием анимарического скватуса и sosтояния как ветром сдуло! Судите, впрочем, сами.
* * *
«Больной П., 31 год, архитектор. Замкнут, напряжен, чаще всего рассеян; принимает химию для мышц. Страдает фитнес- и интернетзависимостью, панически боится конца света. Питается пять раз в день, преимущественно гречкой с мясом. Ревнует жену скорее всего, безосновательно. В обеденный перерыв сбегает из архбюро в Текстоед и читает с середины книги в среднем минут тридцать. Коллег ненавидит, считая их бездарными быдлом. Мечтает о любовнице, которая сделала бы ему массаж ступней. Уверен, что в Гоминляндии таких нет подумывает о сексуальном туризме. Глубоко несчастным чувствует себя чаще всего в воскресенье вечером, когда гуляет с догом по кличке Муся».