Вот как.
Некоторое время Мириамель молча размышляла. Она снова недооценила монаха. Кадрах оставался трезвым с того момента, как они сели на корабль Гилсгиата в Эбенгеате. Впрочем, тут не следовало удивляться: во время путешествия у него случилось несколько сильных приступов морской болезни. За его пухлым лицом скрывался хитрый ум. И вновь она задала себе вопрос и далеко не в первый раз, о чем Кадрах думает на самом деле.
Я сожалею, наконец сказала она. Это хорошая идея. Ты думаешь, что кто-то в самом деле нас ищет?
Мы были бы глупцами, если бы считали иначе, миледи. Монах взял ее за локоть и повел на нижнюю палубу.
Когда она в последний раз бросила взгляд на Пердруин, он походил на огромный корабль, неожиданно появившийся посреди волнующегося океана перед их маленьким хрупким суденышком. В какой-то момент возникло большое темное пятно чуть в стороне от носа корабля; а в следующий словно завеса тумана рассеялась, Пердруин возник перед ними, точно нос могучего судна.
Тысячи световых пятен проглядывали сквозь туман, мелких, точно бабочки, которые заставляли огромную скалу сиять в ночи. Когда грузовой корабль Гилсгиата проплывал мимо портовых строений, остров продолжал подниматься перед ними, постепенно закрывая затянутое тучами небо.
Кадрах решил, что им следует оставаться на нижней палубе, и Мириамель такой вариант вполне устраивал. Она стояла у перил, прислушивалась к крикам и смеху матросов они сворачивали паруса, доносящимся из темноты, которую едва рассеивали фонари. Начавшуюся песню прерывал поток ругательств, и снова раздавался хохот.
Ветер в бухте под прикрытием береговых строений был уже не таким злым. Мириамель почувствовала, как диковинное тепло поднимается по ее спине к шее, и вдруг поняла, что счастлива. Она свободна и направляется туда, куда сама решила; сколько Мириамель себя помнила, с ней всегда происходило иначе.
Мириамель не была в Пердруине с самого детства, но у нее возникло ощущение, будто она возвращается домой. Ее мать Иллиса привезла сюда маленькую Мириамель, когда навещала сестру, герцогиню Нессаланту, в Наббане. Они остановились в Ансис Пелиппе, чтобы нанести визит вежливости графу Стриве. Мириамель почти ничего не запомнила от того визита она была совсем крошкой, если не считать доброго старика, который дал ей мандарин, а также сада с высокими стенами и выложенными плиткой дорожками. Мириамель гоняла красивую птицу с высоким хвостом, пока ее мать пила вино и смеялась с другими взрослыми людьми.
Добрый старик, вероятно, был графом, решила Мириамель. Такой сад мог позволить себе только очень богатый человек, тщательно ухоженный рай, скрытый за стенами замка. Здесь росли цветущие деревья, а в пруду, к которому выходили тропинки, плавали красивые серебристые и золотые рыбки
Ветер в гавани набирал силу и принялся дергать ее плащ. Перила под пальцами Мириамель были холодными, и она спрятала руки под мышками.
Вскоре после визита в Ансис Пелиппе ее мать отправилась в новое путешествие, но на сей раз не взяла с собой Мириамель. То самое путешествие, в котором Джошуа потерял руку и которое стало последним для Илиссы. Элиас, едва не потерявший голос от горя, сказал маленькой дочери, что ее мать больше никогда не вернется. В своем сознании ребенка Мириамель представляла мать пленницей прелестного сада с высокими стенами, похожего на тот, где они вместе побывали в Пердруине, и она никогда его не покинет даже для того, чтобы навестить дочь, хотя та так сильно по ней скучала
И дочь лежала без сна многие ночи после того, как горничные укладывали ее в постель, смотрела в темноту и строила планы спасения матери из цветочной темницы, расчерченной множеством выложенных плиткой тропинок
С тех пор все шло не так. Казалось, ее отец выпил медленно действующий яд, когда умерла ее мать, ужасное средство, которое гноилось у него внутри, постепенно превращая в камень.
Где он сейчас? Чем занимается Верховный король Элиас?
Мириамель посмотрела вверх на окутанный тенями гористый остров, и на мгновение ей показалось, что ее радость уходит, так ветер мог вырвать платок из ее руки. Даже сейчас ее отец вел осаду Наглимунда, направляя свою ужасную ярость на стены крепости Джошуа. Изгримнур, старый Тайгер, все они сражаются за свою жизнь, пока Мириамель проплывает на корабле мимо береговых огней по темной гладкой спине океана.
И кухонный мальчишка Саймон, с его рыжими волосами, неуклюжий, но с лучшими намерениями, нескрываемыми тревогами и смущением она ощутила печаль при мысли о нем. Он и маленький тролль отправились на бездорожный север и, возможно, исчезли там навсегда.
Мириамель расправила плечи. Мысли о прежних спутниках напомнили ей о долге. Она путешествовала как ученик монаха, к тому же постоянно болеющий. Ей следовало спуститься на нижнюю палубу, ведь скоро корабль подойдет к пристани.
Мириамель горько улыбнулась. Как много обманов. Она освободилась от отцовского двора, но продолжала изображать другого человека. Как и многие печальные дети Наглимунда и Мермунда, она часто делала вид, что счастлива. Лгать было легче, чем отвечать на продиктованные благими намерениями вопросы, на которые она не знала ответов. По мере того как отец все больше от нее отдалялся, Мириамель делала вид, будто ей все равно, хотя чувствовала, что его что-то гложет изнутри.
И где был Господь, удивлялась юная Мириамель; где был Он, когда любовь медленно превращалась в равнодушие, забота становилась обязанностью? Где был Бог, когда ее отец Элиас умолял Небеса дать ему ответы, а его дочь, затаив дыхание, слушала, стоя в тени у его покоев?
«Быть может, Он поверил в мою ложь, с горечью думала она, спускаясь по скользкой деревянной лестнице на нижнюю палубу. Быть может, хотел верить, чтобы иметь возможность заниматься более важными вещами».
Город на склоне горы был ярко освещен, а дождливая ночь совсем не испугала гуляк в масках. В Ансис Пелиппе отмечали праздник Летнего солнцестояния: несмотря на удивительно неприятную погоду, узкие извилистые улицы заполнили веселившиеся горожане.
Мириамель отступила назад, когда мимо провели полдюжины мужчин, одетых как скованные цепью обезьяны, которые постоянно спотыкались. Заметив одиноко стоявшую в закрытом дверном проеме Мириамель, пьяный актер, чей фальшивый мех слипся от дождя, повернулся, словно собирался что-то ей сказать. Но вместо этого он рыгнул, по его наполовину скрытым маской губам скользнула извиняющаяся улыбка, и он вновь обратил скорбный взгляд на мокрые камни мостовой.
Как только обезьяны скрылись из вида, рядом с ней внезапно появился Кадрах.
Где ты был? резко спросила она. Ты отсутствовал почти час.
Нет, совсем не так долго, леди. Он покачал головой. Я выяснял кое-какие вещи, которые могут оказаться полезными. Он огляделся по сторонам. Какая сегодня удивительная, шумная ночь, не так ли?
Мириамель снова потянула за собой Кадраха на улицу.
Глядя на них, никому и в голову не придет, что на севере идет война и умирают люди, неодобрительно сказала Мириамель. Никто не думает, что в Наббане скоро также начнется война, а ведь он находится по другую сторону пролива.
Конечно нет, миледи. Кадрах тяжело дышал, стараясь не отставать и соизмерять свои более короткие шаги с быстрыми и длинными шагами Мириамель. Обитатели Пердруина всегда старались не знать таких вещей. Именно благодаря этому им достаточно часто удавалось не участвовать во многих конфликтах, умудряясь поставлять оружие и продовольствие обеим воюющим сторонам, как будущим победителям, так и побежденным, получая, естественно, немалые деньги. Он усмехнулся и стер воду с глаз. Только ради защиты своей прибыли люди Пердруина могут принять участие в войне.
Остается только удивляться, что никто еще не захватил этот остров. Принцесса и сама не понимала, почему безрассудство горожан Ансис Пелиппе так ее задевает, тем не менее не могла справиться с возмущением.
Никто не захватил? И испортил тем самым источник, из которого все пьют? Кадрах выглядел удивленным. Моя дорогая Мириамель прошу прощения, дорогой, Малахия я должен помнить, ведь очень скоро мы будем вращаться в кругах, где ваше настоящее имя многим знакомо, мой дорогой Малахия, тебе нужно много узнать о нашем мире. Он немного подождал, пока мимо не прошла еще одна группа горожан, громко споривших из-за слов какой-то песни. Вот, сказал монах, указывая на них, прекрасный пример, почему то, о чем ты сейчас говорил, никогда не произойдет. Ты ведь слышал их спор?
Мириамель пониже надвинула капюшон, защищаясь от косого дождя.
Только часть, призналась она. И что все это значит?
Здесь важна не тема спора, а способ. Все они жители Пердруина, если только моим ушам не навредил рев океана они спорили на вестерлинге.
И что с того? удивилась Мириамель.
О, Кадрах прищурился, словно выискивал что-то на хорошо освещенной и заполненной толпой улице. Мы с вами разговариваем на вестерлинге, но, за исключением тех, кто живет в Эркинланде да и то не всех, больше никто не говорит на нем. Риммеры в Элвритсхолле используют риммерспак; в Эрнистире собственный язык тут все зависит от того, где ты находишься, в Краннире или Эрнисдарке. Только в Пердруине перешли на универсальный язык вашего деда, короля Джона, и для них он стал родным.
Мириамель остановилась посреди скользкой дороги, веселившиеся горожане стали обходить ее с двух сторон. Тысячи масляных ламп устроили фальшивый рассвет над крышами домов.
Я устала и хочу есть, брат Кадрах, и не понимаю, к чему ты ведешь, сказала Мириамель.
Все очень просто, ответил Кадрах. Пердруинцы стали такими, какие они есть, из-за того, что старались угодить или, если выразиться более определенно, они знали, в каком направлении дует ветер, и бежали туда, так что он всегда дул им в спину. Если бы народ Эрнистира был склонен к завоеваниям, то купцы и моряки Пердруина учили бы эрнистирийский язык. «Если король хочет яблок, как говорят в Наббане, Пердруин посадит яблоневые сады». Никакое другое государство не будет настолько глупым, чтобы нападать на столь уступчивого друга и союзника.
Ты хочешь сказать, что души пердруинцев можно купить? резко спросила Мириамель. Что они хранят верность только сильным?
Кадрах улыбнулся.
В ваших словах я слышу презрение, миледи, но, в целом, вы сделали правильные выводы.
Но тогда они ничуть не лучше, чем она осторожно огляделась по сторонам, сдерживая гнев, чем шлюхи!
Обветренное загорелое лицо монаха стало холодным и отстраненным, а улыбка была почти формальной.
Не каждый способен быть героем, принцесса, спокойно сказал он. Некоторые предпочитают сдаться неизбежному и утешать свою совесть даром выживания.
Мириамель подумала, что Кадрах совершенно прав, но не смогла понять, почему ощущает такую непередаваемую печаль.
Мощенные булыжником мостовые Ансис Пелиппе не только оказались мучительно кривыми, во многих местах они взбирались по выдолбленным каменным ступеням вверх по склону горы, а потом по спирали спускались вниз, переплетаясь и скрещиваясь под диковинными углами, точно змеи в корзине. Дома по обеим сторонам улиц стояли вплотную друг к другу, в большинстве окна были занавешены, словно глаза спящего человека, в некоторых горел яркий свет и гремела громкая музыка. Фундаменты зданий уходили вверх под углом, каждое сооружение не слишком надежно приникало к склону горы так, что верхние этажи нависали над узкими дорогами. По мере того как от голода и усталости у Мириамель все сильнее кружилась голова, временами ей казалось, будто она снова оказалась среди подступавших со всех сторон деревьев леса Альдхорт.
Пердруин состоял из грозди холмов, окружавших Ста-Мирор, центральную гору. Их бугорчатые спины высились прямо над скалистыми гранями острова, выходившими на залив Эметтин. В результате силуэт Пердруина напоминал свиноматку и кормящихся у ее брюха поросят. Равнина здесь практически отсутствовала, если не считать перевалов, где высокие горы сходились друг с другом, а деревни и города Пердруина лепились к склонам этих гор, как гнезда чаек.
Даже Ансис Пелиппе, огромный морской порт и резиденция графа Стриве, был построен на крутых склонах мыса, который местные жители называли Каменным причалом. Граждане Ансис Пелиппе могли, стоя в множестве мест на одной из приникавших к горе улиц, махать своим соседям на главной улице города.
Мне нужно что-нибудь съесть, наконец сказала Мириамель, тяжело вздохнув.
Они стояли на перекрестке одной из петлявших улиц, откуда между двумя зданиями видели свет, озарявший затянутый туманом порт внизу. Тусклая луна, словно осколок кости, висела в небе, затянутом тучами.
Я также готов остановиться, Малахия, задыхаясь, сказал Кадрах.
Как далеко отсюда до аббатства? спросила Мириамель.
Здесь нет аббатства, во всяком случае, мы туда не пойдем, заявил Кадрах.
Но ты же сказал капитану а, вот оно что. Мириамель покачала головой, чувствуя тяжесть влажного капюшона и плаща. Конечно, ну и куда мы направляемся?
Кадрах посмотрел на луну и тихо рассмеялся.
Куда захотим, друг мой. Мне кажется, в конце улицы есть приличная таверна: должен признаться, я вел нас именно в ее сторону. А вовсе не из-за того, что мне нравится взбираться по безумным горам.
Таверна? Но почему не постоялый двор? спросила Мириамель.
Дело в том, уж прошу меня простить, что все это время я не думал о еде. Мне пришлось слишком много времени провести на палубе омерзительного корабля. И я стану отдыхать только после того, как утолю жажду. Кадрах вытер рот ладонью и усмехнулся.
Мириамель не понравилось выражение его глаз.
Но мы только что прошли мимо таверны начала она.
Совершенно верно, кивнул Кадрах. Таверны, полной любителей рассказывать истории и тех, кто постоянно лезет в чужие дела. Он повернулся спиной к луне и решительно зашагал вперед. Пойдем, Малахия, мы уже совсем рядом, я уверен.
Складывалось впечатление, что во время праздника Летнего солнцестояния не существовало таверны, не переполненной посетителями. К счастью, в «Красном дельфине» они хотя бы не сидели щека к щеке, как на постоялых дворах возле порта, а только локоть к локтю. Мириамель с радостью опустилась на скамью у дальней стены, и теперь ей оставалось лишь прислушиваться к разговорам и песням. Кадрах, положив на пол свой мешок и посох, ушел, чтобы получить «Награду путешественника», но довольно быстро вернулся.
Добрый Малахия, я совсем забыл, насколько сильно обнищал после того, как заплатил за наше морское путешествие. У тебя найдется пара монет, чтобы я, наконец, мог избавиться от жажды?
Мириамель сунула руку в кошелек и вытащила из него пригоршню медяков.
Купи мне хлеба и сыра, сказала она, высыпая монеты в протянутую ладонь монаха.
Пока она сидела, жалея, что не может снять мокрый плащ, чтобы отпраздновать избавление от дождя, в таверну ввалилась еще одна группа одетых в маскарадные костюмы горожан. Они стряхивали на пол воду с одежды и требовали пива. Лицо того, кто был самым громогласным, скрывали маска пса с высунутым красным языком. Пока он стучал кулаком по столу, требуя выпивки, его правый глаз загорелся, когда он заметил Мириамель. Она ощутила страх, внезапно вспомнив другую собачью пасть и огненные стрелы, летевшие сквозь лесную темноту. Однако этот пес быстро повернулся к своим товарищам, пошутил, закинул голову назад и захохотал так громко, что матерчатые уши маски зашевелились.