***
Дома ждал холодный белый стол, напитавшийся декабрем из окна. На столе жили стопки «Поттера» и Экзюпери, цветные шариковые ручки, мамины иконки и свечки над компьютером. Ручками можно рисовать Кроули и Шифера в тетради по матеше, на полях, а воском капать на конверты с письмами. Самой себе. Вернее, воображаемому адресату. Как-то раз она прочитала, что можно вызвать у себя в голове Тульпу, которая будет как настоящий человек, только невидимый для всех остальных. И решила попробовать. Ничего не вышло, но, в конечном счете, она все равно понимала, что это разговор с собой. Тульпа так и не пришла. А воск был прозрачный, белый.
На втором, её этаже кровати стены были увешаны плакатами и самодельными стикерами с Честером, глазастыми треугольниками и красными гранатами в форме сердец. В полке спрятана коробка из-под карт с запасом сигарет и бутылёк спирта с ватой. Под подушкой спутались белые наушники. На втором этаже кровати можно было быть как дома. Здесь она ревела над смертью Чарли в десятом сезоне, в первый раз красилась, в первый раз просыпалась от боли в животе и кровавых потеков на простыне. Писала письма самой себе. Выговаривалась по ночам. Здесь было безопасно.
***
Снег завалил еще гуще, чем раньше. Хойзер выл припев в наушниках. Было четыре, и на улице рано темнело. Лиза вылезла из каморки-чердака и закрыла за собой скрипящую дверь.
На крыше было довольно скользко, но нам, как говорится, не привыкать. Лучше отсидеться здесь, чем дома, пока отец не протрезвеет. Вот в январь будет совсем холодно. Жалко только, что нет розетки, а то телефон скоро разрядится на такой погоде. Ну и ладно. Ходи кругами, тихо подпевай, не волнуйся. Мы это уже проходили. Под хорошую песню всё пройдет.
Снег всё валил, и под ногами зажигались теплом чьи-то окошки. С наступающим.
Сказка повзрослела, и волшебные двери оказались беззащитными.
Да как тут успокоиться?!
Лиза падает в сугроб возле дымохода и бьет кирпичи в его основании. Без перчаток. Не рассчитав, до крови. Суёт руку в белую гущу и плачет.
«Я никто. Я красные слизистые буквы, потёкшие по белой стене. По его стене, в прямоугольной рамочке прямо под профилем. Извините, вам ограничили доступ. Вот так у нас теперь выглядит отчаяние.»
Над головой темнеет, над головой из ведра на землю выливается вечер. А Честер умер. Повесился.
«Не реви на холоде, глаза воспалятся. машинально подумала она. А, к чёрту.»
Где-то там, внизу, в кухне бьют посуду и истошно кричат, не разбирая сторон и слов. А вдали кричат поезда, потерянные, заблудившиеся в метель.
Рука в сугробе замерзла. Теперь трудно было сигарету вытащить. Лиза стала греть пальцы об огонёк зажигалки. Просто крошечный огонёк посреди большой и тёмной крыши.
Был бы сейчас рядом парень, стало бы немного легче. Но он исчез, хотя в последнем сообщении все-таки обещал позвонить. Лиза втайне лелеяла надежду, что это просто какое-то недоразумение, и сейчас он наберёт ей, и утешит, они поговорят и просто будут вместе. Он у неё был первый, поэтому она ещё не знала, как это бывает. Она курила, давилась, задыхалась электричеством и ждала.
Всё обязательно случится. А наутро отец протрезвеет и начнет искать работу, и мир вновь наладится.
А вот и зазвонил телефон, лёгок на помине. Ничего, живем, бойцы! Есть еще похер в похеровницах. Ща проплачемся и будем как новенькие.
Алё? сказала она.
Облачко пара изо рта.
Лиз?
Привет!
Женский голос по ту сторону трубки.
Привет. Слушай Надо поговорить. В общем
Снег валит, и на крыше становится еще темнее.
И тут огонёк гаснет, и уже не остаётся ничего.
День второй. В тесноте
Гитарник перешел в сон, сон выродился в полудрёму. Перевалило за полдень. Яша выкрался из комнаты, переродившийся, но не свежий, и пошёл искать Гримма.
Гостиная, к которой он направлялся, была сонной и расплывчатой, полной полуспящих, измученных людей. Кто-то медленно съезжал в кресле, никак не находя сил упасть на пол. Чья-то рука, подрагивая, протягивала сигарету другой фантомной руке. Гримм, лежавший между ними, с усилием поднялся, помог им передать наконец, что надо, и упал на твёрдый ковер. Вот ещё чуть-чуть, подумал он, и я превращусь в типичного утреннего зомби. О боги
Тут он краем глаза увидел движение в двери.
«Опа, прошептал он, завидев, как Яша, пошатываясь, заходит в комнату. Таки пришёл. Ну, значит, будем играть.» Гримм потянулся, вскочил, с наслаждением сбрасывая с себя полуденный сон.
Доброе, доброе утро! сказал он уже громко, раскинув руки, ну что, солдат, как тебе ночка? Пошли на кухню, щас мы тебе сообразим сухпаёк. И он увлек открывшего было рот Яшу прочь из комнаты.
Значит так, продолжал он, ведя его сквозь коридоры, во-первых поздравляю. Ночь нынче бедовая, но сейчас всё уже закончилось. Во-вторых, поешь. И пойдем искать пятницу, надо тебя с ней познакомить. И ещё
Гримм, перебил наконец новенький, что здесь происходит?
Гримм опешил.
То есть что?
Я просидел чёрт знает сколько часов в каком-то шкафу, убил спину, и всё это чтобы подыграть какой-то вашей приколюхе, говорил он, раздражаясь, которой на самом деле вообще нет?
Гримм застыл на секунду, затем проницательно улыбнулся.
А-а, значит, вот как. Ты его не видел.
Кого?
Воду. Я ж тебе вчера говорил. Ну, значит, повезло тебе! Что, совсем ничего не было? с завистью допытывался он, ты просто все проспал??
Яша подумал о подоконнике, помедлил и сказал:
Ничего.
Гримм прищурил глаз.
Ну ладно. Пошли. Если интересно, как бы невзначай бросил он, я тебе покажу дом, расскажу, что знаю
Рассказывай.
Ну вот, улыбнулся Гримм теперь с тобой можно разговаривать.
И они пошли по коридорам, как заблудший путник и лесник, ведущий его к опушке сквозь чащобу.
Найди себе место, продолжал он на ходу, какое-нибудь такое, где сможешь просидеть четыре часа и не сломать спину. В ближних комнатах всегда полно людей, но никто не держит тебя у кухни. К тому же, люди приходят и уходят. Так вот, нашёл и никому о нём не говори. Пусть будет тайник только для тебя, знаешь, как в детстве, в прятках. Нашёл нычку где-нибудь в кустах или на дереве, и ни гу-гу, чтоб никто другой не знал и не занял. Здешняя игра, как и любые детские игры, проста. Думай, как ребёнок, и будешь жить. Думай по-другому, и, возможно, выиграешь.
И что это должно значить?
А ничего. Все остальное додумаешь сам, тебе подскажет игра.
«Ладно, сдался Яша и решил сменить тему.»
А у тебя есть такой тайник?
Знаю парочку, уклончиво ответил Гримм.
***
В кухне было полно народу. Мальчики, девочки. Где-то промелькнул скрюченный силуэт, сопровождаемый котом. Какой-то старик. Яша попытался проследить за ним взглядом, но тот пропал так же внезапно, как и появился. Всё вокруг подернуто солнечной дымкой. Все смешались, оживая после очередной ночи, мельтешащие, маслянистые, разноцветные лица.
Гримм всё время вертел головой и всегда внимательно поворачивался к тому, с кем говорил. Создавалось такое ощущение, что он хочет перездороваться со всеми, кто есть в доме, а если найти кого-то не мог, обязательно расспрашивал о нём у знакомых, просил разыскать его где-нибудь или передать привет. Он был весел и сосредоточен. Яша заметил, что он иногда загибает пальцы, будто что-то считал.
Он ко всем был добр и всем оказывал внимание обнимался, шутил или просто бросал какое-нибудь словцо. Но все это делал как-то легко и отстраненно. Что-то Яше подсказало, что это не столько дружелюбие, сколько внутренняя щедрость, которую Гримм может направить куда угодно. В слова, в причинение боли или в изобретение чего-нибудь. И направляет в людей просто потому, что может.
А, вот она, сказал Гримм и вытащил из толпы низенькую девицу со светлыми волосами. Одежда у нее была скромная, но в ушах сережки из перьев всех цветов радуги, а лицо бледное, северное. Гримм её обнял, несколько дольше, чем всех остальных, шепнул что-то и представил Яше.
Знакомьтесь! Яша, пришёл вчера, он указал на новенького, а это Пятница.
Кира, девочка протянула руку. Ладонь у нее была маленькой, но пожатие крепким и холодным. Ты пережил первую игру поздравляю. Теперь тебе нужна карта, идём за мной.