Встреча с «этим пошляком», как она окрестила Жана, княжну несколько выбила из колеи. Она отправилась в костёл, села там на лавку перед алтарем и предалась тяжёлым мыслям.
О замужестве она последнее время совсем не думала. Надо сказать, Анжелика не думала об этом никогда и вовсе не страшилась перспективы «остаться в девках». Всё лучше, чем стать супругой какой-нибудь старой развалины или высокопоставленного идиота. Ей было хорошо и самой по себе. А когда всё случилось между ней и Адамом Она покраснела при воспоминаниях. Потом отогнала, вспомнив свои сны и мысли.
Анжелика выросла без отца. От князя Станислава-Юзефа Войцеховского остался только дурно написанный портрет в полупрофиль и её воспоминания о каком-то высоком мужчине, поднимающем её на руки, кружащем её словно в танце Потом это воспоминание в памяти сменялось другой много людей, ксёндзы в чёрных сутанах, запах ладана, пропитавший всё в доме, а её держит за руку кто-то другой детская ладошка в длинной узкой руке, унизанной кольцами, и она не отводит взгляда от этих колец, и не смотрит на то, что происходит. Потом её подносят к гробу, что-то чёрно-белое лежит в нём
Теперь Анж понимала в гробу был её отец. А за руку её держал, скорее всего, Адам. Тот, кто заменил ей отца. И тот, кто, скорее всего, заменит ей мужа.
Сейчас князь был ужасно занят, чем-то озабочен, и они существовали в этом огромном доме порознь. Может, и к лучшему, но лежа в постели в той самой постели! Анжелика чувствовала, как тоскует по нему.
Словно отзываясь на её мысли, голос князя окликнул её. Девушка резко обернулась. Увидела Адама, и глаза их на миг встретились. Чернота его взгляда поглотила без остатка её синеву. Неверный солнечный свет проникал сквозь витражи, изображающие святых святого Станислава, покровителя Польши, Святого Ежи, поражающего копьем извечную змею язычества, Святого Михала, с крыльями за спиной и мечом огненным, Пресвятую Деву, осеняющую своим благословением праведников.
Адам присел рядом с ней.
Ты помнишь моего отца? спросила княжна, глядя не на него, а на золочёный алтарь, на котором висел крест с Распятым. Скульптор очень натуралистично изобразил раны на теле Христа.
Он был моим первым и последним другом.
А как же Александр? Разве он не твой друг? она вдруг вспомнила облик императора, непристальный взгляд его светло-голубых глаз он очень походил на архангела Гавриила, изображенного на фреске слева от алтаря.
Русский царь сам выбирает себе друзей, мрачно проговорил Адам Чарторыйский. Не спрашивая их на то мнения. Я его друг. Но он никогда не был моим другом. И скоро он в этом убедится.
Что ж, очередное восстание? спросила Анжелика.
Тебе это рассказала мать, да? голос Адама был злым и насмешливым. Нет. Зачем восстание? Я просто хочу дать ему понять, что дружба по крайней мере, то, как я понимаю её не просто переливание из пустого в порожнее этих дурацких слов о Конституции, равенстве и братстве. Не только игривые беседы о дамских прелестях. Это ещё и выполнение обязательств. И обещаний.
Девушка выжидательно смотрела на него. Адам продолжал, и голос его гулким эхом раздавался под сводами церкви:
Он с самого начала не должен был идти в этот поход. Не должен был давать этого сражения. Я создал целую систему. Я давал ему полезные советы, и, если бы он последовал им, то сейчас всё было бы замечательно. Наша Отчизна могла бы надеяться на свободу и объединение. Но таковы последствия его вероломства. И неограниченной власти.
Анжелика смотрела на него понимающими глазами и разделяла его негодование. Потом спросила:
А если бы Польша была единой как раньше не сейчас, но когда-нибудь отдал ли бы ты ему свою корону?
Не думаю, произнёс Адам. Но этого уже не случится никогда.
Почему?
А всё кончено. Сражение проиграно. Союзники потеряны. Далее французы примутся за Пруссию. Русские могут бросать сколько угодно пушечного мяса навстречу армии Бонапарта следующую войну они всё равно не выиграют. Варшаву, в итоге, займут французы. Их император воспользуется шансом объявить себя освободителем Речи Посполитой. И наш народ его, естественно, поддержит. Если русские попытаются вмешаться после того, как Польша окажется под протекторатом Франции, то получат повторение Девяносто четвёртого года. Свои костюшки найдутся, он холодно усмехнулся. И я не знаю, что теперь делать.
Положись на меня, Адам, она взяла его руку в свою. Только скажи, каковы твои дальнейшие планы?
Мои планы он выглядел болезненно-бледным. Я подам в отставку.
Затем он встал, подошёл к чаще со святой водой, окунул в неё кончики пальцев, перекрестился на алтарь, преклонив колено, и направился к выходу. Анж последовала его примеру.
Ты не должен! воскликнула она горячо, когда они вышли из церкви. Зачем?
Пойми. Нам нечего делать. Я убедился в том, что сын тирана и внук Кровавой Екатерины не может не быть подлецом. И в его стране так и будет процветать произвол, что бы Александр не говорил о Конституции и учреждении Парламента. князь смотрел вдаль задумчиво. Если он игнорирует мнения тех, кого назвал личными друзьями, с кем делился тем, чего не рассказывают и на исповеди, то о каком демократическом правлении может идти речь? Нет, я там буду лишним. Да я всегда там был лишним, только не замечал.
Но если ты уйдешь, что же будет с нашей Польшей? не сдавалась Анж. Она не должна объединяться под властью Бонапарта!
Есть много тех, кому всё равно, под чьей властью она объединится, пространно заметил Чарторыйский. Я тоже не желаю, чтобы поляки выступали под французскими знамёнами и становились очередным покорённым корсиканцем народом. Но многим всё равно. И нас и так многие считают «москалями». Мой пост канцлера служит тому лишним подтверждением.
Так на тебя кто-то давит, чтобы ты уходил? Анж пристально взглянула ему в глаза.
Он кивнул.
Свои? шепнула она.
Проклятые Потоцкие, Адам посмотрел на неё. Свои хуже чужих.
Я с тобой, повторила княжна Войцеховская.
Они прошли вместе до дома. Рука в руке.
Если царь не догадается снять всех своих приближённых, особенно тех, кто возглавляет Штаб, он проявит себя большим идиотом, разбавил молчание князь.
Анжелика проговорила медленно, с расстановкой:
А если не снимет, я помогу кое-кому уйти.
После ужина Анжелика прошла к бабушке, изучавшей какой-то древний фолиант, и сразу начала:
Ты знаешь, в каком положении Адам?
Изабелла оторвалась от чтения и измерила внучку испытующим взглядом тёмных глаз.
Он сам во всём виноват.
В чём? накинулась Анж, доселе не позволявшая себе подобных дерзостей. В том, что его обманул Александр?
В том, что вообще мешается в москальские дела, отчеканила княгиня.
У него нет выхода. Он делает это для Родины.
Один такой, пан Понятовский, уже пытался, проговорила Изабелла медленно. Закончилось всё бойней. Адам шёл по пути последнего короля. Мог бы и знать, что царь поступает так, как велит ему левая пятка. И что он не прощает обид, пусть с виду и притворяется, что ни сном, ни духом.
Обиды? переспросила Анж.
Разве рождение ублюдка от того, кому клялся в дружбе не обида? на губах у княгини Чарторыйской заиграла ядовитая усмешка.
Анжелика нахмурилась. Она, естественно, слышала разговоры и сплетни. Но желала подтверждения. И да, она вспомнила Елизавету, и огонь ревности зажегся в её душе. В Петербург она хотела ещё и потому, чтобы интриговать против неё. И, в конце концов, уничтожить окончательно. Слава Богу, императрица довольно глупа, и покончить с ней можно быстро и, главное, бесшумно. Анж знала немало средств и способов для этого.
История стара, как мир, продолжала Изабелла. «Прекрасна королева Гвиневера, прекрасна, но Артуру не верна» Твой дядя играл роль Ланцелота. А потом сия «королева» родила дочку. И все догадались, кто отец. Как понимаешь, не муж. Девочка умерла через год очень удачно. Я так думаю, её отравили. А потом, как знаешь, Адама отправили в Сардинию. Всё случилось из-за его неосторожности. И из-за длинного языка твоей матушки.
Как так? Анжелика аж присела. Кажется, интрига, о которой она знала смутно, начала обрастать в её глазах деталями.
А нечего было ей болтать о том, что нынче польский престол нам обеспечен, ибо родилась королевна, усмехнулась её бабушка. И в своих письмах что Адам, что Анна были чересчур откровенны. А письма вскрывают и перехватывают. Хитрости не хватило твоему дяде, вот чего
Подожди. Но как же два года назад Адам смог стать министром? Если всё было так явно начала княжна.
Стать-то он стал. Но обиды царь не простил. И в самый решающий момент предал его око за око, зуб за зуб, произнесла Изабелла, разглядывая свои красивые миндалевидные ногти.
Смерть ребенка должна быть отомщена, вздохнула Анж. Я этим займусь.
Всегда погибают невинные, проговорила, словно в сторону, Изабелла.
Ты говорила, что дочь моего дяди отравлена. Кем?
А свекровью твоей лучшей подруги, вот кем.
Она не моя подруга, Анжелика отвернулась.
Не торопись рвать с ней отношения, посоветовала Изабелла. Если хочешь уничтожить её мужа и весь их род.
Княжна улыбнулась. У неё был свой план мести, но она, как оказалось позже, несколько запоздала с его осуществлением
Кёнигсберг, март 1806 г.
Война закончилась для Алекса фон Бенкендорфа и его приятелей довольно бесславно, но конец года принёс радости и увеселения, которых они не вполне ожидали. Граф Толстой со своими адъютантами отправился в Берлин, на переговоры с королем Пруссии, и их там встречали почти триумфаторами, несмотря на поражение под Аустерлицем. На столь печальное событие скоро стали смотреть как на «простую погрешность». Русская армия всегда побеждает так же, как и прусская, кстати сказать а то, что случилось с ней недавно, не более чем досадное недоразумение. Отношение короля и королевы Пруссии к российским военным наглядно демонстрировало это чувство. Луиза была, как всегда, восхитительна женщина-мечта, воплощённая грёза, богиня Фрейя. Все вокруг даже флегматичный Георг фон дер Бригген и граф Толстой, начальник Алекса Бенкендорфа и Льва Нарышкина, были немного влюблены в неё. Когда Луиза выезжала в зелёной амазонке с красной отделкой форменные цвета Преображенского полка русские войска приветствовали её с ликованием. Алекс был представлен прусскому королю, а потом с головой окунулся в балы и празднования, гремевшие на весь Берлин. Время стояло рождественское. Почти каждая фрейлина, с которой барон танцевал, вручала ему ключ от своей спальни, и поэтому от недостатка женской ласки он совершенно не страдал.
Вскоре после того, как миссия Толстого закончилась, они отправились в Кёнигсберг «прожигать жизнь дальше», как говорил Нарышкин. К ним присоединился один из принцев Биронов, весьма падкий на выпивку и гашиш, поэтому пребывание во втором по значимости прусском городе оказалось для них весьма весёлым, но разрушительным для здоровья. Лев захворал желчной горячкой, Алекс быстренько проводил принца в Митаву, а сам решил никуда не уезжать, пока друг не выздоровеет.
О смерти Эрики он узнал из письма отца. Про её брата пошли какие-то новости якобы, он объявился в Силезии, наконец, и направляется на Родину. Вести заставили Алекса расплакаться. «Её-то за что?» думал он. «И почему? Она же здоровая была. И не дождалась никого». Георг фон дер Бригген, приехавший вскоре в Кёнигсберг, застал друга детства с красными глазами и распухшим от слез лицом.
Что такое, у тебя сенная лихорадка? спросил Георг легкомысленно. Представляешь, мне тут дали новое назначение к графу Ливену-третьему! Вот мир тесен это не он ли сватался за Эрику фон Лёвенштерн? Кстати, что там с Жанно? Я слышал, он всё-таки нашелся. А ты чего до сих пор здесь? Лео как, а то мы слышали, что он болеет?
Тут Георг насторожился, увидев, что Алекс расплакался ещё больше от этих слов.
С Нарышкиным что-то? нахмурился Бригген. Помирает?
Эрики нет, Алекс протянул другу письмо.
Понятно. Фитингоф её в чахотку вогнал, решительно произнес Георг.
Причём тут Фитингоф? странно посмотрел на него барон.
Эх ты же в Риге почти не бываешь. Ну всё, ему от шурина достанется. Интересно, граф Иоганн это уже знает?
Алекс только рукой махнул. И удалился переживать в одиночестве.
Через неделю Алекс уехал в Ригу вместе с фон дер Бриггеном. И там он встретился с воскресшим из мертвых Жанно Лёвенштерном, который похудел до неузнаваемости и, похоже, совсем разучился улыбаться. А с ним к его полной неожиданности был Константин фон Бенкендорф, который, как оказалось, случайно столкнулся с Лёвенштерном где-то в Преслау на постоялом дворе. После дружеско-родственных объятий Бенкендорф с братом поехали в Петербург, а Лёвенштерн еще некоторое время пробыл в Риге.
***
Жанно фон Лёвенштерн, выздоровев окончательно и прибыв на родину, получил кофр с вещами своей сестры. Почему-то в реальность смерти Эрики он не верил. Казалось ему сестра где-то жива, а в фамильной усыпальнице закопали кого-то другого не её. Но его всё время занимали разговорами о ней так, Бурхард постоянно вздыхал и говорил: «Ангел Чистый ангел И теперь там, на своей ангельской родине», указывая взглядом на потолок в своём доме, расписанный облаками и небесной лазурью. Фитингофы собирались в Италию на год, предлагали даже Жанно поехать туда для «излечения», но барон отклонил приглашение, сказав, что уже довольно лечился. Несмотря на уговоры своего приёмного отца, он желал как можно быстрее уехать из Ливонии в Петербург, чтобы не пересекаться с Иоганном фон Ливеном, которому придётся как-то в глаза смотреть. Екатерина Фитингоф говорила, что брат её очень тоскует по невесте. «Можно себе представить», усмехался горько барон, который сам не прочувствовал всей силы скорби. У своих родственников в Разиксе он тоже побывал. Там царил полный траур. Натали всё время пребывала у своей матери, помогая с маленькими племянницами и утешая невестку хотя сама была, по словам Вилли, безутешна. Сам Вальдемар пребывал в некоей прострации начинал что-то говорить и не заканчивал, сам ходил небрежно одетый и некрасиво заросший тёмной щетиной, начавшей уже превращаться в бороду. Он выглядел постаревшим лет на десять. Казалось, он и сам чем-то болен. В Разиксе не открывали шторы, пыль скапливалась комьями по полу, и обстановка в целом казалась очень тягостной. Поэтому Жанно уехал оттуда, как только счёл нужным.
По дороге он разобрал вещи Эрики. Они были скромными, ничего особенного. Наткнулся на тетрадку с дневниковыми записями, долго колебался, стоит ли читать или лучше сразу бросить в камин. В конце концов, не устоял перед искушением и вдался в записи. «Так вот, значит, кто» сказал Жанно, увидев записи о некоем S. Он примерно догадался по некоторым деталям, которые сестра допустила, по стихам его, переписанным ею от руки что это «Петрарк». Последняя запись, от 11 декабря, заканчивалась цитатой из того Петрарка, который жил давным-давно во Флоренции: «Свою любовь истолковать умеет лишь тот, кто слабо любит». Жанно вздохнул. Если он в Петербурге встретит Марина то что сказать? И этому несчастному графу Иоганну что «Ваша невеста не любила вас и согласилась стать вашей женой от отчаяния»? Он всё же решил сжечь дневник. После того, как ему приснилась сестра как живая, только глаза у неё были без зрачков. За эти несколько месяцев, проведенных в болезни, Жанно в мистику пусть и не поверил, но научился ею не пренебрегать. Поэтому счёл явление Эрики в сновидении неким знаком и больше дневник не читал, а по приезду в Петербург немедленно бросил тетрадь в камин.
На следующий день после его прибытия в столицу к нему явился князь Михаил Долгоруков.