«Уинтроп Текстиль»? Папа повысил голос и повернулся лицом к маме. Его каблук растер сигару по мрамору, рассыпав темный пепел, словно осколки разбитой урны. Эйбл Картрайт причинил боль нашей дочери, а ты волнуешься об «Уинтроп Текстиль»?
Да, волнуюсь. И тебе следовало бы. Я могла себе представить, как она размахивает руками, указывая на холодный мрамор гостиной. Как, ты думаешь, мы можем позволить себе все это?
Я выглянула из-за спин Рида и Нэша как раз вовремя, чтобы увидеть, как папа пронзил маму таким взглядом, что можно было решить, будто он ее ненавидит. Я не любила мать, но отец казался раненым, преданным чувства в нем смешались так, что мне больно было смотреть на это.
Что, если мы ничего не сделаем? Я прислонилась лбом к одному из братьев. Что, если
Я представила Рида в колонии для несовершеннолетних, этого златовласого, бронзовокожего красавчика. Он не продержится там. Он выйдет измученным и таким же, как как Нэш.
Что, если мы найдем способ сделать так, чтобы все это исчезло? закончила я на этот раз громче, выглянув из-за своей стены из братьев.
Бетти Прескотт взглянула на меня с благодарностью, надежда в ее взгляде мешалась с чувством вины. Я могла ее понять: она должна была любой ценой защищать сыновей. Я тоже разделяла ее надежду.
Чудесная мысль, дорогая. Мать шагнула вперед, бодрость вернулась в ее шаг, она дважды хлопнула в ладоши. Позволь мне поговорить с Эриком. Мы все уладим. Никто не будет выдвигать никаких обвинений. Как будто ничего не случилось.
Вот только кое-что все же случилось.
Со мной.
Ее это вообще волнует?
Веселясь и делая с Ридом дурацкие футболки, я отодвинула от себя эту ночь, но стоя тут, уязвимо, на глазах у всех то, что едва не случилось, тяжело ударило по мне. Я спряталась за Прескоттов и упала на Рида.
Широкая ладонь оказалась на моей спине и поддержала меня, и я поняла, что на самом деле упала на спину Нэша.
Он оглянулся через плечо и прошептал:
Тише, Тигр.
Я уставилась в его глаза, пытаясь понять, что он пытается сказать мне этим взглядом. Перед ним ругались мои родители, но я сосредоточилась на братьях Прескотт, мои пальцы нашли опору в руке Рида и словах Нэша.
Почему Тигр? спросила я.
У нас стоял один в фойе, но я никогда особо о нем не думала. На нем восседало безвкусное изваяние Диониса с серебристой кожей, на задних лапах тигра были выгравированы символы культа Диониса, и я не ассоциировала себя ни с чем подобным.
Просто такое выражение, предположил Рид, не глядя на нас. Он сверлил глазами Бетти и Хэнка. Его ярость не уменьшилась, но, по крайней мере, я знала, что она направлена не на меня.
Нэш покачал головой.
Ты Тигр.
Я ждала, что он объяснится, но он не стал.
Когда ты говоришь так, я не понимаю, то ли это комплимент, то ли ты смеешься надо мной.
Он покачал головой, беззвучно хохотнув. Веселье в его взгляде дарило легкость, за которую я уцепилась.
А может, то и другое разом?
Гидеон! Мать закричала. Ее пронзительный голос разрушил чары Прескотта. Мы не поставим этим под угрозу наши отношения с Картрайтами!
И ради этого ты готова поставить под угрозу отношения со своей дочерью?! в ыкрикнул он ей вслед, но она уже вышла из комнаты, направившись в кабинет.
Наконец папа повернулся ко мне, Риду и Нэшу.
Ты в порядке? Эйбл начал он, но остановился, как будто осознав, что мы не одни.
Я закусила нижнюю губу, чтобы та не дрожала. Уинтропы сильные.
Ничего не случилось, папа. Он пытался, но Я смолкла, чувствуя себя глупо, поскольку я все еще пряталась за братьями Прескотт, хотя и не сделала ничего плохого. Я шагнула в сторону и посмотрела папе в глаза, подбородок мой был вскинут, а голос тверд.
Я в порядке. Честно. И если Эйбл в больнице, он получил то, что заслуживает, хотя, мне кажется, я и так неплохо саданула его по яйцам. Дважды. Простите за грубость. Я прислонилась к Риду, и он обнял руками мои плечи. Кстати, пап, эти надписи точны. У Эйбла Картрайта маленький член, а теперь еще и миллион сломанных костей в придачу. В молчаливой благодарности я стиснула ладонь Рида на моем плече.
Папа внимательно посмотрел, ища в моем лице признаки лжи.
Узнаю свою девочку, но мне этого недостаточно. Он покачал головой. Кому-то было не все равно. Тепло разлилось у меня в груди. Он заслуживает тюрьмы.
Нет.
Эм?
Если я выдвину обвинения, он выдвинет обвинения против Рида. Ты это знаешь.
Папа и Нэш выругались одновременно. Папа провел ладонью по лицу и переступил с ноги на ногу.
Прошу, папа, сделай это для меня, добавила я.
Воцарилось молчание. Наконец он смягчился и перевел взгляд на Нэша, как будто тот был лидером нашей маленькой троицы.
Будьте все трое в комнате Эмери, не хочу, чтобы Картрайт вас видел, когда появится. Ладно? От этого все станет только хуже. Я приложу все силы, чтобы уладить случившееся.
Да, пап.
Хэнк, Бетти, прошу присоединиться ко мне в кабинете.
Как только комната опустела, Рид вцепился в горло Нэша.
Что за херня, чувак?
Я успела заметить короткую вспышку раскаяния во взгляде Нэша, и даже с сигаретой в уголке рта он не мог бы казаться спокойнее.
Извини.
Тихо произнесенное слово.
Извинение, которого я не поняла.
Тем не менее я стала свидетелем этой сцены, незваным гостем, которого они не потрудились заметить. Рид сильнее сжал горло брата, прежде чем отпустить его.
Да пошел ты. Он покачал головой. И мать с отцом в придачу. Он прошел к задней двери, игнорируя требование моего отца спрятаться.
Игнорируя меня.
Рид! Я бросилась за ним, но меня дернули за футболку. Я шагнула назад, и Нэш отпустил меня, не обращая внимания на то, что я врезалась в стену.
Пусть идет.
На мимолетную секунду мне захотелось стать Нэшем Прескоттом. Я хотела иметь те химические вещества, которые были в его мозгу и позволяли отпускать небезразличных ему людей.
Но я не была Нэшем.
Я была Эмери Уинтроп.
А Эмери Уинтроп?
Она поняла, что ее влюбленность в Рида Прескотта не так незначительна, как ей казалось.
Она зудела в моем сердце.
Я хотела разорвать свою плоть и вырвать ее из груди.
ЧАСТЬ 2
Преданный
1. Проникнутый постоянством, верностью.
2. Изменнически выданный.
Преданный это контроним, слово, противоположное само себе. Если вы преданы чему-то, вы сохраняете ему верность. Если вы преданы кем-то, ваше доверие обмануто.
«Преданный» напоминание о том, что слова придумываются людьми, а люди иногда совершают ошибки.
Ошибки могущественны: не потому, что в них есть сила разрушить вашу жизнь, но потому, что в них заложена возможность сделать вас сильнее.
Худшие ошибки становятся величайшими уроками, и тот, кто получает их предан.
И ваша задача понять, в каком значении.
Глава 5
Эмери, 18;
Нэш, 28
Эмери
В Истридже редко бывают беззвездные ночи. Они напоминают мне золотых тигров: одни на миллион, порази тельные, опьяняющие. Как и золотые тигры, эти ночи казались чем-то большим, будто пустота в небе намекала, что я могу заполнить большее пространство.
Рид как-то сказал мне, что беззвездные ночи это знак тайн, которыми нужно делиться. Бездонная тьма дает защиту, и, как он сказал, если я собираюсь поведать кому-то тайну, нужно делать это под беззвездным небом.
Нам было девять, и Тимоти Григер тайно подарил мне валентинку, которую Рид умолял показать ему. Я так и сделала, пробравшись в лабиринт деревьев на заднем дворе и с горящими щеками вручив ее Риду.
А потом мы поняли, что на улице слишком темно, чтобы читать ее под полускрытой луной в беззвездную ночь.
Кончилось тем, что мы прислонились к статуе Геры в центре лабиринта и я на память пересказала ему открытку. Это была одна из тех пустых открыток, купленных в магазине, где первые пять строк уже были напечатаны, и Тимоти, мать его, Григер должен был придумать последнее слово, и он написал «какашки» коричневым карандашом рядом с картинкой, где решил изобразить чемодан.
Дорогая Эмери,
Люблю тебя сильнее птиц,
И не найти мне слов.
Люблю тебя сильнее солнца
И свежих пирогов.
Люблю тебя сильней какашек.
Люблю, Тимми.
Поэтично.
Он даже смог правильно написать мое имя.
Казалось логичным, что все эти годы спустя беззвездная ночь заставила неметь мои пальцы, когда я решила выдать Риду самую свою главную тайну.
«Если хочешь встречаться с парнем, который не принадлежит твоему отцу, придется покинуть штат», напомнила я себе, пробираясь из особняка отца в дом для прислуги.
Холодная зима Северной Каролины дразнила меня, пощипывая голые руки. Будто пытаясь сказать мне что-то. Может, даже остановить.
Я подняла телефон и перечитала сообщение Рида, дважды, чтобы убедиться.
«Я порвал с Бэзил. Окончательно на этот раз».
Надежда наполнила все тело нитями возбуждения и предвкушения, и я игнорировала ту часть меня, которая велела развернуться, чтобы сохранить нас, поскольку, как только я признаюсь ему в любви, дороги обратно не будет.
Мы уже никогда не будем просто друзьями. Либо он чувствует то же, и мы станем парой, либо нет, и тогда нечто неловкое и уродливое омрачит то, что останется от нашей дружбы.
«Не беспокойся, Эмери. Ты знаешь, что делаешь. Оно того стоит».
К тому же я никогда не боялась рисковать. Сначала делала, а потом разбиралась с последствиями. Только на этот раз я могла потерять очень многое. Тревога цепью сковывала ноги, замедляя их с каждым шагом.
«Меланхолия.
Лакуна.
Калон».
Я тихо бормотала слова, которые всегда заставляли меня чувствовать себя счастливой. Я выключила телефон, чтобы он не зазвонил в доме Рида. Поскольку у меня не было карманов, я опустила его в деревянный почтовый ящик Прескоттов, тот самый ящик, который Хэнк Прескотт сделал когда-то у нас с Ридом на глазах.
Хэнк позволил нам покрасить его. В итоге ящик стал ярко-синего цвета, с логотипом Дьюкского университета на половине Рида и черным, с увядшими бронзовыми розами на моей. Бетти притворилась, будто ей нравится, тогда как Хэнк расхохотался, потрепал меня по голове и сказал, что я «что-то с чем-то».
Крошечный трехспальный коттедж Прескоттов, втиснутый рядом с беседкой в виде пурпурного сердца, по сравнению с особняком родителей был муравьиных размеров. Я сунула ключ в замок задней двери и провернула его как можно тише. Дверь скрипнула, как и доски под моими ногами, когда я проскользнула через кухню и прокралась в комнату Рида, воспоминания позволяли мне ориентироваться без света.
«Ты уверена?»
Я почти слышала, как Рид задает мне этот вопрос, его акцент западал прямо в сердце. Он был очень осторожен, он всегда прикрывал мою спину, когда я прыгала. И он всегда ловил меня.
Всегда.
Коленки, поцарапанные бесчисленное количество раз, и созвездие выцветших шрамов на моем теле рассказывали истории детских приключений, но молчали о золотоволосом мальчике, что всегда был рядом, даже когда моя мать насмехалась над ним и отпускала замечания по поводу его поношенной одежды, как будто она сама не могла платить Прескоттам те деньги, которых они заслуживали.
Если бы домашними делами заведовал отец, а не мать, ручаюсь, Рид никогда бы не ходил в поношенной одежде, а я могла бы чаще обедать у Прескоттов без чувства, будто отнимаю у них последнее.
Итог: Рид защитил меня. Шрам на лице Эйбла Картрайта доказывал это. Каждый раз, когда я проходила мимо Эйбла по коридорам Истриджской подготовительной школы, дрожь бежала у меня по спине.
Всякий раз рядом с Ридом внутри у меня все обрывалось, словно сошедшая лавина, а сегодня я собиралась переспать с ним.
Ты не спишь? Я поморщилась. Мой вопрос звучал неуверенно, но протяжный южный голос все равно раздался в комнате громче, чем хотелось бы.
Я протиснулась в небольшое помещение и закрыла за собой дверь, не потрудившись включить свет. Не стоит будить мистера и миссис Прескотт. Лунный свет не проникал сквозь задернутые шторы, но я была в комнате Рида достаточно часто, чтобы добраться до его широкой кровати не споткнувшись.
Просыпайся, настаивала я, не вполне понимая, что скажу ему, когда он и в самом деле проснется.
Я планировала эту речь, когда летела домой с зимних каникул в Аспене, но сейчас, перед постелью Рида, это казалось глупым. Что-то подобное сказала бы Нэшу одна из его поклонниц, проведя с ним ночь.
«Ты такой сексуальный, Нэш».
«Что ты со мной творишь, Нэш».
«Мне кажется, я люблю тебя, Нэш».
Мы с Ридом прижимались ушами к двери его спальни, наши щеки розовели, когда мы слышали то, что не было предназначено для наших юных ушей. После того как он прогонял их, а он всегда делал это, они уходили в слезах, мы притворялись, будто ничего не замечаем.
Простыни зашуршали, когда я села на край постели и слегка потрясла Рида за плечи. Он пошевелился и застонал, прежде чем снова улечься.
Это я. Я выдохнула всю свою неуверенность, сократила расстояние между нами и сделала свой ход, оседлав его обнаженную грудь прежде, чем он успел сказать хоть слово. Ничего не говори. «Не останавливай меня». Прошу. Я просто. Я слишком долго ждала. Я хочу этого. Я хочу тебя. Сейчас.
Он не ответил, так что я снова потрясла его за плечи и прошептала:
Просыпайся.
Стянув с себя шелковый халат, я швырнула его на пол. Я чувствовала себя настолько голой, что мне казалось, будто на мне уже нет ни кружевного бра, ни подходящих к нему трусиков. Руки Рида нашли узкий изгиб моей талии лениво, как будто он еще не проснулся. От одного размера его ладоней я почувствовала себя маленькой.
Я потерлась о его широкую грудь. Его тело было вырезано резкими, мраморными, дерзкими гранями. Это было открытием. Подтянутый пресс и грубые ребра под моими ладонями. Энергия, которую он излучал, вибрировала вокруг нас, словно землетрясение.
Я прижалась губами к его губам, а в следующий момент он уже был сверху, перевернув меня с рвением, на которое я и не могла надеяться.
Долго же ты ждала.
От его слов предвкушение разлилось по телу, словно тлеющие угли, разжигающие огонь. От возбуждения его голос звучал глубже, он застонал, как взрослый мужчина, когда я потянулась между нами и провела по нему рукой.
«О боже».
На нем не было белья.
Рид был больше моего бывшего. Я не была уверена, что он поместится внутри меня, но моя решимость не позволила этому остановить меня. Я снова погладила его. Я искала губами его губы, но поймала в темноте его щеку.
Короткая щетина царапнула мой подбородок, я не привыкла видеть его небритым, но я не видела его с тех пор, как две недели назад уехала на зимние каникулы. Я попыталась поцеловать его в губы. Он не позволил мне. Он схватил одной рукой оба моих запястья и, удерживая их одной ладонью над моей головой, всосал через бра мои соски.
Кажется, они стали больше. Он лизнул меня под грудью и прошептал в кожу: Пластика? Он говорил так тихо, что я почти уверила себя в том, что ослышалась.
Нет Я ответила еще тише, почти придушенно, надеясь, что он меня не расслышит и прекратит расспросы.
Хм-м-м промычал он в изгиб моей шеи, и я снова услышала, как он говорит, прижавшись к коже: Я не занимаюсь сексом в «эти дни». Слишком грязно.
«Что за черт, Рид?»
У меня нет месячных
И сексом с беременными тоже.
Я была уверена, что уж в этот раз точно расслышала его неверно, но не собиралась просить его повторить громче.
Я снова погладила его, надеясь, что он просто заткнется и прекратит портить момент. Он ткнулся мне в ладонь и укусил меня в шею, оставив засос. Он двигался уверенно. Опытно. Как будто точно знал, как ласкать мое тело.
За все годы, что я представляла себе этот момент, я никогда не думала, что он будет таким диким, таким инстинктивным, таким прекрасным. Я не знала, это я проделала большую работу, убеждая себя, что мы предназначены друг для друга, или это действительно была судьба, но ощущалось это именно как судьба, как вознаграждение, словно три тысячи кусочков головоломки сложились вместе.