Путь до университетского медицинского центра был слишком уж длинным. Лиза кричала как запертое в клетку животное в течение всего полета, а когда мы приземлились на крыше больницы, врач распорядился вколоть ей успокоительное, пока сестры везли ее на каталке под лучами солнца.
Лиза продолжала кричать.
Когда рядом с отделением карантина я встретилась с доктором Дженкинс специалистом по ожогам она только раздраженно пожала плечами.
Понятия не имею, что это такое. Ее кровь обладает странными свойствами, но это не моя сфера. Похоже, у нее проявилась сильная аллергическая реакция на воздействие солнца, но для уточнения необходимо провести молекулярную диагностику.
Ей уже лучше?
Ее состояние стабилизировалось. Мы поместили ее в палату без окон со щадящим освещением. Разумеется, присутствие полиции не способствует разрядке обстановки, но сейчас она проходит интенсивную терапию. Нам остается только ждать.
Я пожала плечами.
Мне нужен образец ее крови.
Мы предоставим вам его.
Когда я села в кафетерии, чтобы позвонить в Техасский университет в Эль-Пасо насчет проведения анализов, в окно я увидела репортеров и операторов, спускавшихся со ступенек. Мой телефон зажужжал, извещая о получении целого шквала электронных писем: за последние несколько дней резко возросло количество тел с похожими круглыми ранами на шее. Судя по всему, Центр по контролю и профилактике заболеваемости наконец-то сосредоточил свое внимание на вирусе НОЗК.
Но это не означало, что все мои старания были оценены по достоинству и вознаграждены. Данные моих исследований подверглись детальному рассмотрению и обсуждению. Некоторые ученые настаивали на том, что следы укусов на самом деле были отметинами от иголки шприца. Другие что никакого нового вируса не существовало, что состояние пострадавших было результатом стечения обстоятельств, а раны получены вследствие различных нападений. Третьи считали, что действие вируса имело настолько ограниченное распространение, что его изучение не требовало особых расходов и финансирования.
Я допивала уже третью чашку кофе, когда Гектор, шаркая ногами, вошел в кафетерий. Выглядел он еще хуже меня. Мой телефон зажужжал, я посмотрела на экран очередное сообщение. На этот раз от моего руководителя в ПКЗ. Я прочитала его три раза подряд, прежде чем Гектор добрался до стола.
Он тяжело опустился на пластиковый стул напротив меня.
И каков вердикт?
Мне хотелось рассмеяться. Это письмо словно подтверждало мои безумные мысли. Я не знала, хорошо это или плохо, но была уверена, что это навсегда изменит мою жизнь.
Так и случилось. Отец любил говорить: «Я бы уже давно смог вырваться вперед, если бы перестал отставать». Я часто думала об этом в те годы, когда искала вакцину от ногалесского органического заболевания крови. Мы так и не узнаем, как и почему Лиза Соул оказалась в том массовом захоронении на границе. Никому не известно, куда подевались тела или кто забрал их. Но я всегда подозревала, что их каким-то образом возродили. И хотя многие обвиняют меня в том, что моя работа неэтична, я считаю, что она была и до сих пор остается очень важной.
В тот день в кафетерии больницы я лишь грустно улыбнулась на вопрос Гектора.
Я передала ему мой телефон, чтобы он тоже мог прочитать письмо.
Кажется, мы нашли первого вампира, сказала я.
* * *
Я должна была еще раз увидеть Лизу Соул, прежде чем вернуться в Атланту. Мне хотелось проверить ее состояние и понаблюдать за ней, но еще больше я хотела проверить, смогу ли заглянуть ей в глаза и побеседовать с ней так, чтобы не повредиться при этом рассудком. Мне, как ученому, нужно было провести больше времени с пациенткой самым главным носителем вируса.
Я поднялась на лифте на третий этаж, но когда открыла дверь, по коридору эхом прокатился вопль и ужасный грохот. Я стала протискиваться сквозь поток людей, убегавших от развернувшейся на этаже драмы. Добравшись до палаты, я увидела, как Лиза Соул кинулась на закрытое окно и вылетела через него вместе с градом осколков стекла на тротуар внизу.
Думаю, мне повезло, что я оказалась здесь через несколько мгновений после захода солнца. Потому что именно в этот момент Лиза Соул освободилась из смирительной рубашки, убила двух федеральных агентов и одну медсестру, после чего разбила окно и, не проронив ни звука, выпрыгнула с третьего этажа.
С тех пор ее никто не видел, и она до сих пор числится среди особо разыскиваемых преступников в списках ФБР.
Зато у меня был образец ее крови.
«Бостон Геральд». 19 июля[3]: Сегодня рано утром на юго-западе исторического района произошло ограбление в «Эллисон корпорейшн» независимой компании-дистрибьютере золота. Были похищены золотые слитки на общую сумму 5 миллионов долларов. «Эллисон корпорейшн» торговала и другими драгоценными металлами, но они в основном хранились на первом этаже, и только золото находилось в подвале. ФБР установило, что система наблюдения в здании была выведена из строя, другие камеры наблюдения на прилегавших улицах также не работали, поэтому записи с места преступления получить не удалось. Двое охранников были нейтрализованы неизвестным методом, оба находились без сознания. ФБР не располагает никакими данными о возможных виновниках преступления.
Глава 2
Отец Джон РейлиКатолический священник, иезуит
Директива Министерства обороны
ТЕМА: Допрос отца Джона Рейли, проводимый группой по допросу особо важных задержанных.
Арестованный был задержан в ВЫМАРАНО агентами Федерального бюро расследований. Арестованного доставили в изолятор временного содержания в ВЫМАРАНО. Четыре дня спустя его допросили представители группы для допросов особо важных задержанных.
Перед допросом с заключенным не оговаривались особые условия его проведения.
Расшифровка допроса по видеозаписи.
Допрос ведет молодой человек в тренировочных штанах «Гуччи», золотистой куртке-бомбере и черной бейсболке. Он курит сигарету и в перерывах между затяжками энергично жует жвачку.
Допрашиваемый мужчина тридцати с небольшим лет не проявляет никаких признаком волнения.
Дознаватель: Вам ничего не нужно? Может быть, хотите кофе? Скажите, если во время допроса вам понадобится выйти в туалет. Мы не собираемся вас пытать, топить и тому подобное. Это не самое веселое занятие, правда? Пауза. Громче: Обратите внимание, что допрашиваемый отрицательно покачал головой.
Дознаватель пьет воду.
Отец Рейли: Вообще-то, если вам особо нечем заняться, можете завести от моего имени страничку на GoFundMe[4]. Напишите что-нибудь вроде: «Спасите меня от пыток американских правительственных агентов!»
Дознаватель: Очень смешно. Так как вы себя чувствуете?
Отец Рейли: Скажем так, если в каждой шекспировской трагедии обычно бывает по пять актов, то сейчас я как раз нахожусь в пятом. Раньше я думал, что в пьесах Шекспира даже больше божественного, чем в Библии, но потом понял, что его произведения просто лучше написаны.
Дознаватель хлопает в ладоши.
Дознаватель: Целиком и полностью согласен с вами. Итак, ваша проблема заключается в том, что вы были арестованы за пределами Америки. А значит, на вас распространяется действие экстерриториальных мер. Позвольте вам все объяснить. Эти люди, которые стоят и сидят перед вами представители группы для допросов особо важных заключенных. Они продумали план нашего допроса. Это их работа. Я приведу этот план в действие. Это уже моя работа.
Отец Рейли: Разве мне не должны зачитать мои права? Хотя бы для видимости.
Дознаватель: В связи с экстренными обстоятельствами мы вынуждены пойти на крайние меры и в целях «общественной безопасности» сделать исключение для применения правила Миранды. Члены оперативной группы пока не решили, стоит ли присваивать вам статус «участника боевых действий на стороне противника». Я могу преподать вам краткий урок истории. Согласно Женевской конвенции
Отец Рейли: Да, да. Я все это знаю.
Дознаватель: Значит, как я понимаю, этот вариант вас не устраивает? Верно? Пауза. Хорошо. Еще раз обратите внимание, что допрашиваемый кивнул в знак согласия. Почему бы вам не начать свой рассказ о том, как вы пришли к решению стать священником?
Отец Рейли: Ну ладно. Хорошо. В детстве я как-то не задумывался о том, чтобы стать священником. Город мой был довольно маленьким, провинциальным, по крайней мере, с точки зрения подростка. «В этих местах люди по-прежнему с удивлением указывают пальцем на летящий в небе самолет», любила говорить моя сестра, пока не уехала учиться в колледж. А еще в таких местах дорогу объясняют, используя местные ориентиры: «Поверните направо у третьего ресторана «Оливковая роща», потом налево около «Красного лобстера». Ну, вы меня понимаете.
Мои родители были католиками, но никогда не заставляли нас проявлять особую религиозность. Разумеется, мы должны были пройти таинство крещения и миропомазания, но, по большому счету, родителям было достаточно того, что нас ни разу не арестовывали и мы не употребляли наркотиков.
В детстве у меня не было друзей. Знаю, немного странно, что я вот так легко говорю об этом. Но это правда. Буквально. Никаких друзей. Я не страдал, как сейчас говорят, аутизмом, но в детские годы мне часто ставили диагноз одиночки. Я много времени проводил в приемных поликлиник, где пахло лекарствами, стояли жесткие диваны и играла старомодная музыка. Отвечал на разные вопросы, сидел на смотровой кушетке, покрытой тонкой помятой простыней. А потом наблюдал, как доктор объяснял диагноз моей матери, а та кивала в знак согласия.
Мне диагностировали «явную отрешенность от социального взаимодействия» с кем-либо, кроме членов моей семьи. А также «ограниченный спектр проявления эмоций в межличностном общении». Проще говоря, я ненавидел людей поодиночке и всех вместе.
Дознаватель: Знаете, на какой-нибудь вечеринке я бы назвал вашу историю весьма душещипательной.
Отец Рейли: Не переживайте. Я придумывал себе на редкость богатый фантастический мир. Я мог сидеть на тропинке перед домом с журналами комиксов и представлять себе, что превращаюсь в супергероя, которым хотел быть. Или лежать на спине во дворе, считать звезды и мысленно улетать в космос. Мне это нравилось быть одному.
Я никогда не переживал за себя, возможно, благодаря моему отцу. У него была непростая жизнь, и это во многом определяло атмосферу в нашей семье.
Дознаватель: Что вы имеете в виду?
Отец Рейли: Он родился с огромной челюстью и выдающимися надбровными дугами. Это произошло вследствие акромегалии болезни, в результате которой передняя доля гипофиза производит избыток гормона роста. Своего рода гигантизм. Это проявлялось не только в необычном агрессивном выражении лица, но и в чрезвычайно высоком росте. Отцу невозможно было затеряться в толпе. В результате это вылилось в низкую самооценку, отравлявшую всю его жизнь. Многие годы я этого не понимал. В детстве он был для меня моим большим папой. Но, став старше, я осознал, что любая необходимость покинуть дом становилась для него стрессом. Даже простой поход в продуктовый магазин или на бейсбольный матч наполнял наш дом волнением задолго до и после означенного события. Он находил утешение, работая в гараже или играя на заднем дворе нашего дома, окруженного высоким забором.
Когда же речь заходила о религии, отец проявлял почти монашеское рвение. Вероятно, он надеялся, что молитва исцелит его от недугов, а возможно, предпочитал проводить дни в церкви или дома, чтобы как можно реже бывать на людях. Он откладывал деньги, чтобы совершить паломничество в монастырь во Франции. Отец был уверен, что там он вылечится. Он брал меня с собой, когда ездил по окрестностям и собирал металлолом и всякий хлам. Даже в сильную жару мы разбирали коробки и мешки с мусором. Грязь покрывала наши руки, мы кашляли от запаха гниения.
Мы брали все, что могли найти, и каждую субботу устраивали гаражную распродажу. Соседи, в конце концов, стали нас презирать, но проявляли к нам доброту или просто жалели отца и не заявляли на нас в полицию. Отцу потребовалось очень много времени, чтобы собрать деньги на паломничество. И все равно ему пришлось продать свой грузовик.
Итак, теплым июньским днем мы все сели в самолет, который доставил нас во Францию. Если точнее, то в Рокамадур город на юго-западе страны, где находилась часовня святой Девы Марии. Часовня Богоматери Рокамадура.
Церковь и часовня находились высоко на скале. Базилика была возведена прямо над обрывом, возвышаясь над рекой Альзу притоком реки Дордонь. Мы остановились в хостеле в деревне ЛОспитале неподалеку от Рокамадура. На следующее утро с восходом солнца мы отправились в путь по главной улице деревни, а оттуда вышли к площади Каретта. Отец остановился у лестницы, ведущей в часовню.
Дознаватель: Вы замолчали. На этом все?
Отец Рейли: Нет. Мне трудно рассказывать дальше.
Наконец, отец сказал:
Идите вперед.
Что это значит? спросила мама. Что ты собираешься делать? Я до сих пор вижу ее перепуганное лицо.
Я буду подниматься по лестнице вслед за вами, но делать это буду на коленях, непрерывно читая молитвы.
Я, моя мама и сестра посмотрели на него как на человека, потерявшего рассудок.
Ричард, сказала мама. Ты не сможешь! Здесь не меньше пятисот ступеней. У тебя не хватит сил, да к тому же в такую-то жару!
Я сделаю это, возразил он. Он не собирался сдаваться, даже если бы это закончилось для него больницей.
Тогда мама попыталась облегчить его положение. Она повернулась ко мне:
Джонни, идите с сестрой в магазин. Купите там воды и каких-нибудь легких закусок. Нельзя допустить, чтобы ваш отец страдал от обезвоживания.
Смотреть на все это было тяжело, но, без сомнения, отцу пришлось еще тяжелее. При каждом шаге, который он совершал на коленях, неровные выступы гранита впивались ему в кожу и отдавались болью во всем теле. Каждую ступень он преодолевал с отчаянием и готовностью нести возложенную на себя епитимью. Дважды он весь сгибался, как будто еще чуть-чуть, и он упадет и покатится вниз по ступеням, и мы бросались к нему, чтобы поддержать. Мама не просила его прекратить, но после первых ста ступеней я был уверен, что он не поднимется наверх. Я видел, как кровь начала проступать сквозь ткань его брюк на коленях. Его огромное лицо было искажено мучительным страданием. Он дугой выгибал позвоночник, чтобы немного облегчить боль в затекшей спине.
Но продолжал взбираться наверх.
Дознаватель: И у него получилось?
Отец Рейли: Не знаю, был ли в этом божий промысел, но что-то помогло ему подняться наверх. По пути нам встретилось четырнадцать кальварий[5], а сверху на нас смотрел крест Тевтонского ордена. После каждых десяти ступеней руку отца, сжимавшую четки, словно сводила судорога, и она напоминала изломанную ветвь дерева после удара молнии. Он полз на четвереньках, его рубашка и брюки были пропитаны потом.
Последнюю ступеньку он преодолел с легким стоном и это был единственный звук, который я услышал от него за все время подъема. Не знаю, был ли это стон боли или, напротив, радости. Он сел наверху лестницы и поднял глаза к небу, словно увидел там нечто, скрытое от взоров остальных. Я сел рядом и обнял его. Я чувствовал себя таким уставшим, будто сам карабкался на коленях по лестнице.